Однажды он пожаловался Стемнину:

– Некоторые люди считают, что искусством может заниматься каждый в свободное от работы время. Положим, клюет человечек носом целый день в финансовые ведомости, а к вечеру возьми да и наваяй холст в духе Эдгара, положим, Дега. Или охраняет какой-нибудь секретный объект, сутки через трое, анекдоты травит напарникам, а потом раз – да и настрочил оперу, умница. Как вам такая тенденция, Илья Константинович?

– А вдруг? Вдруг и впрямь напишет? Как Римский-Корсаков. Утром за штурвалом, вечером за роя лем…

– Вот у нас тут тоже один завелся римский-корсаков. Могу, говорит, помочь в написании здравиц и тостов. Тетрадку стихов притаранил. Если бы я не был лысым, точно поседел бы.

Кемер-Кусинский протянул зеленую школьную тетрадь. Раскрыв ее, Стемнин прочитал:

– Ну и что вас не устраивает? Из этого таких здравиц можно понаделать… Для старшего поколения…

– Валентин Данилович велел гнать в шею. А как в шею, если он троюродный Валентин Даниловича брат?

– Кто?

– Кто? Сами знаете кто. Тимур Чумелин. Народный чумелец.

Тут в дверь постучали. Кемер-Кусинский и Стемнин вздрогнули.

Заглянула Лиза, кассирша, от ее румяных щек в помещении сразу стало меньше места.

– Пойдемте, всех зовут.

– Куда?

– В большую переговорную.

– Зачем?

– Сказано, значит, идем. Шеф объявил новоселье…

Изо всех комнат по коридору ехали друг за другом черные офисные кресла на колесиках.

Девочки из Департамента «Блюз» укрывали столы одноразовыми скатертями, разнимали стопки белых пластиковых тарелок с рифленым дном, раскладывали одноразовые вилки, ножи, салфетки, отчего видно было, что праздник дежурный, на скорую руку. На такой посуде никакая еда уже не кажется праздничной.

Мужчины откупоривали бутылки, включили магнитолу с записями «Depeche Mode», мешали женщинам. Постепенно оранжевые скатерти исчезли под рябью нарезок. Вино, вода, соки были разлиты, повеселели глаза, в бутылках массово резвились пузырьки. Кавалеры помогали наполнить пластмассовые стаканчики дамам, дамы галантно улыбались и предлагали кавалерам салфетки.

– Шампанского?

– Хотите посмеяться над девушкой? Водки.

– Варенька, передай салатик!

– Я не Варенька, а это – не салатик.

Нарезка была надкусана, лаваш поломан, крышки отвинчены.

Стемнин украдкой наблюдал за людьми. Роль наблюдателя давала ему ощущение тайного превосходства. Пока у сотрудников не было ни одного конфликта, никто не перебежал другому дорогу, не подложил свинью, все были исполнены той парадной доброжелательности, что распространяется именно на малознакомых людей, с которыми предстоит длительная совместная работа.

Наконец дверь распахнулась, и в проеме появилась фигурка верховного главнокомандующего.

– Садитесь, Валентин Данилович!

– Сюда, сюда, между двух Лид, здесь можно желание загадывать.

– Что вам положить, Валентин?

Голоса стали тревожными, спутались, сникли и наконец совсем пропали: все видели, что руководитель недоволен. Более того, мрачен.

– Я не хочу есть. Спасибо.

– Рыбки, может быть?

– Не хочу. С вами – не хочу.

Как-то особенно неуместно перетряхивало воздух «Your own personal Jesus», но магнитолу не выключали. Те, кто подцепили вилками с тарелки, остановили руку или стряхнули недонесенное обратно, а те, кто оказался слишком скор, теперь жевали рывками и украдкой, стараясь как можно скорее проглотить.

Веденцов с пятнами злобного румянца на лице прицельно смотрел мимо сидящих и молчал.

– Теперь я вижу, – наконец раздался голос босса, – теперь мне ясно, кто вы такие.

– Да что случилось? – громко спросил Стемнин.

– Ничего. Зачем ждать меня? Я ведь тут никто. Тут вы главные.

– Вообще-то сегодня общий праздник, новоселье, – сказала Волегова, главбух.

– Да пошла ты на…

Вместо того чтобы тотчас встать и уйти с непотребного спектакля, Стемнин решил спасти положение.

– Можно тост? Дорогой Валентин Данилович! Поздравляем вас с новосельем. Вы автор многих будущих праздников. Давайте же дарить праздники друг другу, пусть с этого дня праздничность…

– Едите вы лучше, чем говорите, – оборвал его Веденцов.

– Ну хотите, я начну есть похуже?

– Теперь я увидел, какая у нас команда. – Веденцов даже не посмотрел в сторону Стемнина. – Надо приходить, вытирать о вас ноги, тогда вы будете знать, что такое уважение… И что такое работать в команде. Теперь я вижу, как вы меня, мать вашу, уважаете.

– Валентин! – среди всеобщей старательной бездыханности произнесла дизайнер Катя. – Вы – Близнец?

– Он Рак, – подал голос с другого конца стола Пинцевич.

– Тогда – не понимаю! Не понимаю. Ну вот я зайдусь если, наеду на всех, все испорчу себе и людям, потом простить себе не могу. Ну ладно, я – Близнец. А так – не понимаю.

– Давайте выпьем мировую, Валентин Данилович!

– Не хочу я с вами пить. Вы пейте, пейте, я все равно сейчас уйду. Чтобы вас не смущать. Жрачка-то на халяву…

Тетеньки из Отдела свиданий умоляли Валентина успокоиться и не уходить, щебеча, что он никого не смущает. А Пинцевич склонил голову к надкушенному куску перца и вкрадчиво заявил:

– Вы, Валентин Данилович, руководитель, а мы, понятное дело, подчиненные. Мы можем совершать ошибки, а вы можете нас поправлять.

– Нет, я в толк не возьму, – не принял помощи Валентин Данилович. – Я что, требую много? Вы все сидите у меня на шее, притом я говорю не о зарплате, которую вам плачу, заметьте, вовремя. Я, дурак, надеялся создать единый организм, один за всех – все за одного. А вы не можете подождать без жратвы, пока я не покурю? Две минуты? Так есть хотелось?

«Ничего не получится», – думал Стемнин, потихоньку умирая. Придумывать праздники? Вести любовную переписку за это земноводное? За того, кто может так испортить общее веселье? Невозможно, мерзко, отвратительно! Как его угораздило в это ввязаться?

В коридоре несколько краснолицых теток уговаривали Веденцова. Торопливо проскользнув мимо, Стемнин захватил в своем (своем?) кабинете книгу и по черной лестнице потихоньку вышел на улицу.

Остывал вечер, роскошный и нелепый, точно концертный пиджак Би Би Кинга. На посиневший асфальт улеглись пыль и нескладный шум. Химеры на фасаде доходного дома в Малом Галерном ожили и внимательно следили за прохожими, которых, впрочем, не было. Возможно, именно из-за химер. Медленно входя в глубину теней, Стемнин свернул за угол.

Что же делать? Как поступить? Веденцов непредсказуем. Непредсказуем в хорошем – потому что удивлял щедростью, смелостью решений, обаянием. Непредсказуем и в плохом. Очень трудно простить наперед то зло, которое совершит в будущем другой человек. Добро приемлемо априори. Сегодня было показано, как легко Валентин переступает черту дозволенного. Никто не убит, не ограблен, ни у кого не осталось ни одной царапины. Правда, все продукты с праздничного стола были позорно свалены частью в холодильник, частью в мусорное ведро. Понятно, что в дальнейшем невозможно будет принимать какие-то подарки, услуги, знаки внимания: вдруг потом тебя обвинят в корыстолюбии.

Но почему то хорошее, что есть в человеке, так легко на весах, а каждая мерзость перетягивает чашу вниз, даже если она не так уж страшна? Почему бочку меда считают смешанной с ложкой дегтя, если так трудно найти иголку в стоге сена? Голова бывшего преподавателя раскалывалась от боли и непомещавшихся вопросов.