— Мы же с вами тоже моряки! И тоже кого-то теряли… Хотя и неверующие, но так важно порой задуматься, помолчать, вспомнить об ушедших.

Евгению Михайловичу есть кого вспомнить из тех, кто вернулся в родной порт. Во время войны он как ученый работал над проблемой спасения экипажей затонувших подводных лодок. Многих удалось спасти. Но не всех.

В Барселоне, едва ступив на берег, академик Крепс отправился отыскивать музей Пикассо. Ведь Барселона — родной город великого художника. А Евгений Михайлович, оказывается, где-то встречался с Пикассо.

В Англии в порту Дувр не устрашился забраться на вершину прибрежного холма, на которой возвышались стены старинного рыцарского замка — в замке сейчас музей.

— Меня всегда увлекала рыцарская эпоха!

Я был на этом холме, тоже посетил замок, — забраться по крутой дороге туда и здоровому стоит сил, а уж пожилому, да еще с тяжким недугом, как у Крепса — поврежден позвоночник, совсем непросто. И все-таки академик решился. Интересно ему было взглянуть на доспехи рыцарей! И я не удивился: такой, как он, человек непременно должен увлекаться рыцарством.

Я не переставал поражаться его неутомимости, любознательности, широте интересов. Один из крупнейших современных биохимиков, основатель нового направления в науке, руководитель большой экспериментальной лаборатории в Ленинграде, главный редактор солидного научного журнала, член различных государственных и научных советов. И как его хватает, так сказать, на «постороннюю информацию» да еще на различные увлечения.

— Помните у Пушкина?

Это он в связи с завязавшимся на палубе разговором о том, как понимают любовь нынче и как понимали в прошлые века. А кто, как не Пушкин, воспел истинную, возвышающую и подлинно благородную любовь?

— Евгений Михайлович, вы так хорошо знаете Пушкина. У вас к нему особое пристрастие?

— Особое. Никто так, как он, не помогает мне мыслить и чувствовать.

Я вглядываюсь в озаренное вдохновением лицо Крепса, и мне кажется, что сейчас он похож на своего великого учителя и старшего друга академика Павлова. Вспоминаю павловские портреты. А ведь учитель и ученик чем-то похожи друг на друга, хотя вроде бы но внешности такие разные — один бородат, широколиц, другой лицом худ, подбородок тщательно выбрит. А может быть, он похож на тех, с кем сводила его жизнь — на Нансена или Амундсена? И от них есть что-то в его облике. Не внешняя схожесть, другое, может быть, какой-то особый свет в лице или особая глубина глаз, или вообще неуловимая черточка в облике, роднящая людей такого ряда.

Февраль самый негостеприимный месяц в этих краях: небо низкое, тяжелое, ветры штормовые. Мы вошли в Ионическое море. В его южной части нам предстоит отыскать глубоководный желоб, который для ученых представляет особый интерес.

Полигон нашли к вечеру, вдруг оборвался привычный гул машины под ногами и стало жутковато тихо. Только волны тяжко бились о борта.

Погода не для научных исследований. Но выхода нет — будем тралить. Предстоит опустить в желоб на трехкилометровую глубину донный биологический трал. Непростое это дело в непогоду — требуется и физическая сила, и ловкость, и даже отвага. А участвуют в этой операции люди немолодые — профессора, доктора и кандидаты наук, среди них академик Крепс. Для некоторых из них, как и для Крепса, как для самого «Витязя», этот рейс тоже последний. И каждому хочется из черных глубин малоисследованного желоба получить нечто особенное, неожиданное — как подарок судьбы под занавес.

Проходил час за часом. Ветер становился все крепче. «Витязь» теснили гигантские волны в гривах белой пены, и он покорно валился с борта на борт, словно услужливо кланялся морю. Иногда волны перекатывались через борт, и дежурный на тралении помощник капитана с тревогой поглядывал на седоголовых профессоров и докторов — как бы не унесла волна.

У лебедки собрались все заинтересованные лица, которым позволено заходить за ограждающий леер с висящей на нем дощечкой: «Опасная зона». В сторонке стоял худощавый сутулый Крепе — за ограду не пускали — если стальной трос, на котором висит трал, оборвется, то его конец начнет рубить палубу подобно ножу гильотины. В научной работе есть свои опасности, а в море их полно. Но морские ученые привыкли ко всяким горьким неожиданностям. Чего только в открытом море не бывает!

Однажды в одном из прошлых рейсов «Витязя» на его борту вдруг выявился тяжелобольной. Гнойный аппендицит! Пока доберутся до берега — человек умрет. Оперировал молодой судовой врач — это была его первая самостоятельная операция в море. Ассистировал ему академик Крепс — это первая его операция в жизни — до революции он закончил в Петербурге Военно-морскую медицинскую академию, но никогда врачебной практикой не занимался. Однако выхода не было, и новички, молодой и пожилой, взялись за скальпели.

Человек был спасен.

И вот сейчас академик стоит недалеко от лебедки и ждет подъема трала. У него к тралу тоже свой интерес.

Хлестали свинцовые струи дождя, свистел ветер, швыряло на волне судно, небо лежало чуть ли не на палубах, и в этой картине подъема трала было что-то драматическое, даже библейское, словно кучка состарившихся поседевших апостолов снимает с креста распятого Спасителя. Белый крестообразный трал с мокрой съежившейся нейлоновой сетью на раме, повисший на стреле, в самом деле был похож на человеческое тело.

Дернули шнур на бородке трала, и в противень, лежащий на палубе, выпала… одна рыбешка. Небольшая, размером с карандаш — с выпученным глазом. В сетке трала ободралась, кожа с нее слезла, поблескивало белое мясо. Совсем невзрачная рыбешка! Посмеивались: даже не золотая рыбка, а бриллиантовая, если придирчиво сделать расчеты: расход горючего, воды и продуктов, амортизация техники, зарплата экипажа. Но можно ли научные поиски переводить на язык хозрасчета? Не было бы в науке открытий.

Впрочем, сейчас никаких открытий не произошло, и седовласые профессора и доктора покинули палубу разочарованными. Так надеялись на этот вожделенный желоб, глубочайшую трещину в Средиземноморье, которая хранит еще немало тайн. Увы, на этот раз поделиться тайнами она не захотела. Всего одна рыбешка…

Это была рыбка Крепса. Может быть, еще неведомая науке?

— Нет! Обыкновенная глубоководная. Ничего особенного!

И все-таки положил в полиэтиленовый пакетик и понес к себе в лабораторию.

— Но если обыкновенная, почему она вам интересна?

— Каждое живое существо — загадка.

— И важна для науки? Вы будете по ней делать какие-то важные научные выводы?

Он взглянул на меня с легким снисхождением, как на наивного неуча.

— Выводы обычно делаются не по одному, а по многим образцам — если к науке подходить серьезно. Так будет и в этом случае. — Он с легкой грустью улыбнулся. — Только выводы будут делать, видимо, уже без меня. До выводов мне, пожалуй, не дожить.

— Значит, эту рыбу вы сберегаете для других?

— Для других. Точнее — для науки. Неважно, кто толкает вперед, лишь бы она двигалась, лишь бы не стояла на месте!

И понес «свою» рыбу в лабораторию. Я знаю, ему нужна вовсе не рыба, а ее мозг. Рыбу он выбросит, а вот маленький серый комочек из рыбьей головы, оказывается, для биолога ценнейшая вещь. Организм можно понять только в его развитии. В процессе эволюции мозг живого существа меняется. Есть такое понятие — «химизм» мозга. Мозг тоже эволюционизировал на протяжении истории жизни на Земле. Е. М. Крепса интересует биохимическая сторона эволюционного развития, в частности мозга. Чтобы понять эволюцию человеческого мозга, нужно исследовать все этапы развития от червей и насекомых до позвоночных. Наиболее многочисленный класс позвоночных — рыбы, обитающие в самых различных условиях. Какие химические механизмы живой клетки помогают рыбам приспосабливаться к этим условиям? В поисках ответов на эти вопросы и отправлялся академик Крепс в свои далекие морские вояжи. Исследования эти сложны, долги, кропотливы, но в конечном счете ведут к лучшему пониманию всего живого мира и высшего его представителя — человека.