– За какие-то жалкие пятьдесят гринов позориться весь вечер? Нет уж!

– Твои условия?

– За моральный ущерб – раз, за внутренние противоречия с самой собой – два…

– Короче!

– Сто!

– По рукам.

– Евро!

– Идет.

– За каждый бант.

– О’кей.

– За час!

Розалия набрала в легкие побольше воздуха, но Лизка затараторила:

– Я пошутила! Согласна на сто евро за каждый бант. Итого – двести. Предоплата – пятьдесят процентов.

– Но учти: одно лишнее слово, один неверный взгляд или жест – и ты с бантами всю жизнь ходить будешь!

– За двести евро я буду вести себя, как юная леди. Цицилия Лазаровна услышит от меня только правильную русскую речь. Клянусь! – заверила ее Лизка и понеслась в комнату.

– И не вздумай произносить при гостях имя своего хомяка! – крикнула вслед Розалия. – Лучше спрячь его подальше. Ты меня слышишь?

– Слышу-слышу, надо спрятать подальше Пердул Пердулыча.

В кухне Розалия обессиленно облокотилась о стену и спросила у Катки:

– Знаешь, на какие средства Волковы дачу построили?

– Они много лет на нее копили.

– Черта с два! Эта малолетняя вымогательница меня разорит, она уже вытянула из меня целое состояние. И как ей это удается, ведь каждый раз я зарекаюсь не иметь с ней никаких дел!

– Что у вас опять за денежные вопросы?

– Тебя они не касаются. Арчи в клетке?

– Да.

– Детка, сегодня важный день, держи за меня пальцы. Ой, уже шесть! Лео с матерью приедут с минуты на минуту. Я не готова! Натка! Ката! Лизка! Чтобы ничего лишнего! Учтите! Головой отвечаете.

В двадцать минут седьмого (с небольшим опозданием) в гости к ним пожаловали Леопольд и его родительница. Цицилия Лазаровна, как всегда, была чем-то недовольна, на ее морщинистом лице читалось явное неудовлетворение жизнью. Протянув Наталье пластиковый контейнер, пожилая дама возвестила:

– Это к столу. Я приготовила селедку под шубой.

– Ну что вы! – затараторила Розалия. – Зачем вы себя утруждали, это лишнее, тем более что мы терпеть не можем селедку под вашей шубой.

Ката толкнула свекровь в бок, и Розалия сразу же добавила:

– Но съедим ее с превеликим удовольствием.

Цицилия пристально оглядела Розалию с головы до ног. Сегодня на свекрови Копейкиной красовался строгий темно-коричневый брючный костюм, туфли-лодочки и черный парик, стриженный под каре. Как сказала Лизавета, увидев прикид Розалии: «Скромненько и немного со вкусом».

Кстати, о Лизке. Вырядившаяся в пышное розовое платье, с двумя огромными белоснежными бантами на голове, она выглядела более чем комично. Катка даже прыснула от неожиданности, а вот Цицилия Лазаровна, напротив, улыбнулась и мило проворковала:

– А кто эта малышка? Ваша родственница?

– Почти. – Розалия положила руку на плечо Лизаветы. – Наш светик-семицветик, ясное солнышко, наша отрада – Лизонька! Девочка – практически вундеркинд, все свободное время проводит с книгами, иногда ее из районной библиотеки силком домой затаскиваешь. Чудное дитя, тихая, скромная, отзывчивая. Кладезь!

Лизка выступила вперед, сделала реверанс, застенчиво опустила голову и произнесла:

– Милости просим в нашу обитель.

Катка переглянулась с Наткой, и они обе уставились на свекровь. Розалия стиснула зубы.

– Спасибо за приглашение. – Леопольд Самуилович протянул Лизке букет цветов. – Он предназначался Розалии, но, увидев это юное дитя, я был сражен наповал.

Лиза продолжала строить из себя пай-девочку:

– Ступайте в залу, гости дорогие, сейчас чревоугодничать будем.

Сглотнув, Розалия попыталась перевести разговор на другую тему:

– Цицилия Лазаровна, а как вы себя чувствуете?

– По погоде, – последовал краткий ответ.

– Ой, – протянула Лизка. – А с погодой-то бяда-бяда! Вона, давеча по радиву дожди обещали, а нонче за околицей солнце светит. Вот и верь после этого людям! Ой, прям моченьки моей нету, никому верить нельзя. Времена проклятущие настали!

Видя, что Розалия вот-вот взорвется от негодования, Лизавета поспешила скрыться из виду, не забыв ляпнуть напоследок:

– Отлучусь на секундочку, пойду, отнесу букет в опочивальню.

– И не возвращайся оттуда, – едва слышно процедила Розалия. – Поганка!

За столом Цицилия Лазаровна попробовала Наткин фирменный салат, скривилась и отодвинула от себя тарелку, заявив, что после шести часов вечера она пищу не принимает.

– А может, сочку? – залебезила перед ней Розалия.

– Зря вы от пищи отказываетесь, – влезла в разговор Лизка. – Тепереча немодно на диетах сидеть.

– Лизонька, а почему ты так разговариваешь? – не удержался Леопольд Самуилович.

– Как – так?

– Ну… Не совсем современно, что ли.

– Польди, не приставай к ребенку. Это чистое создание достойно быть занесенным в Книгу рекордов Гиннесса! Сейчас все дети развращены до безобразия, да, да, Польди, и не смотри на меня волком. Мама знает, что она говорит! В десять лет дети уже пьют, курят, сквернословят. Я лично видела документальный фильм о современных детках.

– Точняк, – поддержала Цицилию Лизка, говоря с набитым ртом. – Я тоже тот фильмец зыркала. Там еще одна девка в тринадцать лет залетела, да? Жесть!

Цицилия Лазаровна прикусила язык. А может, не только язык, а и что-то еще, во всяком случае, вид у нее был более чем потерянный.

– Книга рекордов откладывается, – прошептала Наталья.

Лиза виновато уставилась на Розалию:

– Ой, я сказала что-то не то, да?

Свекровь нервно тарабанила пальцами по столешнице.

– Ну, и как ты собираешься исправлять положение, ангелоподобное чистое дитя?

Лизавета засопела:

– Могу удариться челом о стену.

– Но сначала верни предоплату!

– Польди. – Цицилия закатила глаза. – Мама не понимает, что сейчас здесь перед нами развернулось?

Леопольд Самуилович усмехнулся:

– Ничего особенного, давайте выпьем, у меня есть тост.

– Нет, Польди, я должна-таки знать правду.

– Леопольд, я скажу твоей маме правду. Дорогая Цицилия Лазаровна, я не хотела вас расстраивать, поэтому и сказала неправду касательно Лизаветы.

– Зачем вы соврали?

– У Лизы не все дома, она… немного не в себе. Девочке одиннадцать лет, а она, как вы уже заметили, до сих пор в бантиках ходит. Иногда у нее случаются вспышки гнева, она бывает раздражительна, агрессивна. И личность у нее частенько раздваивается. Но что поделать, такова жизнь! Мы не можем отказать в помощи соседям, когда они нас просят, и всегда оставляем у себя Лизоньку на пару-тройку дней.

Цицилия зацокала языком:

– Бедный ребенок! А какой у нее диагноз, и… это не заразно?

– Что вы?! Идиотизм в стадии кретинизма не передается воздушно-капельным путем.

– Мне жаль кроху, я сочувствую ее родителям. Для них это огромное горе, ведь мы, родители, всегда переживаем за своих детей. Все мои сыновья, кроме Польди, живут со своими семьями, а он…

– Мама, давай сейчас не будем затрагивать эту тему.

– Польди, помолчи, не заставляй мамины нервные клетки гибнуть на чужой жилплощади. Мама у тебя не дура, я сразу догадалась, зачем ты привез меня в дом своей… старой знакомой.

Цицилия Лазаровна специально сделала ударение на слове «старой», а Розалия нарочно сделала вид, что ничего не услышала.

– Ты ждешь моего благословения, – продолжала Цицилия.

– Мы все его ждем, – пискнула свекровь.

– А мне больно! Больно и тяжело видеть, как мой старший сын собственноручно ломает себе жизнь!

– Почему же ломаю, мама? У нас с Розалией много общего, в компании друг друга мы чувствуем себя великолепно. Чего еще надо?

– Она не еврейка! – завела старую пластинку Цицилия. – Да, да, не надо хмуриться, ты знаешь, Польди, я желаю тебе добра. Но ты такой упертый, а с возрастом вообще становишься неуправляемым. Тебе должно быть стыдно, сынок, ты причиняешь маме неудобства.

– Цицилия Лазаровна…

– Но! Мне также известно, что ночная кукушка дневную перекукует.