— Слушай, Мюррей, ты же не будешь утверждать, что это я пыталась навредить Антону? Или хотела подтасовать улики?

— Ни в коем случае. Предпочитаю размышлять, а не возводить на людей напраслину.

— И на том спасибо.

— Но учти, тот факт, что некто проживает в шикарной квартире, еще не избавляет его от подозрений в убийстве.

— Что такое? — взвизгнула Джульет. — Нет, я вижу, денежная тема все-таки не дает тебе покоя!

Полицейский рассмеялся, но негромко, словно бы про себя.

— Может, ты и права. Только не бери в голову: если бы я в самом деле считал тебя виновной, мы бы не беседовали tet-a-tet в твоей маленькой, уютной светелке. А сидели бы в полицейском участке с магнитофоном, и кто-нибудь из моих парней снимал бы официальный допрос.

Мюррей подхватил рюкзак и собрался уходить, но вдруг повернулся и ослепительно улыбнулся. Сверкнули белоснежные зубы, засияли глаза.

— Рад был повидаться. Только сделай мне одолжение — не уезжай никуда из города.

После того как детектив ушел, Джульет, задержавшись в прохладе библиотеки, еще некоторое время думала о нем. Ясное дело, она для Мюррея темная лошадка, как для нее самой обитатели студии Янча. Его работа — подозревать всех и каждого. Но тем не менее Джульет невольно рассердилась: мог бы вести себя по-другому. Неужели он забыл тот необыкновенно напряженный час в ее комнате в общежитии, когда они всего-то и делали, что молча сидели друг подле друга и занимались, но при этом чувствовали озноб и буквально вибрировали от взаимного притяжения? А еще они вместе курили гашиш. Это ли не связь?

Забавно, думала Джульет, поднимаясь по лестнице в кабинет, вот так засыпаешь в комнате с будущим скульптором, просыпаешься через десять или двадцать лет и обнаруживаешь, что он нью-йоркский коп. Надо бы перечитать Вашингтона Ирвинга.

А пока надлежало составить список гостей леди Портер. В соседней комнате Эймс копошилась в почте читателей. Джульет затворила за собой дверь и моментально перенеслась из мира неожиданной смерти в просторную столовую Энкл-Хауса. Украсила стол ее светлости тяжелым, до блеска начищенным севрским серебром и предложила гостям обед из шести блюд (из поваренной книги 1816 года: на первое суп из омара, на десерт крыжовник со взбитыми сливками. В этот день ее перо легко летало по бумаге. Когда гости расселись, Кэролин Кастингэм с удивлением обнаружила, что напротив нее сидит джентльмен, с которым она в последний раз виделась, когда была девочкой. Тогда во время бала они вместе прокрались в столовую, стащили кувшин силлабаба, [8]поднялись в ее классную комнату и здорово надрались, пока бродили по бесконечным кругам «Последствий». [9]

Кэролин даже вспомнила первую фразу: «Дама и джентльмен познакомились на уроке танцев».

«В результате чего джентльмен наступил ей на ногу», — ответил ее сокувшинник.

«В результате чего дама ударила его по голове», — написала Кэролин.

«В результате чего джентльмен упал на пол и разрыдался», — поставил точку ее партнер.

В двенадцать лет подобный поворот событий показался им настолько смешным, что оба едва не задохнулись от хохота.

Встретив в двадцать лет за столом леди Портер своего друга детства, Кэролин поначалу не сдержала возгласа удовольствия. Но затем ответила на его бурное восхищение ледяным, горделивым взглядом и до конца вечера больше не обращала на него внимания.

Джульет не заметила, как пролетела пара часов. Она немного опоздала в студию Янча. В рабочей одежде — синих джинсах и футболке — рванула по улице и свернула на Вест-Энд-авеню, где в погоне за пассажиркой чуть не столкнулись два такси.

Она не села ни в то, ни в другое — предпочла третье, менее агрессивное. Дала водителю адрес студии. Но как только шофер вписался в поток, у нее в кармане зазвонил сотовый.

— Да, — ответила Джульет.

— Слушай, ты думаешь, у Харта получится Пип? Господи, не могу поверить, что это произошло.

— Конечно, — машинально отозвалась Джульет и подумала; что решит водитель красного «шевроле» (как его называют? «Баундер»? Нет, «блейзер»), который выруливал вслед за другими автомобилями в сторону Вест-Энда? — Тебе повезло, что он у тебя есть. Харт великолепен.

— Но, понимаешь ли, я вижу Пипа совсем по-другому, — волновалась Рут. — Приземленным, пружинистым.

— Хейден сумеет перевоплотиться. — Джульет намеревалась утешить подругу, но ее слова произвели обратный эффект.

— Не сумеет! — расстроилась та. — Поэтому я тебе и звоню. Успокой меня, скажи, подойдет для балета воздушный Пип? Ты лучше меня знаешь этот персонаж.

— Конечно. Все будет хорошо, замечательно, потрясающе, уникально. — Джульет кольнула неприятная мысль, что необходимо срочно вдохнуть новую силу в свой обычный дар убеждения, если она хочет привести в чувство разнервничавшегося хореографа. Пришлось призвать на помощь в воображении сэра Хью Легбурна, который, как явствует из четвертой главы «Генерального консула», был верным товарищем и неповторимым лжецом, и напустить его на приятельницу. — Рут, — сказала она, — ты делаешь работу, требующую неподдельной глубины и художественной фантазии. Ведь не может существовать один-единственный способ исполнения партии Пипа. Пройдут годы, в различных постановках появится много Пипов, и каждый будет по-своему интересен и значителен. В этом смысл творчества. Надо постараться, чтобы тебя вела сама работа. Верь себе, верь танцу. Верь, наконец, Диккенсу.

Возникла пауза. «Что же все-таки подумал обо мне водитель такси?»

— Ты правда считаешь, что в «Больших надеждах» есть глубина? — наконец спросила Рут.

— Конечно, — мягко успокоила ее Джульет и солгала. — Сворачиваем на Амстердам. Мне пора выходить.

— Остерегайся репортеров, — торопливо предупредила Рут. — Уже ползают по всему зданию. Бог знает, как сюда проникли.

Джульет собиралась положить телефон обратно в сумочку, как он снова зазвонил в ее руке.

— Детектив Лэндис вызывает Джульет Бодин.

— Слушаю, Мюррей.

— Ах это ты. — Низкий голос стал не таким лающе резким. — Я говорю из кабинета судебно-медицинского эксперта. В рюкзаке Мора обнаружен недельный контейнер для лекарств — по отделению на каждый из семи дней. Понедельник и вторник — пустые. В среде осталась одна таблетка, в остальных по три. Ты его видела?

— Я тебе говорила, я туда не заглядывала.

— Это нардил, таблетки от депрессии. Эксперт тут же определил.

— Вот как?

— Мор производил на тебя впечатление депрессивной личности?

— Нисколько.

— А на самом деле тяжело болел. Эксперт сообщил, что психиатры не начинают с нардила. Этот препарат подавляет тревогу, но его опасно употреблять со многими пищевыми продуктами и лекарствами. Он эффективен, но людям трудно отказаться от сыра, пива и многого другого, поэтому врачи прописывают его только в том случае, если другие, более легкие и современные средства не помогают. Значит, у Антона был тяжелый случай. Я разыщу телефон его лечащего врача и попытаюсь переговорить. Кстати, именно поэтому он и погиб: экстази и нардил — роковое сочетание. Растяпа-психиатр не предупредил его о том, что лекарство нельзя употреблять вместе с наркотиками.

Джульет помолчала, потом решилась:

— Но если он принимал нардил, с какой стати…

— Как ты считаешь, в труппе кто-нибудь знал, что он сидел на антидепрессантах? — перебил ее детектив. В это время «блейзер» наконец доплелся до Западной Семьдесят пятой.

— Понятия не имею.

— Подумай. Потому что если кто-нибудь знал, это означает, что его намеревались убить. Через некоторое время я буду в студии. Можем переглянуться с тобой, но не более. Не показывай и не рассказывай никому, что мы с тобой говорили. Ни единой душе. Даже своей приятельнице Рут. Ты поняла, Джульет?

— Спасибо, да.

— Я оставил бутылку в лаборатории, но пока все указывает на несчастный случай. Даже если в напитке окажется наркотик, не исключено, что подмешал его сам Мор. Вспомни, как маскируют гашиш под сахарный песок, а ЛСД прячут в сахарные кубики. После того как мы кончим с тобой говорить, позвоню его родным, постараюсь что-нибудь выяснить об истории депрессии.