Укрывшись одеялом с головой, он притих и на все вопросы отвечал молчанием.

Степан Иванович озадаченно посмотрел на директора шко­лы и по давней привычке почесал свою лысину мизинцем. Виктор Сергеевич наклонился к нему, прошептал что-то на ухо и ушел.

Больной несмело сбросил с себя одеяло. Измученное лицо его с запекшимся ртом и лихорадочно блестевшими глазами было настолько худым, что казалось прозрачным. С тонкими руками и шеей, с резко выдающимися ключицами, мальчик казался очень беспомощным, словно он впервые встал после долгой, изнурительной болезни. «Да, истощен он сильно, с пи­танием надо быть осторожнее», — подумал доктор и вышел из палаты.

Вскоре он вернулся с небольшой мисочкой, в которую был налит бульон.

Оставив миску и ложку на табурете возле больного, врач отошел в сторону.

Мальчик схватил ложку и стал есть быстро, пугливо ози­раясь, словно боясь, что у него вот-вот отберут завтрак. Руки его дрожали.

— Еще! — вдруг промолвил он и показал рукой на пу­стую миску.

— Пока хватит, милый. Нельзя больше — заболеешь,— улыбнулся Степан Иванович, отрицательно качая головой.

Мальчик с ненавистью посмотрел на него.

...Больной постепенно поправлялся. Есть ему врач разре­шал уже гораздо больше. Но, когда он завтракал или обедал, у врача было такое впечатление, что больной голоден, как и прежде: руки его дрожали, пища проливалась; порой он отбрасывал ложку и жадно подносил миску ко рту. Сте­пана Ивановича он уже не боялся. Привык и к тому, что все чаще и чаще заглядывали к нему в окна мальчики и де­вочки.

В один из теплых дней Степан Иванович и Виктор Сергее­вич открыли в палате окна и отошли в сторону. У окна по­явился Кэукай. Незаметно для мальчика Виктор Сергеевич подмигнул Кэукаю и, пропустив вперед врача, вышел из па­латы.

— Так, в непринужденной обстановке, мальчуган скорее разговорится, — сказал он Степану Ивановичу.

Кэукай с выражением крайнего любопытства с минуту смотрел на неизвестного мальчика. Тот тоже не без интереса всматривался в него.

С лица мальчика постепенно сходил страх. Кэукай улыб­нулся. Пересохшие губы мальчика тоже дрогнули в робкой улыбке.

— Ты кто? — спросил Кэукай по-чукотски.

— Ты умеешь говорить по-чукотски? — спросил, в свою очередь, незнакомец и сделал робкий шаг к окну.

— Так как же звать тебя?

Мальчик остановился на полпути к окну, боязливо огля­нулся назад и тихонько, но горячо, так, как говорят, когда доверяют огромную тайну, сказал:

— Чочой мое имя. Я из поселка Кэймид...

— Кэймид? — переспросил Кэукай. — А где же этот Кэй­мид?

— А я не знаю, где он сейчас... — Мальчик подошел к Кэукаю совсем близко. — Я ушел из него. На байдаре ушел. И знаешь куда?.. — На лице мальчика снова появилось выра­жение таинственности. — Ты только никому не говори, а то плохо мне будет. Я на байдаре хотел уйти через пролив на ту землю, где стоит большой-большой город. Ты не знаешь, что есть такая земля, где стоит город Москва?..

— Я не знаю?! — изумился Кэукай. — Да ты что?..

— Только вот не доплыл я до этой земли, — продолжал мальчик, захваченный своими мыслями. — Кто-то на байдаре подобрал меня и назад привез. Теперь, если найдет меня ми­стер Кэмби...

— Какой мистер Кэмби? — с еще большим изумлением спросил Кэукай, окончательно сбитый с толку рассказом не­знакомца.

— Ну вот, так и есть, как я думал, — сказал за дверью Виктор Сергеевич, — этот мальчик бежал с Аляски.

Счастливый берег! Сколько думал о нем Чочой, какой це­ной ему удалось добраться до этого берега, а вот сразу по­нять своего счастья не мог.

«Почему меня держат в этом белом доме, в этих белых одеждах?» — недоумевал Чочой, рассматривая больницу и свое больничное белье.

Все чаще и чаще он подходил к окну. В одно из окон хо­рошо было видно небольшое озеро. Чочой отметил, что оно очень похоже на озеро, которое находится возле поселка Кэймид: такие же болотистые берега, такая же тундра. В дру­гое окно было хорошо видно море — точно такое же море, у какого он вырос в поселке Кэймид. И опять смотрел Чочой на ледяной мираж, напоминавший чудесный город, о котором рассказывал Гоомо.

— Опять мираж! Опять только мираж! — шептал мальчик.

Чочой был убежден, что он по-прежнему находится на Аляске, на американской земле, а чудесная земля, о которой рассказывал дядя Гоомо, остается где-то далеко, за обманчи­выми видениями миража.

После разговора с Кэукаем Чочой ждал, что вот-вот к не­му явится какой-нибудь посыльный американца Кэмби и уве­дет его в поселок Кэймид. «Почему я доверился этому неиз­вестному мальчику?» — укорял он себя и вздрагивал. Но, ко­гда перед ним проплывали ласковые, полные участия глаза Кэукая, Чочой немного успокаивался, начинал думать о том, что не может мальчик-чукча быть заодно со злыми американ­цами. Однако эти успокоительные мысли недолго задержива­лись в голове Чочоя. Чочой вспоминал поселок, в котором ро­дился, и первое, что приходило ему на память, были багровые факелы, пылающие в черной ночи, и гибель его верного друга Тома.

Пылают багровые факелы. Горит черный крест, вокруг ко­торого беснуются белые балахоны. Чочой лежит с широко раскрытыми глазами, и ему чудится, что вот-вот отворится дверь и в белый дом войдут эти страшные люди в балахонах... «Что будет со мной?» — терзался мальчик.

Не знал Чочой, что люди, которых он принял за американ­цев, думали сейчас о том, как лучше устроить его судьбу, как расспросить у него о побеге, о его родных и близких.

И в другом месте, в недостроенном колхозном складе, шло бурное совещание по этому же поводу. Мальчики и девочки, которые так часто заглядывали в больничные окна, собрав­шись вместе, тоже говорили о Чочое.

— Сначала, я думаю, надо кое-что узнать об этом маль­чике, — предложил Петя, держа наготове карандаш, чтобы за­писать в блокнот мнения своих друзей.

— Сначала надо хорошо узнать, как он попал к нам, кто он такой. Может, с ним был кто-нибудь еще, может, кто-ни­будь за ним гнался, — сказал Кэукай.

— А потом надо подумать, какие мы ему подарки да­дим! — громко выкрикнул Эттай и тут же, глубоко засунув руки в карманы, стал извлекать оттуда свои богатства.

Появились кусок моржового клыка, из которого Эттай пы­тался, по примеру Кэукая, что-то выточить, несколько пуговиц с якорями, наконечники для карандаша, спортивный свисток, перочинный ножик, механизм от испорченных часов.

Разложив все свои вещи на доске, он задумался, как бы решая, что же из всего этого богатства подарить незнакомцу. Ребята с любопытством наблюдали за Эттаем, а некоторые и сами принялись рыться в карманах.

— Э, да вот все, что у меня есть, и подарю ему! — сказал Эттай, широко улыбаясь.

— Ты правильно решил, — одобрил Петя. — Я, например, подарю ему новенькие лыжи.

— Вот это да! — удивился кто-то из ребят: всем было из­вестно, насколько хороши Петины лыжи.

— А я подарю ему общую тетрадь, — заявила Соня. — Переплет клеенчатый и с золотыми буквами.

Ребята шумно заговорили, сообщая, что они намерены по­дарить неизвестному мальчику.

— Все это я сейчас перепишу в блокнот, чтобы порядок был, — сказал Петя. — Как только Чочой будет здоров, мы и вручим ему подарки...

Обсудив все важные вопросы, ребята решили продолжать свою любимую игру. Сразу же образовалось два привычных лагеря. Один из них возглавлялся Петей, второй — Кэукаем. «Военные действия» начались.

...А Чочой все посматривал в окошко и думал о том, что же ему предпринять для собственного спасения. «Может быть, Нутэскин и Очер тоже здесь где-нибудь? Может, они не уто­нули?.. — думал он и тут же отрицательно качал головой: — Нет, нет, погибли они. Не зря Нутэскин все говорил: «Сон мне страшный приснился прошедшей ночью».