Мордона, поджав губы, смотрит в сторону.

Бестиунхитран снимает шляпу и пиджак, ослабляет галстучный узел.

— Во избежание неприятностей и обвинений подобного рода надо, чтобы суд выглядел строгим и справедливым. Следует расстрелять одного или пару обвиняемых. Нужно отдать распоряжение судье. Завтра ты этим займешься.

Мордона с явным замешательством смотрит на него:

— Как же мы их расстреляем, Мануэль? Если мы им обещали свободу…

— А кто об этом знает, Агустин?!

Публика заполнила все места вокруг арены для петушиных боев. Терпкий запах пота двухсот человек смешивается с винным перегаром и сигаретным дымом. Лица — всех цветов: от черно-агатового у негров и желтушно-зеленого у индейцев гуарупа до багровой киновари у испанцев. Галдеж стоит невообразимый.

Петухи дерутся, подскакивают, бьют крыльями, истекают кровью. Вокруг них, за бортиком арены, мечутся, ничего не видя, кроме сражения, их владельцы: Бестиунхитран — твердый воротничок расстегнут и еле держится на одной пуговице; рубашка взмокла от пота, лицо пылает— и другой «петушатник», бедный замызганный парень в соломенной шляпе.

Петух Бестиунхитрана в клочья раздирает своего противника, который превращается в груду перьев и лужу крови.

Бестиунхитран спешит к своему петуху, поднимает его с земли, словно фарфоровую вазу, прижимает к груди, смотрит на петушка с отцовской гордостью, ловко снимает с него острые шпоры и сажает в клетку. В радостном возбуждении достает белый батистовый платок и отирает потный лоб и загривок. Некоторые игроки, сделавшие удачные ставки, бегут на арену и вручают ему свои выигрыши. Адъютант, очаровательный юноша в мундире, уносит клетку; Бестиунхитран с деньгами в руках подходит к сопернику-«петушатнику», подбирающему останки своего любимца, и протягивает ему несколько купюр; тот берет деньги, скинув соломенную шляпу.

Восхищенные таким великодушным жестом, наспиртованные зрители ударяются в слезливый сентиментализм и голосят:

— Да здравствует маршал Бестиунхитран!

И Бестиунхитран с триумфом шествует с арены, как после одного из своих лучших сражений. Его ждет хмурый Мордона и помогает ему надеть пиджак.

Следующий день станет исторической вехой в летописи Пончиканской республики. Землевладельцы, коммерсанты, чиновники, ремесленники и лакеи из богатых домов хоронят доктора Спасанью, а с ним и свои надежды на умеренный режим. Пеоны, рыбаки, грузчики, продавцы жареной тыквы и нищие заполняют Главную площадь перед дворцом, вопят и горланят, танцуют конгу и распевают куплеты, в которых просят Бестиунхитрана в пятый раз, невзирая на Конституцию, выдвинуть свою кандидатуру на президентских выборах.

Но самое важное происходит в палате депутатов. Сессия открывается в девять утра, присутствуют все десять депутатов, которые минутой молчания поминают усопшего кандидата от оппозиции. В десять тридцать депутат Благодилья от имени умеренных просит разрешения покинуть заседание, дабы принять участие в похоронах доктора Спасаньи. Председатель разрешает, но предупреждает, что, как принято в таких случаях, остальные члены парламента продолжат работу, сохраняя все свои полномочия. Поскольку умеренные — люди щепетильные, почитающие своим долгом присутствовать на погребении, и поскольку в повестке дня сессии значатся пустяковые вопросы, Благодилья, Пиетон и сеньор Де-ла-Неплохес — в глубоком трауре, со скорбными лицами — покидают форум. Не успевают они усесться в автомобиль, который должен доставить их к месту погребения, как депутат Дубинда просит — ввиду чрезвычайных, форс-мажорных обстоятельств — изменить повестку дня и перейти к обсуждению статьи 14-й Конституции, определяющей полномочия президента. Ходатайство удовлетворяется, и в одиннадцать часов пять минут, когда умеренные подкатывают к дому покойного, палата депутатов абсолютным большинством голосов (семь «за», «против» — нет никого) одобряет исключение параграфа, гласящего: «Президенту дозволено пребывать у власти лишь в течение четырех периодов и нельзя быть переизбранным в пятый раз».

«Институт Краусс», лучшая школа и оплот пончиканской науки, размещается в бывшем монастыре — потемневшем от времени, замшелом каменном здании. По монастырским коридорам, где когда-то прогуливались монахини, сплетничая или перебирая четки, теперь разгуливают в шортах сынки местных миллионеров, пикируясь друг с другом и готовясь к поступлению в Сорбонну или Гарвард.

Сальвадор Простофейра, учитель рисования по необходимости и скрипач по призванию, входит в классную комнату с портфелем в руке. Двадцать развалившихся на скамьях мальчишек нагло на него глазеют.

Простофейра открывает портфель и вынимает несколько деревянных угольников.

— Сегодня мы научимся, — говорит он, — применять угольники.

Тинтин Беррихабаль, первый красавчик и лентяй, встает и заявляет, не спрашивая на то позволения:

— Маэстро, вы патриот?

Простофейра оторопело смотрит на Тинтина и отвечает:

— Конечно.

— Тогда вам следует нас отпустить. Сегодня хоронят доктора Спасанью.

Все жалобно бубнят хором:

— Маэстро, отпустите нас, отпустите!

Простофейра стучит угольниками по столу, требуя тишины. Когда тишина восстанавливается, он говорит:

— Мы — на занятиях по конструктивному рисунку. Нас не касаются политические события. Приступим к изучению применения угольников.

Хор затягивает прежнюю песню:

— Маэстро, пожалуйста, отпустите нас!

Простофейра стучит угольниками и твердит в шумном гомоне:

— Тишина! Тишина! Тишина!

Полная тишина сопровождает траурный кортеж. Впереди, медленно и торжественно, к кладбищу тащатся лошади в траурном убранстве, везущие катафалк; на козлах восседает кучер в высокой шляпе.

За катафалком, в черной одежде, шествуют богатеи Пончики; за богачами ползут их автомобили с супругами, а за автомобилями идут неимущие сторонники доктора Спасаньи.

В семиместном «дион-баттоне» семейства Беррихабалей сидят Ангела, вдова Спасаньи и донья Кончита Парнасано, укутанные в траур и взмокшие от жары, с красными от бессонницы глазами, и молча потягивают из никелированных стаканчиков кофе, который то и дело наливают себе из термоса.

Фаусто Агентейда, в грязном белом костюме, откидывает сальные волосы, падающие на темный лоб, взбирается на бочку и надрывно орет:

— Все эти двадцать лет маршал Бестиунхитран отстаивал права бедняков! Все эти двадцать лет он вел нашу страну по пути прогресса! Попросим его не бросать нас! Попросим его быть нашим кандидатом в пятый раз!

Толпа безработных пончиканцев кричит «ура». Агентейда соскакивает с бочки и во главе босяков шествует к Главной площади, а в толпе, идущей за ним, танцуют конгу и болеке, атабаль и рунгу.

Учитель Простофейра, прижав угольники к классной доске, ловко чертит параллельные прямые. У него за спиной — светопреставление. Весь класс, кроме подслеповатого Пепино Глупесиаса, сидящего на первой парте и дремлющего под прикрытием своих огромных очков, толпится у окон в ожидании траурной процессии. Простофейра, обернувшись, приходит в ярость, стучит по столу, выводя Пепино из дремоты, и кричит:

— Я повторяю: мы на занятиях по рисунку! Все по местам!

Ученики мгию-помалу возвращаются к своим партам, а Простофейра — к своим угольникам.

Дверь открывается, и входит дон Касимиро Пиетон, директор школы. Весь класс встаете шумом и грохотом, потому что пряжки поясов цепляются за крышки парт.

Дон Касимиро Пиетон сурово смотрит на Простофейру:

— Маэстро Простофейра, чего вы ждете? О чем вы думаете? Сегодня — день национального траура. Отпустите мальчиков с урока, чтобы они могли проводить в последний путь доктора Спасанью. Процессия скоро пройдет мимо нашего заведения.