Фрицль предоставил им холодильник и морозильную камеру для хранения еды, чтобы иметь возможность самому слетать на отдых в Таиланд или куда бы то ни было. И здесь он уверен в своем благородстве. «Я даже дал Элизабет стиральную машину в 2000 году, чтобы ей не приходилось стирать всю одежду руками», – сказал он.

Под его понятие «благородства» попадали также его привязанность и время, которое он проводил с этой семьей: «Моя вторая жизнь в подвале стала чем-то само собой разумеющимся. Я радовался детям. Я был счастлив иметь там вторую хорошую семью, с женой и детьми».

Кроме самых необходимых вещей он приносил угощения и подарки. «Я правда старался изо всех сил, чтобы угодить моей подпольной семье, – сказал он. – Когда я приходил туда, то приносил дочери цветы, а детям – книжки и плюшевые игрушки. Мы отмечали внизу дни рождения и Рождество. Я даже протащил туда елку, вместе с пирожными и подарками».

Он устраивал праздники детям, которых с рождения сам же лишил свободы, и они в точности отражали праздники, проходившие наверху в его первой семье. Оконные украшения в комнатах детей наверху точно повторяли украшения в ванной комнате в подвале – так диктовало ему извращенное чувство справедливости.

Фрицль немного помогал и с одеждой, которую покупал Элизабет. Иногда на дом доставляли ту одежду, которую он позволял ей выбирать по каталогу. Остается вопрос, неужели Розмари никогда не расписывалась за нее. Иногда Фрицль выбирал одежду сам. Друзья, с которыми он отдыхал в Таиланде, видели, как он покупал блестящее вечернее платье и нижнее белье в магазине – и оно было явно не по размеру его стареющей располневшей жене. Когда он понял, что его уличили, то отшутился, сказав, что есть у него «кое-что на стороне». Никто не мог заподозрить, что он говорил о собственной дочери.

Но очевидно, что он хотел, чтобы его Лизель нарядилась для него и щеголяла по жалкой, убогой каморке, которую ей приходилось звать домом. Потом, изнасиловав ее, он садился за стол, пока она готовила еду, и начинал обсуждать с ней подробности воспитания детей.

Он купил видеоплеер и часами просиживал в подвале, глядя с детьми видео, а она тем временем была на кухне. В этой болезненной пародии на обыденную жизнь они садились за стол, как семья, хотя это с трудом можно было назвать званым ужином. Элизабет старалась, как могла, но ей не хватало свежих продуктов. Ее семья питалась только полуфабрикатами с длительным сроком хранения, чтобы не вызывать подозрений слишком частыми походами в магазин за свежими фруктами и овощами. Крошечной плитки и утвари, которую предоставил им Фрицль, едва хватало на то, чтобы приготовить на растущую семью. У Элизабет не было кулинарной книги и не было лишних продуктов для экспериментов, и во влажном подвале постоянно стоял спертый воздух. От запахов кухни некуда было деться. Вряд ли это были лучшие условия, чтобы насладиться их скудной едой. Дети из подземелья никогда не имели возможности ощутить вкус пиццы из печи, как другие дети Фрицля, заглядывавшие в обед в близлежащую «Каса Верона».

После ужина они всей семьей усаживались смотреть телевизор. Фрицль был фанатом «Формулы-1». Он смотрел гонки со своими детьми и, в неуклюжей попытке сыграть роль хорошего папы, покупал им игрушки и играл с ними. Тем не менее он велел, чтобы дети говорили «спасибо» и «пожалуйста» за всякую мелочь, которую он делает для них. «Элизабет, Керстин, Стефан и Феликс полностью признавали во мне главу семьи», – похвастал Фрицль.

Несмотря на притворную будничность и беспристрастность, мир над землей и под землей различались как нельзя более. Детей наверху ограничивала только его строгость – внизу их держали стены. И из-за угнетающей обстановки Элизабет и ее дети были вынуждены проводить долгие часы, стесняя свои движения, изнеможденные нехваткой кислорода.

«Сегодня мы знаем от докторов, что дети, которые были заперты, все делают в совершенно ином ритме, – сказал старший следователь Польцер, навестивший детей после их освобождения. – То, как они говорят, то, как они хотят распорядиться своим временем на свободе, – просто невозможно представить, на что это должно быть похоже, наладить ежедневную жизнь в этой тюрьме и жить с постоянным напоминанием из внешнего мира, глядя телевизор, рассматривая фотографии, слушая истории своего отца о том, каков мир снаружи».

Пока «подкидыши» и знать не знали о своих сестрах и брате из бункера, те, в свою очередь, были слишком хорошо осведомлены о том, что над ними живут их брат и сестры. Фрицль даже приносил в подвал видеозаписи «освобожденных» детей, чтобы лишенные свободы ребята сами могли видеть жизнь, которая могла быть и у них, если бы он решил дать им свободу. Для Элизабет было утешением слышать, что ее дети наверху наслаждаются жизнью, хотя в то же время мучением было видеть, чего лишаются она и ее дети здесь. Вне подвала дети были бы совсем другими. Они никогда не знали жизни вне своей темницы, и кассеты были для них лишь очередными цветными картинками, как и те, что мелькали по телевизору.

Несмотря на значительную роль, которую сыграло «благородство» Фрицля по отношению к его второй семье – в особенности покупка той стиральной машины, – он признавал, что десятки лет под землей, без света, без ухода врачей и дантистов не лучшим образом сказывались на его пленниках. Они страдали от многих болезней, проблем с сердцем, проблем с кровообращением, но «Элизабет оставалась сильной», говорил он. «С ней почти никогда не было проблем. Она никогда не жаловалась, даже когда ее зубы начали постепенно гнить и выпадать, один за другим, а она мучилась от невыносимой боли круглые сутки и не могла спать. Она оставалась сильной ради детей, но сами дети – я видел – неуклонно слабели».

Дети страдали от ряда простых болячек, но в этих условиях обычный грипп или ангина могли угрожать жизни. Любое респираторное нарушение усугублял затхлый, влажный воздух. Фрицль ничем не помогал, кроме купленных в аптеке лекарств – микстуры от кашля и прочей ерунды в этом духе, – и Элизабет тоже немного могла сделать без хорошей медицинской помощи. В вопросе здоровья детей она ввязалась в заранее проигранную битву.

Не считая обычных простуд, Керстин и Феликс страдали от тяжелых приступов кашля и непонятных, неконтролируемых спазмов. Вместо того чтобы подыскать медицинскую помощь, Фрицль потчевал их аспирином. Но двое ребят, оказалось, унаследовали от своей бабушки аллергию на лекарства. Феликс часами бился в безудержных приступах, а Керстин кричала в истерике. Невзирая на их жалкое состояние, кроме аспирина они ничего не принимали. Эти дети никогда не видели врача. У них не было ни одной прививки из тех, что положены новорожденным. Чудо, что они вообще выжили.

Пока Элизабет и ее дети томились в темном подвале, Фрицль баловал себя разгульно-солнечным отпуском в Таиланде. Он не раз совершал подобные поездки, обычно вместе с приятелями. Одним из них был его друг Пауль Хоера, который дважды путешествовал с ним на пляжный курорт Паттайя. «Я знаком с ним с 1973 года, – рассказал Хоера. – Мы познакомились в туристическом походе в Зальцбурге и после этого немало времени проводили вместе».

Тогда же его прежняя жена Эльфрида познакомилась с Розмари, но дружба двух женщин подошла к концу, когда Эльфрида и Пауль расстались и подвели черту своему браку, разведясь в 1984 году. А Пауль и Йозеф остались друзьями.

«Мы так крепко дружили, что даже вместе ездили отдыхать в Таиланд, – сказал Пауль. – Первый раз почти на месяц, с 6 января по 3 февраля 1998 года; в другой раз на три недели. Я поехал со своей подругой и отчимом. Йозеф путешествовал один, без жены. Он сказал, что она осталась с детьми».

Несмотря на то что путешествовали они вместе, Пауль нечасто видел своего друга Фрицля. «Он не засиживался в своем номере, и было нетрудно догадаться, чем он был занят. Мы знали, что он любил секс на троих, но именно тогда не задумывались об этом».