28 августа 1984 года начался подземельный кошмар Элизабет Фрицль. Той ночью ее разбудил отец и шепотом позвал за собой в подвал, куда обычно запрещал входить. Он сказал ей, что надо помочь установить стальную дверь – заключительный штрих тюрьмы, которую он выстроил под домом своей семьи в Амштеттене. Это могло показаться странным, но он часто работал внизу, в подвале, по ночам, и, механически подчиняясь, она последовала за ним.

После того как они вдвоем укрепили дверь, Элизабет почувствовала, как отец схватил ее со спины, и, вдохнув эфир, она потеряла сознание. Придя в себя, Элизабет увидела, что прикована наручниками к металлическому столбу. В таком положении она оставалась в течение следующих двух дней. Потом Фрицль посадил ее на собачью цепь в полтора метра длиной, чтобы можно было добраться до импровизированного туалета, но в то же время лишил ее свободы передвижения. Бункер к тому времени уже был переоборудован под темницу: тяжелая металлическая дверь оснащена электронным управлением, а крошечная комнатка – изолирована и звуконепроницаема. Первые несколько недель отец держал напуганного до смерти подростка в кромешной тьме.

Элизабет пыталась сопротивляться. Она колотила в стены и кричала до тех пор, пока окончательно не сорвала голос, но никто не откликнулся, и в конце концов она опустила руки. Когда она перестала сопротивляться отцу, побои поубавились, но не убавилось желание ее отца спать с ней, и он еще целых девять месяцев не спускал ее с привязи. Отец приходил, только чтобы в очередной раз изнасиловать ее или оставить ей еду, чтобы она не умерла с голоду. Она оказалась перед дилеммой: «Я должна была умереть голодной смертью или быть изнасилованной. Это был жесткий выбор. Хотя по большому счету его у меня не было».

Она не в состоянии была вспомнить, сколько раз отец насиловал ее, пока держал на цепи, или сколько раз он насиловал ее до того, или сколько раз насиловал ее за все годы, проведенные ею в подземелье. В конце концов ей оставалось только выносить это или сопротивляться и умножать свои страдания избиениями. Какой уж тут выбор.

Фрицль отрицал все, что Элизабет говорила про наручники и собачью привязь. «Это было бы излишне, – отчеканил он. – У моей дочери и так не было шансов сбежать».

Но тем не менее, поначалу отчаявшаяся Элизабет еще кричала о помощи и, вся израненная, билась о стены своей тюрьмы, слабо надеясь на то, что кто-то откликнется на ее зов, но ее камера находилась так глубоко под фундаментом дома и была так хорошо звукоизолирована, что никто не мог ее услышать. Четыре года Элизабет была полностью отрезана от мира. Ее единственным посетителем был ее гнусный тюремщик, единственным развлечением – считать часы до его очередного возвращения, до очередного избиения и изнасилования.

Фрицль нисколько не сожалел о содеянном. «Почему я должен сожалеть? Я заботился о ней. И я не дал ей увлечься наркотиками».

Но ничто не свидетельствует о том, что Элизабет когда-либо пробовала наркотики. Ее приятель об этом даже не слышал. «То, что сказал ее отец, неправда от первого до последнего слова, – заявил Андреас Круцик. – Такого в принципе быть не могло, чтобы она зашла так далеко и стала наркоманкой... Это все ложь».

Даже сегодня в Вене есть лишь один небольшой центр торговли наркотиками, расположенный на Карлсплатц. Сбежав в Вену, Элизабет остановилась в Бригиттенау, который находился в трех километрах от этого места. А наиболее предпочтительными наркотиками среди сверстников Элизабет были сигареты и алкоголь, что видно и из ее писем.

Ее отец сетовал, что даже когда он нашел ей работу, Элизабет время от времени позволяла себе оставаться дома. Но ведь она была почти ребенком. «Она дважды сбегала и слонялась где-то с людьми сомнительных нравственных устоев, которые не могли оказать на нее хорошего влияния», – сказал он. Сложно представить, впрочем, чтобы на ее пути встретился человек еще более «сомнительных нравственных устоев», чем Йозеф Фрицль собственной персоной.

«Я возвращал ее домой, – продолжал он, – а она снова убегала. И потому я должен был создать такое место, где у нее была бы возможность – пусть и против воли – избежать дурного влияния окружающих».

Но дурное влияние оказалось куда ближе.

Когда Элизабет была заперта в своей тайной темнице, наверху следовало дать некоторые объяснения. Это произошло два года спустя после того, как она стала стажироваться в ресторане Розенбергера под Стренбергом. А потом, как сообщил ее босс Франц Пернер, Элизабет «вдруг исчезла». Фрицль объяснил ему, что она сбежала из дому и на работу уже не вернется.

В день исчезновения Элизабет Розмари Фрицль, как и полагается, безотлагательно заявила о пропаже дочери. Некоторое время спустя Фрицль предоставил полиции письмо – первое из тех, что ей пришлось написать в заключении. На письме стояла дата – 21 сентября 1984 года – и была наклеена марка близлежащего городка Браунау-на-Инне, того самого, где появился на свет Гитлер. Из письма выходило, что Элизабет сыта по горло жизнью с родителями и остается у подруги. Она предупреждала родителей не искать ее – и в противном случае грозилась покинуть страну.

Как сообщил немецкий новостной журнал «Дер Шпигель», «наскоро состряпанное письмо помогло чиновникам быстро покончить с делом. Пожалуй, сегодня даже австрийские молодежные организации задались бы вопросом, с чего бы девочке, которую все знают как уравновешенную и стеснительную, дважды сбегать из дому? Но тогда письмо полностью соответствовало распространенному мнению о том, что такие беглецы – это неблагодарные дети, которым стоило бы подумать о том, как страдают из-за них их родители».

Дни сменялись неделями, и Фрицль велел Элизабет написать матери другие письма. Так, ей пришлось сообщить, что она ушла в секту и просит полицию не искать ее. Писать эти письма было для нее пыткой. Каждым следующим письмом она лишала себя шансов на то, что кто-нибудь станет искать ее, сама запирала подвальную дверь на еще один замок, закапывая себя все глубже и глубже в могилу. Ей хотелось передать в них какие-нибудь знаки, которые указали бы адресатам на страшную истину. Но их диктовал и перечитывал отец. Он мог быть бесконечно бессердечным, но дураком он не был. Ничто не могло укрыться от него: ни символ, ни знак, ни малейший намек на то, что что-то идет не так. Да и к тому же запуганная Розмари и доверчивые власти готовы были верить всему, что им говорилось. Сколько бы ни теплилась у нее надежда, при таком общении с миром она рано или поздно была обречена исчезнуть. Казалось, всем было все равно.

Полиция купилась на письма и прекратила поиски. А городские власти тем временем делали не больше того, чего от них требовалось. Они переправили заявление о пропаже девочки в Министерство внутренних дел Австрии, в управление финансами и во все управления образования Австрии, на случай, если имя Элизабет Фрицль всплывет в чьих-то протоколах, но на том их деятельный порыв и закончился.

«Йозеф Фрицль только помог властям уклониться от этого дела, когда сообщил, что дочь его, вероятно, присоединилась к какой-то секте», – рассказывает «Дер Шпигель». С самого начала все казалось таким логичным. Никто даже не удосужился проконсультироваться с доктором Манфредом Вольфартом – офицером полиции, занимающимся проблемой сектантства в епархии церкви Св. Польтена. Он-то все раскусил бы в мгновение ока. Ведь секты, члены которых живут уединенно от своих семей и знакомых, практически не встречаются за пределами Японии и англоговорящего мира, где их эксцентричные выходки постоянно приковывают к себе внимание общественности.

Неделя-другая, и сыщики попросту махнули рукой на Элизабет Фрицль. А когда ей исполнилось девятнадцать, то ее исчезновение и вовсе перестало быть проблемой полиции. «В полиции с этим можно столкнуться сплошь и рядом. Все мы понимаем, что ребенок в какой-то момент все равно покидает дом, – объяснил главный следователь Франц Польцер. – А к тому же ей уже девятнадцать. Полиция Австрии не может разыскивать пропавших людей после того, как им исполнится девятнадцать. Гражданин Австрии волен отправиться в любую точку планеты, если ему захочется».