Они устроились в будущей кухне-гостиной американского стиля, чтобы отведать приготовленную Лиз кулебяку с крабами — чудо из тающего во рту слоеного теста, будто вышедшее из печки Алена Дюкасса [12]. Навес, придавленный тяжким грузом вожделения и зависти, распластался у ног Юго. Он не сводил глаз с пищи, провожая каждый кусочек. Капли слюны стекали с двух сторон остренького язычка, падали на пол и собирались в липкие лужицы. Иногда пес позволял себе щелкнуть зубами, из его живота исходило гневное урчание, и тогда взгляд подстерегающей жертву рептилии устремлялся к хозяину.
Мучительные поиски начала разговора ни к чему не привели, и выход был один — приступить к нему издалека.
— Ты не находишь, что с возрастом Навес становится похож на Алана Паска? [13]
— Нет, я бы уж тогда сказала, на Эрнеста-Антуана Селье лицом и на Жана Сен-Жосса фигурой. Ну а в линии бедер есть что-то от Марка Блонделя [14]. Юго, мне кажется, довольно уже ходить вокруг да около. Нам надо поговорить.
«Ой, — подумал Юго, — вот и пробил час! И мы до такого дошли!» Он глубоко вздохнул — как человек долга, Марсиак был готов ко всему.
— Нам действительно пора поговорить. Ариана, ты, наверное, и сама заметила, что уже несколько недель происходит что-то странное…
Молодая женщина открыла рот, чтобы прервать его. Уф.
— Дорогой, я заранее знаю все, что ты мне скажешь. Мы живем как чужие, в вежливом безразличии друг к другу, избегаем говорить о важных вещах, таких, например, как этот чертов ремонт, который катится по наклонной и вот-вот вообще пойдет прахом. Ты не хуже меня понимаешь, что с каждым днем мы все больше отдаляемся друг от друга, и я охотно признаю, что тут… тут моя вина!
Ошеломленный таким началом Юго пробормотал:
— Нет, нет, мне-то кажется, что, наоборот, это я во всем ви…
— Да, конечно же, ты ни при чем! Правда состоит в том, милый, что мне плохо, очень плохо…
Он широко открыл глаза — большие, не меньше суммы, отпущенной американцами на вооружение в 2002 году.
— Что-о-о?! И тебе тоже?
Она простонала:
— Как это, как это «и тебе тоже»? Ну вот, все оказалось еще хуже, чем я думала! Ты мечтаешь развестись со мной, тебе хочется женщин куда более сексуальных, чем я, а таких миллион, что, впрочем, естественно: я-то превратилась в старую мерзкую клячу… Ты считаешь, что я ниже всякой критики, и это нормально, черт возьми, и тут сто процентов моей вины, и ты прав, когда…
— Погоди-погоди, мне кажется, я вовсе не хочу разводиться, и я совсем не нахожу тебя старой мерзкой клячей, и это только у меня все не в порядке!
Ариана, просто наповал сраженная таким количеством прекрасных новостей, воскликнула почти радостно:
— Ты черт знает что болтаешь! Это я больше так жить не могу… Это у меня ни капли энергии, никаких желаний, ни на грош мужества!
— Ничего подобного! Ты в отличной форме, достаточно посмотреть! Зато я совершенно обессилел, и жизнь из меня ушла…
Жена совершила ошибку — она улыбнулась:
— Жизнь ушла? Какое счастье, что ты отрезаешь себе уже третий кусок кулебяки, — с кулебякой-то она точно вернется! Ничего ты не хочешь понять. Это я на краю бездны!
Юго обиделся:
— Прости, Ариана, но о себе ты беспокоишься совершенно зря… Да и вообще я не понимаю, как ты можешь чувствовать себя плохо, живя той сладкой жизнью, которую я тебе обеспечиваю!
— Что, что-о-о?! Ты мне обеспечиваешь сладкую жизнь? О да, верно-верно, ты и впрямь болен, Юго, ты тяжело болен, раз возомнил себя Доналдом Трампом! [15]
— Никоим образом. Что за чушь! Ладно, в таком случае скажу тебе, что узнал сегодня от Пьера. Возможно, я переживаю mid-life crisis!
Молодая женщина расхохоталась:
— Боже ж ты мой! Та самая страшилка для игроков в гольф предпенсионного возраста! Ах ты, бедненький, сейчас не осталось даже редакторов мужских журналов, которые верили бы в эту бредятину!
Окончательно разозлившись, Юго повысил голос:
— Вовсе не страшилка, а чистая правда! Представь себе, у меня все симптомы! Я угнетен, подавлен, лишился сна, моей легендарной воли к победе будто и не бывало, все исчезло: радость жизни всегдашнее стремление взвалить на себя нагрузку выше сил, даже большая часть либидо… и ничего не осталось, ни-че-го!
Он с торжествующим видом загибал пальцы на руке, подсчитывая свои беды и горести.
Но Ариана не была бы женщиной, если бы оставила за кем-то последнее слово. Вовсе не ему хуже всех, пусть знает.
— Конечно, конечно, только свихнулась при всем при этом, НА САМОМ ДЕЛЕ умом тронулась именно я, а не ты! Знаешь что? Не зна-а-аешь! Тогда прими к сведению, что я хотела бы стать ТОБОЙ!
В ответ последовало молчание — Юго был явно озадачен таким поворотом дела. А она продолжала:
— Разумеется, не тобой в качестве несчастной жертвы mid-life crisis, нет, тобой — в качестве мужчины. Словом, я хотела бы жить твоей жизнью!
— Как ты сказала? Жить моей жизнью? Не понял…
— Когда ты вечером приходишь с работы, я тебе бешено завидую: у меня ощущение, что ты прожил потрясающий день, интересный, осмысленный, ты играешь по-крупному, ты рискуешь, у тебя большие, настоящие цели! Ну а я? Я в это время погрязаю в мелочах, быт меня заел. Ой-ой-ой, черт бы побрал эту жизнь обеспеченной женщины! Какая тут может быть уравновешенность, спрашивается, какая? Моя сегодняшняя жизнь — это бесконечная цепь одинаковых звеньев: дети-клиентки-дом, дети-клиентки-дом, тоска берет!.. Цепь повторяющихся задач — и никакого удовлетворения, никакого вознаграждения! Белка в колесе! До сих пор я закрывала на это глаза, потому что казалось, что тут просто мелкобуржуазный синдром — дескать, благодарности каждый день мне не хватает, заслуги мои не признают, ну и чувствовала, что общественной поддержки ждать нечего. Ну а теперь… теперь, как ты мог заметить, я пошевелила мозгами, и стало ясно: недалеко до худшего. Юго! — драматически воскликнула она. — Юго, я боюсь за тебя, хрен знает до какого уровня насилия я могу дойти! Я говорила с мамой, она, ты же знаешь, истинный гений… (Вздох.) Да, я говорила с мамой, и мама сказала, что вычитала у Гертруды Стайн мудрую мысль: любой социальный комплекс заслуживает внимания, и о нем надо говорить вслух, обсуждать его.
— Послушай, дорогая, у тебя же есть работа, которая занимает не так много времени и очень тебе нравится!
— Умоляю, перестань говорить со мной так, будто я Анна Английская! И пойми же, Юго, пойми: уже восемь лет я… я прозябаю, влачу жалкое существование!.. Я ни на что, ни на что не гожусь!
— Ну как ты можешь? А дети? Ты каждый день общаешься с детьми, ты все время с ними…
— Я? С ними? Ой, не смеши меня! Да, я их кормлю, умываю, вожу на футбол, на танцы, лечу, если надо, ругаю, утешаю — и так день за днем, день за днем… с самого их рождения! Они меня, меня как таковую, даже и не видят… а еще хуже то, что и я их не вижу больше! Дети — это для тебя, Юго, поскольку ты проводишь с ними втрое меньше времени, чем я. Как они радуются, когда ты возвращаешься домой! А мне что достается? «Мам, ты опять забыла подписать тетрадку с заданием!» Вот и всё.
Юго посмотрел на жену, на лице его ясно читалось недоумение.
— Неужели ты правда считаешь, что моя работа просто-таки концерт Мадонны каждый день? Да брось ты, пожалуйста! У меня такая же монотонная жизнь, как у тебя, и один день похож на другой как две капли воды: восемьдесят процентов времени я решаю чужие проблемы и только двадцать — ставлю задачи кому-то! Представь себе, мне бы тоже хотелось все к чертям сменить!.. Ариана, мне сорок два года, я не вижу, как растут мои дети, я подписан на два журнала для руководителей и ничего другого все равно не успеваю читать, я с утра до ночи говорю только о киловаттах и евро, мне хочется купить каждую новую модель «ауди», которая выходит на рынок, и я уверен, что мне крышка… Вот поглядел я сегодня на лес возле нашей фирмы и подумал: «Господи, солнечный луч! Сколько же можно продолжать это идиотское обсуждение цен на подъемные краны, вот бы пойти вместо этого в школу и забрать домой малышей!» Это я — я, слышишь, — хотел бы поменять свою жизнь на твою!
