Она уловила ключевые слова: наглые люди, бесцеремонно ведут себя, требуют вас… Любопытством это состояние не назовёшь; не назвать его и страхом. Скорее, в общем, в ней появился некий демон. Частный собственник, — который, несомненно, был теперь взбешён таким хамским поведением чужаков на его территории. И она, тут совершенно не испугавшись, а, дерзко хмыкнув, двинула всем телом вперёд. Почти ненароком оттолкнув Юленьку в сторону, понеслась к своему кабинету, как толпа при взятии «Зимнего дворца». Она ворвалась, ворвалась как ураган в помещение. Готовая, увидев беспорядки, немедленно вышвырнуть любого тут же. Но к её удивлению в помещениях было всё в порядке. Кроме того, что её ожидал вполне милый молодой человек. Сразу видно, что спортсмен: не пьющий, не курящий, элегантно облачён в прекрасный спортивный костюм «adidas» и всё… Никаких более наглецов, «бесцеремонщиков» или ещё каких-то там отвратительных личностей. Увидев её, тот с достоинством встал, но, как настоящий джентльмен, подойдя к ней, учтиво преклонил голову и совсем так скромненько и вежливо проговорил:

— Здравствуйте, Татьяна Ивановна, а мы как раз вас и ожидаем…

Татьяна Ивановна мельком оглянулась кругом, но никого больше не увидев, решила, что это просто такая манера выражаться. Конечно же, не заметив тут больше ничего предрассудительного, улыбнулась (мужчина явно ей импонировал!) и в своё время, тоже с аналогичным достоинством молвила:

— Здравствуйте, проходите…

Открывая ключом дверь кабинета, и совершенно уже успокоившись и даже несколько сконфузившись от своих предшествующих мыслей, она была чуть-чуть раздосадована той утрированной — панической! — информацией Юленьки и подумывала уже даже после сделать ей некий маленький нагоняй по этому поводу…

Он рос хорошим и добрым мальчиком. Его величали Славой. Вообще у него с детства было какое-то навязчивое чувство справедливости. При его физической несостоятельности, ибо мальчик рос весьма болезненным и хилым — у него почему-то тогда в детском возрасте постоянно возникали какие-нибудь проблемы со сверстниками. Вечно он с кем-то чего-то не поделит! Даже поэтому, наверное, его родителям — Сергею Никифоровичу и Марии Ильиничне — пришлось, в конце концов, отказаться от посещения Славиком детского сада. Ну, да и сами посудите какой тут садик, когда ребёнок опрометью юркал с жуткими визгами при малейшем упоминании о таковом под кровать и ни при каких обстоятельствах и уговорах не хотел, оттуда вылезать.

Волей-неволей родителям пришлось после недельного мытарства все-таки, наконец, в одно «прекрасное» утро договариваться с соседкой тётей Глашей (в то время к счастью уже пенсионеркой) о том, чтобы она присматривала за непокорным мальчишкой. Им же (то есть родителям) как и всем нормальным советским гражданам того времени необходимо было обязательно идти на работу и никуда от этого нельзя было деться. У тёти Глаши своих хлопот хватало и поэтому Слава, можно сказать, полностью был предоставлен самому себе. Она лишь приходила к нему для того, чтобы покормить и сразу же уходила. Мальчик самостоятельно в полном одиночестве развивался: лепил из пластилина всякие игрушки (танки, машинки, солдатиков и т. д. и т. п.) рисовал и фантазировал на мнимых полях боёв те или иные сюжеты — раскладывая порой целые панорамы. После, он даже поджигал эти пластилиновые танки на чугунной плите и очарованный наблюдал, как те сгорали. Так как мальчиком он был по природе своей довольно-таки осторожным и смышлёным опасности особой для квартиры он не представлял, да и родители ничего не замечали, так как он всё тщательно перед их приходом прибирал.

Позже школа, где у него опять были свои проблемы только теперь уже с одноклассниками. Должного опыта во взаимоотношениях с другими детьми у него не было: то бишь с теми же девочками, которых он ужасно стеснялся и даже до странности терялся при общении с ними (чем веселил порой весь класс!); а с теми же мальчиками вообще постоянно дело почему-то обязательно доходило до драк после уроков. Да и с преподавателями у него тоже мало чего получалось. Когда он учился ещё в первом классе, он частенько прятался под партой от излишне взволнованного внимания учителем на его шалости, чем в свою очередь снова весьма забавлял тот же класс. Будучи человеком обидчивым или чересчур остро восприимчивым ко всяким своего рода относящимся к его персоне шуточкам. И вполне может быть даже тогда с заболевавшим уже самолюбием, потому как он часто не по делу конфузился при всеобщем смехе над ним, выказывая этим полное порой отсутствие у себя элементарного чувства юмора (ну, не понимая его!). Иной раз чрезмерно реагировал на пустые мелочи. Тем, выставляя себя сызнова, не с самой симпатичной стороны и бывало ещё при этом начинал к тому же вообще ни, кстати, почему-то плакать, чем заразительно возбуждал оживлённое злорадство у присутствующих ребятишек. В общем, он всегда был субъектом насмешек и издевательств.

На третий год обучения в школе он записался в спортивную секцию классической борьбы. Куда ездил потом самостоятельно в другой конец города до трёх раз в неделю. Ему хотелось как можно быстрее стать «самым сильным», чтобы всегда уметь за себя постоять и не от кого не зависеть. Ввиду его усердия результаты не замедлили сказаться. В ближайшей скорости Слава начал выступая на все различных соревнованиях добиваться некоторых значительных успехов.

Так что впоследствии, будучи призванным или типа того уже вступив в ряды советской армии, он по сути своей был довольно-таки физически подготовлен, более того он был уже в отличной спортивной форме. Даже вдобавок ко всему был конкретно перворазрядником и подавал теперь, бесспорно, большие надежды в спорте. И если бы не семейные проблемы: развод матушки и отца, который не то чтобы уж слишком с болью отразился в юношеском сердце, но и доброго-то конечно ничего не принёс. Кроме некой нервозной суеты, которая все-таки пусть косвенно, но повлияла на его спортивную карьеру. Дело в том, что если бы он был призван в армию с прежнего места жительства, он непременно попал бы в «спортроту». А следовательно, не произошло бы того двухлетнего перерыва в его спортивной карьере, а именно этого-то самого срока оказалось вполне достаточно, чтобы он несколько охладел к единоборствам. Но так как матушка, следом за разводом не вынося ни физически, ни морально жизни вблизи с бывшим супругом в одном городе — соизволила тут же поменять место жительства, а сын не смог матушку оставить одну в чужом городе, таким образом, вынужден был переехать вместе с ней.

В связи с чем, через полгода был призван в армию уже теперь на общих основаниях. Так или иначе, служил он легко. Привыкший к самостоятельности и более того к постоянному самоутверждению ибо эта привычка брала начало с самого начала его сознательной жизни — он легко самоутвердился в мужском обществе с помощью силы даже не применив её ни разу в целях самозащиты. У него волей-неволей как-то всегда получалось везде самоутверждаться и не иначе…

Пока он служил, кое-что опять поменялось на «гражданке» в частности в семье или в том, что от неё оставалось. Отец в другой наскоро им созданной семье скоропостижно скончался. Вдобавок матушкин тройной квартирный обмен аннулировался по претензиям какой-то из сторон. То есть матушка без него должна была возвратиться на прежнее местожительство. О чём она, в общем-то, формально спрашивалась в письме у сына, но получив от него совершенно любой отклик всё равно бы переехала. То бишь из армии он снова вернулся уже в свой родной город и опять продолжил свои занятия спортом в той же секции у того же тренера. Кроме того, хорошо отслужив в армии, он оттуда ещё получил направление, то есть ходатайство армейского руководства о поступлении его в высшее учебное заведение. Так что Вячеслав тут же поступил в педагогический институт на физкультурный факультет. Таким образом, потихонечку начинали сбываться его давние планы. Он надеялся в скором будущем самоутвердиться в роли тренера по той же самой классической борьбе. Не торопясь надеялся, подыскать себе хорошую жену и зажить, спокойно воспитывая своих и тренируя чужих детей. Впрочем, такие у него были мечты и планы — на что, собственно говоря, он имел полное право.