— Да я вот к нему ехал, а приехал… соседка его сказала, что помер он.
— Д-да; хороший м-мужик был… царствия ему небесного… — тут Вова перекрестился, — а я ведь х-хорошо его знал-то. Мы же ещё со школы д-дружили: с пиждюков… дрались пацанами, бывало… Он мне один раз так рожу р-расквасил! хе-хе-хе. Я п-полмесяца дорогу себе освещал ф-фонарём… Да п-потом ещё вместе в институте студ-дентили… Эх! вернуть бы времечко…
Тут, они подошли к двухэтажному дому «сталинского образца» и Вова, протянув ладонь пробурчал:
— Д-давай, чё там у тя есть?.. п-пришли… Вон там, у забора ж-жди…
Ген-Ник высыпал оставшуюся мелочь тому в его ладонь, а сам молча двинулся к указанному месту и там присел на лавочку. Это был небольшой дворик. Рядом с домом стояли чуть поодаль деревянные сараи — целая галерея и вот как раз это-то пространство между домом и ними и составляло тот дворик. Висело на верёвке постиранное постельное бельё. Бегала одинокая рыжая дворняжка; на высоком заборе дремала чёрная кошка, а так же двое мальчуганов шести-семи лет сосредоточенно с чем-то ковырялись у другого подъезда. Дворняга, сильно была обеспокоена присутствием кошки на заборе. Она всячески пыталась привлечь к себе её внимание и тявкала на неё и подпрыгивала с разбегу на забор, опираясь на него передними лапами. В общем, чего только она ни делала, но та — упорно её игнорировала. Собачке, было видимо ужасно обидно. Она, даже поскуливая, подбегала к ногам Ген-Ника и как бы, то ли жалуясь ему, а то ли может просто просила его — как-нибудь посодействовать ей. Такой спокойный обычный дворик, как и всякие другие подобные этому.
Наконец появился Вова с синим пакетом в руках. Он как-то слегка озабоченный вышел из подъезда. Но кроме этой еле уловимой озабоченности ещё в нём проскользнула, кстати, хоть и гораздо менее выражено, но явная что ли какая-то торжественность или даже гордость за что-то… Что видимо известно было только ему одному. Ген-Ник и увидел-то сразу эту озабоченность лишь потому, что ожидал почему-то, скорее всего снова какого-нибудь очередного подвоха от судьбы, нежели положительного проистечения текущих событий. Так или иначе, но тот теперь уже с самым обычным выражением радости на лице подбежал к нему и сообщил:
— Фу! н-ништяк… п-пошли тут местечко есть хорошее… — и тут же не останавливаясь вдруг проскользнув мимо, засеменил дальше, взглядом как бы приглашая его за собой. Ген-Ник не задавая лишних вопросов, тут же послушно последовал за ним. Вова на ходу начал объяснять ему ситуацию — говоря больше сам с собой:
— Н-надо же поверила!.. В долг л-литр налила… И закусона н-навалила… так что ж-живём, щас оттопыримся по полной п-программе. Тут у меня корешок есть… так мы к нему… — то ли спрашивая, а то ли утверждая, закончил он. Через несколько минут они уже шли вдоль улицы частных домов. Такой вид города был достаточно привычен Ген-Нику по его «собственному» району, в котором он уже отирался последних пару лет как бездомный. Вова, внезапно остановившись и сунув ему набитый чем-то пакет пробурчал:
— Жди! Я щ-ща…
Сам почему-то затравленно или даже пристыженно подбежал к одноэтажному домику внешне неказисто-мрачному и хлипкому хоть и кирпичному — с ветхой крышей чем-то похожим на «доброе» жилище Фомича. Три раза выразительно стукнул в окно, но, не дожидаясь ответа или того что хозяин выглянет оттуда Вова махнув Ген-Нику рукой в знак «следуй за мной!» — дёрнул за ручку двери — открыл её и пропуская его вперёд вновь проговорил, но почему-то тотчас шёпотом:
— Хозяин б-больной… цирроз… валяется целыми днями — в-входи… не стесняйся.
И они прошли дальше. Зайдя в первую комнату Ген-Ник, сразу обратил внимание на то, что и здесь, как и в прихожей были очень низкие потолки, поэтому ему волей-неволей приходилось голову немного наклонять: либо вперёд, либо вбок — на своё усмотрение. В комнатах была вообще какая-то жуткая затхлость, заброшенность — а то ли запылённость… или всё вместе одновременно. Невольно создавалось впечатление, что хозяева если и были, то всё равно уже давно наверняка умерли. Другого впечатления это помещение никак не могло произвести. Во всём этом домишке чувствовалась какая-то «холодность» или что ли — «ознобленность» какая-то, которая обычно бывает в моргах. Оторвав свой взор от мрачных стен, грязного потолка, запаутиненных дремучих углов и мельком осмотренной мебели: стола, пару стульев и широкого дивана (на который он вряд ли бы осмелился присесть, а уж тем более прилечь, опасаясь вероятных «бельевых вшей» с которыми ему уже приходилось как-то сталкиваться по воле своей бродяжьей жизни, а ещё раз — да не приведи Господь!) Ген-Ник себя чувствовал очень неуютно. Хотя ну никак нельзя сказать, что был когда-нибудь излишне избалован по жизни эксклюзивными и исключительно комфортабельными жилищными условиями.
Первый вопрос, возникший у него(!) в мозгу был такой: «неужели — здесь! — ещё кто-то живёт?» Тем временем Вова уже кого-то там: то ли будил, то ли тормошил, пытаясь — либо вообще оживить, либо хотя бы привести в какие-то чувства. Всё это происходило в каком-то закутке, вернее маленькой спаленке за крайне тонкой перегородкой, где видимо и находился в постоянном возлежании больной. Через некоторое время, всё-таки добившись своего, Вова радостный вернулся в зал и начал всё содержимое пакета торопливо выкладывать на стол. Там оказались: завёрнутые в чистую бумагу и внушающее полное доверие к себе две отменные жирные селёдки, наскоро порезанный более-менее кусками белый хлеб, «цивильно» очищенные стручки зелёного лука и литровая бутылка так необходимой… До трепетной необходимости!.. Той прозрачной как слёзы младенца «водярой». Уже подшустрив — Вова достал откуда-то из загашника три стеклянных гранёных стаканчика. И те — теперь культурно и к тому же важно занимая свой пост, уже ожидали использования их по прямому своему назначению. Ген-Ник тоже терпеливо ожидал, пока Вова хозяйничал на столе: шинковал селёдку и разливал по стаканам «водяру»…
— Вов!.. Подь сюды… — раздался вдруг хриплый голос обитателя спаленки или всего этого «царства»; Вовчик суетливо «метнулся» на зов: некоторое время слышалось шушуканье и вот он с обиженным или несколько смущённым видом вернулся к столу. Сделал наскоро бутерброд и осторожно взял стаканчик с алкоголем. Он, безрадостно морщась со всем этим в обеих руках, снова так же суетливо отправился к больному. Слышно было, как тот упрекнул Вовчика что он, дескать, совсем ни к чему принёс бутерброд. Потом — звуки поглощения смачными глотками жидкости и наконец, Вовчик с видом успешно выполнившего задание бойскаута вновь появился в зале.
— Ну, теперь и наша п-пришла очередь в-выпить! — и он взял «соскучившийся» стаканчик в руки. Причём сразу было видно, что ему самому уже давно не терпелось побыстрее совершить подобный поступок. И он нервно указал жестом на соответствующее действие со стороны Ген-Ника, на что тот мгновенно и правильно отреагировал… Они тут же чокнулись и под общее «бум здрава!» каждый чисто по-своему исполнил с чувством и расстановкой простой древнерусский ритуал пития. Ген-Ник несколько скованно до этого сидевший на стуле (опасаясь всё тех же вшей!) немного разомлев, расслабился и теперь уже вальяжно отвалился на спинку стула. Жизнь потихонечку приобретала опять всё тот же давно уже привычный облегчённый и непринуждённый характер. Жить — стало легче; жить — стало веселей.
Очень скоро они вообще крайне страшно подружились. Завязалась беседа по ходу, которой они всё лучше и лучше узнавали друг друга. Хоть это, в общем-то, и не в обычных правилах Ген-Ника. Он сам не знает почему, но почему-то жутко теперь разоткровенничался с Вовой как родным. Рассказал ему, что он бездомный и что он временно ночует у товарища в такой же вот «вилле» (шутки ради так её, назвав) как и эта хибара. Тем временем: водка пилась потихонечку, селёдка, хлеб и лук кушались вдогонку…
— Причём ты понимаешь Вовчик, что самое главное так это то, что меня без паспорта никуда не берут на работу. И получается просто ведь какой-то, замкнутый круг получается. Без денег не могу сделать себе новый паспорт, а без паспорта не могу устроиться на работу. Прям — бег по кругу какой-то… Помнишь? у «Машины времени» песня такая есть: «Бег по кругу — по кругу бес конца…» — это он даже попытался слегка напеть, как бы изображая чуть-чуть мотив песни.
