— Шр-р-р, — осторожно лизнул он мое запястье и уткнулся мокрым носом в шею, едва заметно дрожа от запоздалого испуга. Я с невыразимым облегчением зарылась руками в его шерсть и тесно прижалась, пряча лицо и отчаянно большие глаза, в которых осталось так мало человеческого. И только сейчас поняла, что наши амулеты тоже перестали светиться, будто его гнев заставлял волшебный агат сыпать злыми искрами, а моя жемчужина, защищаясь, пыталась их погасить. Но теперь стало хорошо, спокойно и совсем не больно. Теперь Ширра больше не злился, и его риалл не злился тоже.

— Ну, прости, мой хороший… прости, что сделала тебе больно… я не хотела… не поняла, что это ты. Перепутала со страха. Не узнала. Прости меня, глупую… прости, родной…

Ширра снова вздохнул и быстро покосился на яркую луну. Потом выразительно глянул на подбежавшего Леха, и тот без лишних слов скинул с себя плотную куртку. Набросил на мои плечи и голову, на вновь потемневшие волосы, закутал, как младенца, бережно подхватил, не обратив внимания на вялое сопротивление. И, сопровождаемый молчаливым тигром, быстро отнес под прикрытие высоких деревьев, чья густая тень охотно спрятала мою переменчивую внешность от любопытных глаз. Он только странно вздрогнул, рассмотрев мои удлинившиеся пальцы вблизи от своих рук, но затем натянул куртку дальше и чуть не бегом кинулся подальше от света.

Едва оказавшись на твердой земле, я молниеносно отпрянула в самую густую тень, которую только смогла найти. Шарахнулась прочь, ожидая всего, чего угодно. Пугливо натянула куртку поглубже и дикой волчицей припала книзу. Какое-то время сидела неподвижно, сжавшись в комок и настороженно поглядывая на мужчин сквозь крохотную щелочку в чужой одежде. Поколебавшись, все-таки позволила плавно приблизившемуся тигру устроиться рядом. Ощутила невероятное облегчение от мысли, что его-то мой вид ничуть не смутил, и благодарно улыбнулась: какой он все-таки замечательный! На всякий случай я вжалась еще и в него, забившись испуганным зайцем между могучих лап, подперев макушкой его голову и постаравшись сделать так, чтобы тень от широкой морды падала точно на лицо. Немного повозилась, устраиваясь поудобнее и тщательно следя за луной. Под тихое урчание сверху, наконец, нашла нужное положение, слегка успокоилась. Затем убедилась, что волосы вновь приобрели насыщенный черный цвет. Тщательно ощупала скулы, подбородок. Поняла, что вернулась в свой прежний образ и очень осторожно высунулась наружу.

Лех присел на траву, бесстрашно подставив русую макушку лунному свету, и успокаивающе кивнул, словно ничего необычного не произошло. Устроился в сторонке, но не настолько далеко, чтобы показаться испуганным. Лицо держал подчеркнуто бесстрастным, руки скрестил коленях, на меня впрямую не смотрел… я быстро скосила глаза наверх, опасаясь близости тигра, но Ширра сделал вид, что не понял намека. Леха он словно вообще не замечал. А на мой настороженный взгляд лишь улыбнулся краешками губ и без всякого стеснения лизнул мою шею, случайно задев при этом цепочку. Странно вздрогнул и удивленно распахнул глаза, потому что усы, а затем и вся морда начала стремительно покрываться белым инеем. Он даже головой помотал, пытаясь избавиться от непривычной раскраски, громко чихнул и брезгливо фыркнул, но не помогло — белесая хмарь никуда не делась и намертво прицепилась к его коже, явно не собираясь сдавать позиции. И это, похоже, его заметно встревожило.

Я слабо улыбнулась и быстро стерла ее ладонью, вернув гладкой шкуре первоначальный цвет, ласково погладила мохнатую щеку, прошептав что-то успокаивающее, а потом снова вопросительно посмотрела на Леха, ожидая чего угодно, от обвинений до прямых угроз. Но он, как ни странно, за оружие все еще не схватился, не нервничал и не пытался меня убить. Казался совершенно спокойным и даже бесстрастным, хотя было видно, насколько он растерян после недавних ужасов. Как нелегко ему просто сидеть напротив нас с Ширрой и терпеливо ждать, пока я приду в себя. Как трудно сдерживаться рядом со зловещей молчаливой тенью скорра, старательно делая вид, что не боишься. Как тяжело просто ждать, не зная и не понимая ничего, но надеясь, что хоть у одного из нас троих найдутся правдоподобные объяснения. Однако он неподвижно сидел и терпеливо ждал, не торопя и не подгоняя. А когда, наконец, у меня хватило духу заглянуть в его глаза…

Признаться, я почувствовала себя неуютно.

Нет, там не было ни ненависти, ни злобы. Ни отблесков страха, ни дикого ужаса. Не было паники или твердого намерения закончить мои терзания здесь и сейчас. В них не светилось немое обожание, на что я могла бы надеяться, если бы была полной дурой. Не горел юношеский восторг, не плескалась искренняя симпатия, как всего несколько часов назад. В них больше не проглядывала едва зародившаяся любовь, хотя вполне могла бы там быть, если бы я позволила ему вчера стать более откровенным, а сегодня не совершила бы страшную оплошность. Оттуда ушло всякое разочарование и подспудная обида, не виднелось больше непонимание, полностью исчезла вчерашняя досада. Кажется, он неожиданно осознал, что мы слишком разные. Понял, что я — не для него. Что я — чужая и не смогу пойти рядом с ним по жизни. Не стану обычным человеком и уже никогда не назовусь его парой. Понял, что это попросту невозможно, но больше не возражал, потому что увидел сегодня и нечто иное. Что-то, чей смутный отблеск я все никак не могла уловить в его глазах. Что-то, что примирило его с таким положением дел и заставило принять мой выбор, как данность. Что-то такое, о чем я еще даже не догадывалась. Что делало нас всего лишь хорошими попутчиками и, быть может, недолгими друзьями, но никак не больше.

Однако не это меня насторожило больше всего, не это заставило еще теснее прижаться к тигру и инстинктивно искать у него защиты. Вовсе нет: так, как смотрел сейчас Лех, на меня еще никто и никогда не смотрел. От этого становилось неуютно, неудобно и даже неприятно, потому что заставляло чувствовать себя чем-то особенным, странным и немного пугающим. Чем-то, чему я пока не могла подобрать слова, но от чего в груди вдруг поселился тесный ком, а дыхание невольно перехватывало от внутреннего трепета и смутного ощущения Великой Тайны. Так, я думаю, могут смотреть неверующие, которым вдруг явили настоящее чудо. Или, наоборот, истово верующие, которым во время молитвы вдруг ответил четкий глас с небес. Как внезапно прозревший слепец, вдруг понявший, что перестал быть слабым и увечным. Или чудом выздоровевший, буквально вчера умиравший от бубонной чумы. Так не смотрят на обычных людей или нелюдей. Так не удивляются и не ненавидят. Не боятся и не радуются. Не любят и не желают чей-то смерти. Не испытывают привычных чувств и не ждут от них каких-то чудес, потому что ЭТО — выше всего земного, оно ни с чем не сравнимо, не поддается описанию и не похоже ни на что, что встречается под ярким солнцем. Это — нечто совсем иное. Необъяснимое, но, вместе с тем, и удивительно правильное. Странное открытие. Нежданная истина. Внезапное откровение.

Наверное, именно так можно смотреть на спустившееся с небес божество.

Молчание затянулось надолго. Я настороженно изучала Леха, не торопясь выбираться из-под его куртки. Лех, в свою очередь, изучал мою сжавшуюся фигурку, не делая попыток приблизиться или первым завязать разговор. Ширра с готовностью закрывал меня от него, ярко светящей луны и от всего остального мира, одновременно цепко поглядывая по сторонам, внимательно следя за слегка шокированным воином и немного снисходительно кивая на его явную растерянность.

А Лех все так же странно смотрел и не двигался.

— Перестань, — тихо попросила я, когда тишина стала невыносимой. — Не смотри так, а то мне начинает казаться, что все слишком плохо. Я ведь предупреждала, что на самом деле не такая, какой кажусь. Или теперь ты, наконец, начал меня бояться?

Он отвел глаза и медленно покачал головой.

— Нет, Трис. Я же сказал — ты меня не пугаешь.