— Фидо! — закричал Йорш. — Фидо, Фидо, Фидо! Это их собака! Монсера и Сайры. Фидо, Фидо. Фидо!

Собака тоже узнала его. Йорш опустился на землю и обнял пса, поглаживая облезшую шею с седой и грязной шерстью. Пёс радостно лизал его лицо. Проводя руками по голове собаки, Йорш увидел его запутанные и смутные воспоминания, почувствовал вопли, резкие запахи, огонь, страх. Пёс вспомнил, как деревня горела, как его лягнул конь, отчего он не смог удержаться на лапах. Были и другие воспоминания: голод, одиночество, тоска, дни, когда ему, наряду с червями, приходилось глодать старые скелеты, чтобы не подохнуть с голода, ожидая и надеясь, что кто-нибудь вернётся. И вот кто-то вернулся. Время его службы закончилось. Пришла смена караула. Появился Йорш, нашёл его, и теперь всё будет в порядке. Вернутся старые запахи: сушёных яблок, жареных куропаток, замечательные запахи любящих тебя людей. На мгновение Йорш увидел в памяти собаки силуэты женщины и охотника и — совсем ненадолго — какую-то маленькую неясную тень, кого-то, кто играл с куклой и лодочкой.

Это было нескончаемое объятие. Йорш, обхватив пса руками, чувствовал его бесконечную усталость; единственное, чего желал Фидо, дождавшись возвращения близкого существа, — отдыха. Эльф почувствовал, как дыхание пса постепенно замедляется, пока оно совсем не остановилось. Йорш слышал слабое биение его сердца, интервалы между ударами становились всё больше, и наконец — последний удар. И потом — ничего. Йорш ещё долго сидел, обнимая собаку, и чувствовал, как остывает тело пса, как каменеют мускулы. Он ничего не сделал, чтобы удержать его жизнь, но долго не размыкал объятия. У Йорша не осталось ни тени сомнений: Монсер и Сайра жили здесь, в этой деревне, в доме, где он нашёл игрушки. Что-то ужасное случилось с ними — и он должен найти их как можно скорее.

Йорш опустил собаку на землю, последним ласковым жестом прикрыл глаза Фидо, а затем похоронил пса на берегу, в песчаной яме, которую вырыл Эрброу одним движением хвоста. Эльф судорожно занялся поисками одежды: теперь ему, как никогда, нужно было попасть в мир людей.

Он уже совсем было отчаялся, как вдруг ему повезло: в дальней хижине он нашёл старый сундук, спрятанный под лестницей, каменные ступени которой защитили его от огня. Сундук был небольшой, из крепкого орехового дерева. Он был закрыт на замок из кованого железа с выгравированными цветами, но дракон одним движением когтей разрешил эту проблему. Внутри лежало длинное белое одеяние из настоящего льна, полностью покрытое цветочной вышивкой. На её изготовление наверняка были потрачены годы работы. По вороту, на рукавах и по подолу юбки были пришиты кусочки ткани с рисунком из маленьких дырочек — дракон заявил, что это кружево. На лицевой части корсажа была вышита буква М.

Йорш, путаясь в оборках, кружевах и юбках, в конце концов втиснулся в белое платье. Хоть одна проблема была решена.

В памяти у дракона всплыло, что люди мужского пола никогда не надевают белых платьев, украшенных вышивкой и кружевами, и что люди женского пола надевают нечто подобное лишь один раз в жизни — в день свадьбы. Но он решил не акцентировать на этом внимания. Драконы рождаются голыми и голыми же умирают. Сложные людские привычки, касающиеся одежды, были зафиксированы в его обширной памяти, но, скорее, как ненужные сведения о чудаковатой и несколько спорной людской традиции. Разве стоило из-за этого устраивать дискуссию?

Не то чтобы Роби умела читать. Да и чтение не то чтобы было официально запрещено. Вот Тракарна и Страмаццо читать умели. И с предельной важностью, точнее, с неуемной надменностью, предварительно по-индюшачьи надув грудь, они зачитывали редкие депеши из Далигара. Тем же, кто не имел ничего общего с Администрацией, чтение было, так сказать, не рекомендовано, на самом деле это было порядком рискованно: слишком подозрительная способность. В деревне Арстрид, где родилась Роби, жители немного умели читать, в селении было даже что-то вроде школы. Арстрид был чудесным посёлком, вокруг которого было множество вкусных вещей: с одной стороны река с плещущимися форелями, с другой яблоневый сад. В центре селения находились огороды с бродящими в них курами, и позади — зелёные лужайки с пасущимися коровами, а значит, молока и масла, которое делали из молока, было в достатке.

Когда не надо было ловить рыбу, собирать яблоки, доить коров или чинить плетень, то есть раза два в году глава селения с шумом собирал детей и старался, без какой-либо методики, в бестолковом хаосе, научить их алфавиту. На этом познания старейшины заканчивались. Уроки сопровождались хохотом учеников и смешными гримасами учителя, прерываемыми рано или поздно криками матерей, желающих получить обратно своих чад, дабы отправить их доить коров или собирать яблоки. Или коптить рыбу. Или разложить на подмостках виноград для сушки на солнце — во время зимних праздников все с удовольствием ели медовые булки с изюмом.

Алфавиту главу деревни научило некое загадочное и легендарное существо с непроизносимым именем, которое побывало в деревне задолго до рождения Роби и которое снабдило жителей знаменитым котлом для копчения.

Из этих несуразных уроков Роби запомнила четыре буквы своего имени: РОБИ.

Р — роза: лепестки роз можно опускать в мёд и делать из них сладости.

О — окорок: запечённый с мёдом окорок последний раз она ела за день до того, как воины Далигара, как изголодавшиеся волки, нагрянули в деревню, требуя от жителей деревни всё, что у них было, и даже то, чего не было. Произошло это последним летом и случилось из-за какой-то истории с неуплаченными вовремя налогами. А зимой деревня была разрушена и родители её арестованы. То есть наоборот, сначала арестованы родители, потом, когда она уже находилась в Доме сирот, разрушена деревня. Ей рассказала о случившемся Тракарна. Летом же заявились воины, требуя кучу вещей, которые им и не снились: пшено, которого у них не было, непомерное количество копчёной рыбы, они столько и за год не коптили, — всё для Далигара и его Судьи-администратора. Главы селения уже не было в живых — он умер прошлой зимой, почти сразу после свадьбы своей дочери, поэтому пришлось отцу Роби выступить вперёд. Он сказал воинам, что жители деревни никогда ничего хорошего от Далигара не видели и поэтому ничего городу не должны. И ещё он добавил, что во всяком случае у людей следует просить лишь часть того, чем те обладают, а не всё или даже больше, чем когда-либо у них было. И тогда один из воинов, высокий и спесивый, похожий на филина, с белоснежной, как снег, бородой, вдруг пристально всмотрелся в лица отца и матери Роби и узнал их. Воин назвал её родителей покровителями эльфа, теми, кто несколько лет назад помог бежать ужасному эльфу, опустошившему Далигар. Роби не могла в это поверить: её родители не стали бы помогать такому отвратительному существу, как эльф. Наверняка это была ложь.

Б — блинчики: их иногда пекла мама, а Роби уплетала их за обе щёки, запивая молоком или свежим сидром.

И — изобилие: когда Марсия, дочь старейшины, надела своё прекрасное кружевное платье с вышитой буквой М на груди и с волнистым кружевным воротником, еды было в изобилии. На свадьбе Роби съела столько, что потом у неё дико болел живот от несварения. Ей пришлось отказаться от третьей порции орехового торта: до сих пор, когда она вспоминала об этом, на глаза наворачивались слёзы сожаления.

Если бы она не знала четыре буквы, это утро оказалось бы таким же, как все остальные. Единственное отличие заключалось в том, что сегодня прибыла телега из Далигара с обычным грузом — новыми «обожаемыми гостями Дома сирот». Гостями на этот раз стали двое светловолосых истощённых ребят, по всей видимости братьев, у обоих были лопоухие уши и веснушки на носу. Мальчишки сидели, скорчившись, среди различных съестных припасов, у медного котла, погнутого и грязного, но целого. Котёл, очевидно, был предназначен заменить тот, в котором дети варили суп, — дырявый и уже много раз заклёпанный, пришедший в конце концов в полную негодность. Вокруг и внутри нового котла располагалось множество закрытых соломенных корзин, каждая с надписью. Тракарна гордилась тем, что умеет читать, и не упускала возможности продемонстрировать своё умение. К тому же надписи помогали не перепутать тару. Нельзя использовать корзину, в которой сидел живой гусь, для последующего хранения, например, сыра. Цвет и запах сыра могут измениться, и далеко не в лучшую сторону, если, конечно, хозяину корзины не по душе гусиные экскременты.