Я и он — мы красные братья.
— Помнишь ли, брат?
Холод и слякоть... ветер и мрак...
Помнишь ли, брат?
Голод... и пуля... и горечь утрат...
Помнишь, браток?
Крови поток
Землю иссохшую залил,
Знамя алело и отблески зарев.
Вышел в поход
1... 9... 17-й год!
И мечты нашей знаки —
На серой мгле,
Словно лозунг в просторы вкован:
Свет!
Земля!
Свобода!
Хлеб!
Четыре коротких слова.
И пошли. И дробь копыт —
Прямо в сердце, прямо в сердце,
Топот ног босых твердит:
Враг смертельный, как ни зверствуй,
Саблю встретишь и свинец!
Рабству черному — конец!
Цену смерти знали все мы,
Ради жизни в пламя шли,
Чтоб грядущее посеять
На одной шестой Земли.
Лихорадит нашу радость,
Сотни раз напев пропет,
И твоя гармошка, братец,
Вторит отзвукам побед.
За смешком летит смешок:
«Господинчик наш, миленок,
Господлейший господенок
Угодил котом в мешок».
«Помнишь, братец, юнкерье?
Попадешься — не воротишься.
Эх ты, яблочко мое,
Да куды котишься?..»
И красное яблочко наше катилось,
Пускалось под звуки гармоники в пляс.
Как светлая память, как высшая милость,
Оно провожало в дорогу не раз.
И сладость, и камень оскомины винной —
В нас,
В нашей свободе, в крови и в любви.
И шар наш разрублен на две половины:
Мир красного яблока
И вражды меж людьми.
Мы шли ураганом — восставшие массы —
От «Яблочка»
И до «Вставай, поднимайся!».
И рвался из глоток людей
Во вселенную
Голос Владимира Ленина,
Голос горящий
И покоряющий,
Голос,
Которому равного нет.
И мы горели,
Товарищи,
И мы покоряли
Свет...
...Помнишь ли, брат?
Вьюга и град...
Помнишь ли, брат?
Дым баррикад...
Помнишь, браток?
Крови поток
Землю иссохшую залил.
Поднял народ
Зарево красного знамени:
1... 9... 17-й год!
3. Вчера и сегодня
Где наш стяг, дороги, тропы?
Сила где? —
Ничтожный прах.
Мы на рынки всей Европы
Слепоту несли и страх.
Разменяли песню гнева
Мы на мусор слов пустой,
И направо и налево
Торговали мы собой.
Мы болтали по гостиным,
Голося:
Ура! Виват!
Не хотелось в бой идти нам,
Мы зевали сладко, брат!
Забывать мы, видно, стали
Голос, бьющий по сердцам,
Что в годину испытаний
Произнес: «Война — дворцам!»
Всё мы кланялись направо
Среди людных площадей...
И октябрьский отсвет плавал
Лишь над родиной своей.
...Помнишь ли, брат?
Вьюга и град...
Помнишь ли, брат?
Гнева раскат...
Помнишь, браток?
Крови поток
Землю иссохшую залил.
Поднял народ
Зарево красного знамени:
1... 9... 17-й год!
Да, было всякое...
Бред? Сон? А может, песня?
Повисла обессиленно рука,
Была она мозолиста, крепка.
Но если
До нынешнего дня ты дотянул,
Зря слезы льешь,
Зря раздуваешь ноздри.
Где этот запах острый?
Где ветер?
Он когда-то где-то дул.
И стяг твой опозорен.
Черен.
Свободу, брат, лакал глотками ты,
Отрекся от своей звезды,
Пугаясь черноты.
И вот уже свободу сам утратил,
Ты сам в темнице, сам в оковах, брат.
Ты шея, не крича: «Виноват!»
Тропой
криминал-
демократии...
Что ж, если мало этого,
Тогда
За космы память притащи.
Да, да!
Тряси ее, чтоб сыпались событья.
Нет, не могу забыть я,
Как жалко ты пищал,
Когда восставшую громили Вену.
Ты встал в ряды борцов?
Крушил ты стену?
Нет?
Как же ты свободу защищал?!
Ты спину гнул.
Ты лепетал: «Спасибо»,
Ты собирал гроши,
Просил подачку нищенскую,
Ибо
Хотел прикрыть позор своей души.
Конечно же,
Переживать красиво
Уместно лишь во время похорон!
Весь мир твоим усердьем покорен:
Не близкий!
Просто — ближний! —
Вот забота! —
Презрел свой стыд
И просит для кого-то:
«Подайте, братья!
Медный сор в горсти
Поможет мир от гибели спасти!..»
Скажи мне, брат, скажи мне — как
Ты вынес этот груз?
Как ты сумел, презренный?!
Померкло солнце. Непроглядный мрак
Сопутствовал ночам твоей измены.
И в этой тьме ты хоронился, брат,
В тень тайной тактики, — не для того ли,
Чтоб совершать нелепый ряд растрат
В припадках колебаний и безволья?
Враг силу набирал,
Его манила власть —
Ты с ним вступил в союз,
надеялся на жалость...
Ты сам не знал, как низко можешь пасть.
А кесарево кесарю досталось!..
Мало тебе?
Дальше могу.
Слушай и — ни гугу!
С тобой говорю я себе же на горе.
Так вот:
Где-то — грань Средиземного моря
И Атлантических вод...
Там кровь текла и ревело пламя,
Там дымилась каждая высота,
Там своим сыновьям грозила колоколами
Страна креста.
Страна Иисуса. Страна эшафота.
Прекрасная родина Дон-Кихота.
Страна покорности и разбоя,
Страна, где клянутся именем Гойи.
Страна, чье веселье и чьи печали
Мигель Сервантес тащил за плечами.
Помнишь? —
Восстал народ смуглолицый
Страны винограда,
Слив
И олив,
Чтоб, стиснув зубы, за волю биться,
Чтоб хлеб добыть, врага одолев.
С отточенной сталью,
Готовы на муки,
Восстали,
Чтоб дети жили и внуки.
Помнишь?
Надежды огонь разгорался.
Помнишь?
Вставали, как пальмовый строй.
Помнишь?
Дрожали черные рясы,
Меч над монашьей сверкал головой.
Помнишь?
И сам призывал ты к расплате,
Разочарован в злаченом кресте.
Помнишь, как снова играл Сарасатте
Песню Испании на костре?
Помнишь ли?
Друг твой латинский упрямо
Знамя несет на дымящийся склон.
Помнишь?
Дрожат кафедральные храмы,
И раздается тревожный трезвон...
И звенит со всех сторон
Тут и там, там и тут:
Донна, донна, будет суд!
Судный день настанет, дон!
Донна, в дом к нам идут!
Суд идет! Там и тут!
Донна! Суд!
Дон! В дом!
Донна! Дон!
Дин!
Дон!
Но даже здесь грешил ты, брат,
Порой дремал, на битву плюнув,
Врага твой не разил снаряд,
Избрал ты путь в Леоны Блюмы.
Твое «быть может» чем карать?
Как называть твое «не знаю»?
Ты утверждал, что рать — не рать,
Что сам ты слаб, что хата с краю.
Я — совесть, я — душа твоя,
Гляди в глаза, замри в тревоге!
Не раз в пути сбивался я,
А ты плутаешь без дороги.
