Эвелине стало до боли жалко беднягу.

— Давай попробуем сначала, — кисло улыбнулся Понс. — Постарайся… пожалуйста, сыграть «настоящую» Эвелину. Держись величаво и гордо. Прошу тебя! Гордо и величаво!

— Я постараюсь, господин Понс, — серьезно пообещала девочка.

С этого момента и все последующие дни Эвелина старалась. Очень. Понс нещадно гонял ее с утра до вечера. Не ходить, а выступать! Держать голову, как истинная дочь графа! И уметь смотреть с высоты своего маленького роста не снизу вверх, а сверху вниз!

— Величаво и гордо! — не уставал твердить Понс. — Гордо и величаво!

Теперь уже получалось лучше. Несравнимо с прежним. Но играла она не саму себя — боже упаси! — а ту «настоящую» Эвелину», какую хотел видеть Понс. Гордую и величавую, набожную и благочестивую, думающую о нуждах народа и мечтающую только об одном — отказаться от власти над городом Альтбургом…

Итак, репетиции продолжались с утра до вечера. Махала бумажными крыльями небесный ангел Марион… пускала слезы «матушка Молотильник» — фрау Понс… произносила пламенные речи в защиту города Эвелина… стучал клювом по крышке гроба, собирая хлебные крошки, орел:

Понс был донельзя доволен.

— Очень хорошо, очень хорошо. Только немного погромче голос, и немного пошире шаг… и будь так добра: еще немного постарайся — и сделай так, чтоб глаза у тебя стали зелеными…

Новый вариант пьесы продвигался. Уже в ближайшую субботу намечалось первое представление. А такое простое дело, как дать орлу волшебную конфету и тем самым наконец превратить его в графа, детям до сих пор не удавалось.

Ночь, тьма, в фургоне все спят: старый Хенрик у входа, Марион на сундуке с платьями, подложив под голову парик с рогами, господин Понс — на фоне декорации бушующего моря. Тихо мерцает пламя свечи в фонаре, что висит на крюке прямо над его лысиной.

Две руки. Две белые в свете свечи руки тянутся к шее спящего актера.

Вот они остановились. Вот взялись за цепочку на шее. Вот потянули — тихо-тихо — цепочку вверх, и вверх, и вверх…

Гладкая лысина — это хорошо, это позволяло цепочке двигаться без препятствий. Но голова слишком большая. И приходится потянуть с другой стороны — там, где на цепочке висит ключ.

Ключ начинает свое восхождение: тык-дык… — с подбородка на губу, тык-дык… — с губы на нос, тык-дык… — с носа на брови. В густых бровях он несколько запутался.

— А?.. Что?.. — дернулся Понс, подскочив в постели. — Что случилось? Где? И кто зажег фонарь? — Глаза Понса, прищурившись, остановились на Пауле. — Ты что это тут делаешь?

— Ой! — Мальчик выглядел неподдельно испуганным. — Ей-богу… Простите, господин Понс… Я думал, это Марион. Хотел подшутить: снять с шеи крест, а утром она бы стала искать. Получилось бы очень смеш…

— Я те дам! — взмахнул кулачком рассерженный актер. — С твоими шуточками! Марш в постель и…

— Сей же миг, господин Понс! — Одним прыжком мальчик очутился в постели.

Пробормотав еще что-то, Понс перевернулся на другой бок. Совсем недолгое время спустя декорации бушующего моря озвучились громким храпом.

— Эх, — тихо вздохнул Пауль, — ну никак не получается. Уже третью ночь подряд он просыпается. В первый раз он принял меня за муху, второй раз — за мышь, а теперь…

— Он слишком чутко спит, — сделала вывод Марион, «спавшая» поблизости.

— Он спит чересчур, — осуждающе покачал головой Пауль, — чересчур чутко для человека его возраста.

— Что же делать? — прошептала Эвелина со своего места. Ноги ее покоились на сундуке, а голова — на «плахе». — Нельзя ли как-то распревратить орла без ключа?

— То-то и оно, — шепнул Пауль. — Никак нельзя. Клетка маленькая и вполне подходит для орла, но — представьте сами, ваше сиятельство — когда орел превратится в графа Эдельмута… Ваш батюшка раза в три, а то и в четыре больше орла. Да он просто там застрянет! Мало того что застрянет — еще и переломает себе кости.

— Боже мой! — заломила руки Эвелина. — Если нельзя достать ключ… тогда что же нам делать?

— Я буду думать всю ночь, — успокоил Пауль, — до самого утра. И, может быть, что-нибудь придумаю.

Пауль думал всю ночь. До самого утра И снился ему при этом господин Понс: Пауль снова снимал с него цепочку с ключом. Тот спал крепко и не проснулся даже тогда, когда Паулю, для того чтобы снять цепочку, пришлось отвинтить Понсу голову и положить на сундук. Сняв наконец цепочку, Пауль обрадовался. А потом обомлел: вместо ключа на ней висела… клетка с орлом. Как же открыть?

Маленькая пеночка прохлопала крылышками и опустилась на ярко-зеленую крону картонного дерева. Попрыгала туда-сюда, потом исчезла за кроной. Ствол у «дерева» был широкий — как раз чтобы скрыть Марион.

Раз, два — и чудесное превращение совершилось: вместо маленькой птички из-за дерева вылетел прекрасный белокурый ангел. То есть выбежала, махая серебристыми крыльями, Марион.

Марион плавно опустилась на крышку гроба и звонко пропела:

Пропев, быстро отскочила в сторону. И очень вовремя: крышка гроба, на вид тяжелая и добротная, легко, как картон, отлетела в сторону. Протирая глаза, Святая Эвелина села в гробу.

— «Ура-ура», кричат зрители, — прокомментировал Понс, бесцеремонно утягивая орла за веревочку, привязанную к лапе.

Орла — в клетку, на сцену выбегает Хенрик-«граф Эдельмут». За пазухой у него готовый свиток — документ, дарующий городу свободу. Он машет пером, ставя свою подпись, шлепает печатью — готово. Пауль, одетый богатым купцом, тщательно перечитывает написанное, машет свитком.

— Народ ревет, в воздух летят шапки, — невозмутимо прокомментировал Понс. — В жестянку сыплются монеты.

Занавес закрывается.

— Я знаю! Я знаю, что надо сделать! — едва переодевшись, в волнении налетела на Пауля Эвелина.

Он сидел на корточках, прислонившись к колесу фургона, все еще в костюме «купца», и жонглировал тремя морковками. Хенрик каждый день тренировал его, и у него уже неплохо получалось.

— Я знаю, что надо делать, — радостно объявила девочка, пристроившись рядом. — Все очень просто: надо обо всем рассказать Понсу!

Хоп! Все морковки попадали в мокрую траву.

— Ух ты! — Пауль потер нос. — В жизни бы никогда не додумался.

— О да! — глаза Эвелины светились. — Я очень долго думала вчера и не заснула до самого утра. Ведь как просто! Понс такой хороший и так любит моего отца! Он сам поставил пьесу про то, как мой отец превращается в человека и снова становится графом! Он нам обязательно, обязательно поможет.

Пауль снова потер нос.

— Вы полагаете, ваше сиятельство?

— Конечно! Клянусь тебе, как только он узнает обо всем, он сразу же откроет клетку. Он выпустит моего отца на волю, мы дадим ему конфету…

Пауль упорно продолжал тереть нос, как будто решил превратить его в пятачок.

— Не понимаю, почему ты не радуешься, — удивилась Эвелина. — Ведь как замечательно! Рассказать — и у нас больше не будет хлопот. Не нужно красть ключ ночью у Понса, не нужно открывать клетку ночью. Представь: что подумают Понс, и его жена, и Хенрик, когда проснутся однажды утром и не найдут орла? А? Они подумают, мы его украли. Вот вся наша благодарность им за то, что они нас кормят!

— Да, конечно, — Пауль задумчиво откусил морковку. — Но… э-э… мы ведь в любом случае хотим забрать у них орла. Какая же разница, как мы это сделаем?

— А вот послушай, — заулыбалась девочка. — Я придумала такое! Понсу очень понравится. Это сделает его знаменитым и даст ему много, очень много денег!