Понс принялся деловито передвигать сундуки.
— Все бывает в жизни. Чего я только ни повидал на свете. Главное, — подмигнул он детям, — вовремя удрать. Мы ничего не теряем, — объяснил он, узрев удрученные лица. — Почти ничего. Разумеется, лучше всего заплатят за эту пьесу жители славного, но несвободного города Альтбурга. Однако, увы, это связано с опасностью. Надо смотреть правде в глаза. Конечно, я не смерд графа Шлавино, но тем не менее он меня повесит. Повесит-повесит! — заверил он, взглянув на молчащих детей. И снова подмигнул. — Если успеет. Мы сей же час уезжаем.
— Но, господин Понс!.. — простонал Пауль.
— Вернее, сию же минуту. Пока вы там бродили, мы с Хенриком уже запрягли лошадей. Марион, что ты не переодеваешься обратно в свое платье? Не носи просто так дорогой костюм — я купил его за десять гульденов в монастыре Святых Пигалиц.
— Милый, милый господин Понс!.. — взмолилась Марион.
— И сразу скажу, куда мы направляемся. — Руки Понса ловко сматывали конскую упряжь. — Мы направляемся прямиком в графство Грюнталь. Это такое графство — слава Богу, далеко от этого несчастного Альтбурга. Если дорогу не развезет, через недельку прибудем. Ух и развернемся там! Денежки так и посыплются в жестянку, вот увидите. Я уже все продумал. Прежде всего, сменим имена — и свои, и сценические. Для пущей безопасности. Ну, к примеру, матушка Молотильник буцет называться матушкой Холодильник. А? Хорошее имя, сам придумал. Эвелина будет Эмелиной, граф Шлавино — бароном Соловьино… А главное — показывать пьесу в свободных городах. Там народ вольный, сам себе хозяин, на шуточки про графов смеется до икоты… Да что с вами? — осведомился Понс, вглядевшись в лица детей.
— Спасибо, господин Понс. — Эвелина выступила вперед. — Вы хороший, добрый. Но тот Безголовый, которого собираются казнить, он… мой друг.
Глаза ее были сухи, хоть и распухли от слез. А голос своим спокойствием и твердостью походил на холодный металл — тот, что называется «сталь», из которого делают клинки для мечей. Впервые Понс подумал, что ведь девочка действительно похожа на дочь графа; как он не заметил этого раньше?
— Я не поеду никуда, — объяснила Эвелина.
— Я тоже, — подал голос Пауль.
— И я, — пропищала Марион из-под монашеского платка.
Понс недоуменно воззрился на детей.
— Что же вы собираетесь тут делать? С ним уже все решено. Не спасать же его?
— Боюсь огорчить вас, господин Понс, — вздохнул Пауль, теребя свою котомку, — но, похоже, мы собираемся его спасать.
Некоторое время Понс стоял, почесывая лысину.
— Горькая весть затмила ваш разум, — вспомнил он реплику из любимой трагедии.
Занятые своими мыслями, дети молча собирали котомки.
— Безумие овладело вами, — пояснил Понс более популярно. — Дался вам этот Безголовый! Поверьте мне, его никак не спасешь. Он заключен в этой, как ее, башне Дик-Ванда. У нее, говорят, невероятно толстые стены. А вас сцапают. Всех троих. Поймите! И повесят…
— И не говорите, господин Понс. — Пауль скромно сдернул с сундука свой костюм монашки, в котором собирался играть на сцене.
Понс промолчал.
Промолчал он и тогда, когда Пауль все так же стыдливо перекинул через плечо изумрудное сценическое платье и рыжий парик «графини Эвелины»; поискав глазами, сунул за пазуху коробочку с красками; и мало того, что коробочку — еще и, застенчиво пряча глаза, сунул туда же монашескую рясу фрау-Понс — матушки-Молотильник.
Толстяк только вздохнул.
— Вот балбесы. Ну, прощайте. Храни вас Господь.
…Жизнь на площади все так же кипела: сновали торговцы, громыхали возы; покупая молоко и овощи, громко торговались горожане с крестьянами. Покачиваясь и колыхая ярко-алым занавесом, крытая повозка бродячих актеров медленно выехала на соседнюю улицу. Выехала, повернулась, скрипя, — и скрылась за поворотом.
А оставшимся на площади детям даже в голову не пришло пожалеть об одном обстоятельстве. О том, что вместе с повозкой от них навсегда уезжает граф в клетке, его сиятельство орел Эдельмут…
* * *
Итак, спасать. Но как?
Прежде всего нужно было найти Башню Дик-Ванда. Сделать это было нетрудно.
Ибо не они одни жаждали взглянуть на башню, за толстыми стенами которой сидел Монстр Без Головы. На вопрос «Где?», люди понимающе кивали головой, указывали куда-то в гущу улочек, а потом сплевывали и произносили проклятье в адрес Безголового Слуги Дьявола.
Узкая ступенчатая улочка спускалась вниз-вниз-вниз… до самой реки. Здесь, у реки, дома стояли почти новые, недавно построенные — город рос. А если пройтись вдоль берега и перейти мост (пришлось заплатить, как всегда)…
Вот тут она и стояла, у самой воды — невысокая круглая Башня Дик-Ванда.
Она была частью городской стены, и по ее зубчатой крыше расхаживал часовой с арбалетом за плечами. Несколько школяров, набрав у реки камней, с азартом кидали их в стену. Мечтая, наверное, докинуть до того окна, за которым сидел Безголовый. Они забавлялись так до тех пор, пока бородатый стражник в кирасе и с длинной алебардой не вышел и всех не разогнал.
Спрятавшись под прибрежными ивами, дети долго разглядывали башню из-за ветвей.
Ох и толстая же она была! Наверху плоская, кое-где щербатая, а внизу сильно поросла мхом. Под самой крышей зияли длинные узкие оконца.
— Лопнуть мне на месте, если он не сидит во-он там, — указал Пауль на окно, в которое целились мальчишки.
— Или вон там, — махнула Марион несколько в сторону.
— А может, с другой стороны?
Из-за обитой железом двери снова выглянул бородатый стражник. Вместо шлема теперь блестела лысина, а в руках вместо алебарды — ножка вареной курицы. Позыркал глазами, позвал кого-то — и спрятался.
— Там, внутри, верно, казармы, — догадался Пауль. — Солдат… дюжины две, не меньше.
— А может быть и больше, — добавила Эвелина, разглядывая необъятно толстую башню.
— Вооружены копьями и вугами, — тоном знатока сообщил Пауль.
— А что это такое — «вуги»? — полюбопытствовала Марион.
— Это вроде копья — но не только колет, а еще и режет. А сбоку приделана такая длинная шпора: когда вуга входит в тело и там еще проворачивается… Бррр! — замотал головой Пауль.
Девочки сникли.
Да, приступом такую башню, пожалуй, взять трудновато. Как же быть?
— Как быть? — повернулись обе девочки к единственному среди них мужчине.
— Еще есть метод осады, — не очень уверенно сказал Пауль.
— Метод… чего? — с надевдой глянули девочки.
— Осады. Это когда жителей крепости морят голодом и под страхом смерти не дают им выйти наружу.
— Под страхом смерти? — переглянулись девочки. — А чем мы… могли бы им угрожать?
Пауль неуверенно потрогал кинжальчик у себя на поясе.
М-да… Что сказать?
Помолчали.
— Да… дело, конечно, такое… Вот если бы, — поднял голову Пауль, — если бы удалось открыть камеры пленников! Те, разъяренные, напали бы на охрану… Разоружили бы солдат… И помогли бы нам освободить Бартоломеуса!
Очень хорошая идея. Несколько воспрянув духом, девочки посмотрели на узкие щелки-окошечки башни.
Если узники помогут, то, конечно… Одно только ставило в тупик: как открыть камеры узников?
В это время с другой стороны башни показался дюжий детина с широким красным лицом.
Одет он был как обычный работник — в простую длинную рубаху, подпоясанную веревочным поясом, залатанные во многих местах узкие штаны и разбитые деревянные башмаки. Из-за пазухи торчал топор.
— Эй! — замахал Пауль, выходя из-под ивы.
Детина остановился.
— Знатная башня, — похвалил мальчик, кивнув на массивное сооружение.
Детина обернулся и посмотрел на башню — так, как если бы увидел ее впервые.
— Хе, — сказал он, почесав за ухом. То ли соглашаясь с Паулем, то ли беря его слова под сомнение.
— И много там сидит народу? — деловито осведомился Пауль.
— Чего? — не понял детина.
— Ну… я имею в виду, много ли там заключенных?
