Дженна знала, что у него в портфеле лежит футляр с драгоценностями для Хелены. Он сказал ей: «Большое-пребольшое спасибо, Дженна», — но даже не посмотрел, что она выбрала. Эта невнимательность ее подкосила. Конечно, она знала, что выполнила задание безупречно, но можно было бы как-нибудь по-человечески…

— Да, конечно, мистер Фримен, — как могла, бодро отрапортовала Дженна.

— Ты бледная, — констатировал Морган.

— Да? — почти натурально удивилась она. — Может быть, освещение такое…

— Дженна, что за глупости, на тебе же лица нет!

— Немного дурно, и все. Ничего серьезного. Сейчас пройдет.

— Может быть, вызвать врача?

— Нет, не стоит, — усмехнулась Дженна. — Я поеду домой.

— Не пущу. — Морган выглядел всерьез обеспокоенным. Сгладил улыбкой резкость последней фразы: — Я понимаю, что это не мое дело, но волнуюсь за тебя. Ты же у меня самый ценный работник.

Дженна не знала, смеяться ей или плакать от такого признания. Ладно, плакать в любом случае нельзя. Она улыбнулась уголками рта:

— Со мной, правда, все в порядке, мистер Фримен. И будет, только лучше.

— Может, тебе взять выходной? Отдохнешь, отоспишься…

— Вы же только что сказали, что я незаменима! — Дженна продолжила собирать в папку бумаги, которые нужно будет просмотреть и перепроверить к завтрашнему дню: протокол предыдущего заседания глав секторов и черновик нового проекта.

Боль отпустила, осталось легкое головокружение. Ничего такого, с чем она не могла бы справиться. Недаром она… «самый ценный работник» в отделе.

Дженна скрипнула зубами. Скорее бы он ушел.

Но он не уходил — задержался на пороге, будто что-то взвешивая.

— Знаешь, — сказал он в конце концов, — пожалуй, я и сам отлично доеду, а Боб пускай отвезет тебя. И не смотри на меня так, я, конечно, делаю это из человеколюбия, но и корыстные цели у меня тоже имеются: подозреваю, что если ты исчезнешь даже на неделю, тут воцарится сущий бедлам.

— Спасибо за откровенность, мистер Фримен. Всегда уважала честных людей, — усмехнулась Дженна.

Морган улыбнулся и развел руками: мол, что уж тут поделаешь, такие мы, люди, существа.

— И вообще спасибо, — добавила она. Все-таки он большой умница. Ее собственный инстинкт самосохранения робко подсказывал, что за руль в таком состоянии лучше не садиться. — Я воспользуюсь вашим предложением.

— Хорошо. Тогда оставляю Боба в твоем распоряжении. Я сам его предупрежу. Пока, Дженна. Надеюсь, что до завтра. — Он ободряюще подмигнул ей и вышел.

Дженна иногда чувствовала себя неуютно, когда вечерами оставалась здесь одна: пустая приемная, за спиной — пустой кабинет, высокие потолки, белый свет ламп. Немного напоминает больницу. Дома, конечно, ее никто не ждет, но там одиночество ощущается не так ярко — его можно заглушить звуками телевизора, музыкой из центра, даже шумом бегущей из крана воды. А здесь… Здесь слишком много тишины и пустоты.

Дженна поскорее закончила сборы, проверила кабинет Моргана, разложила бумаги на его столе в аккуратные стопочки, выключила компьютер и позвонила на пост охраны. На завтра все готово, включая посуду для чая. Значит, будет новый день. Такой же, как сегодняшний.

Дни стали похожи один на другой. Уже давно. Чуть лучше, чуть хуже, где-то повезет, и все сложится гладко, где-то придется как следует подсуетиться ради этой гладкости… Но в целом они напоминали длинную-предлинную нитку бус, где каждая бусина чуточку отличается от другой, но, когда смотришь на нить целиком, этого не видно.

Дженна не знала, как долго ей еще обтачивать и нанизывать эти бусы на нить своей жизни. В целом они ей нравились. Но сейчас, вот именно сейчас… Что-то происходило, что-то важное, а она не понимала что и только чувствовала, как меняется ощущение нити в руках.

Пора заканчивать с этим рабским трудом. Дженна испугалась. Подобная мысль впервые пришла ей в голову. А может, она зрела в ней давно, росла, впитывала соки из суматошных дней и пустых вечеров, из выходных, когда нечем себя занять и хочется только поскорее вернуться к работе, чтобы заняться делом, и минут, когда от напряжения и усталости перед глазами плыли мелкие черные мушки.

Дженна инстинктивно вцепилась руками в сиденье. Боб вез ее на ее машине — естественно, на «бьюике» поехал сам Морган. Потертая обивка неприятно щекотала пальцы. Дженна привыкла к своей «старушке», родители подарили ей «форд», когда она окончила первый курс колледжа, но вот перед Бобом ей было немножко стыдно. Он-то привык к совсем другим автомобилям…

А почему, собственно, она вкалывает, не щадя себя, с утра до вечера, а то и до ночи — сверхурочную работу и затянувшиеся вечерние заседания еще никто не отменял, а ездит до сих пор на этой симпатичной колымаге? У нее, между прочим, степень бакалавра искусств и диплом дизайнера, и многие ее однокурсники уже давно нашли себя в профессии, а она рискует остаться «вечной секретаршей», и хорошо бы еще при Моргане, но не факт, что она ему не надоест… А пока она будет при Моргане, в ее жизни больше ни для кого и ни для чего не найдется места, потому что Морган — уникальный, самый лучший, просто гений, и она как его помощница просто обязана сделать все, чтобы его гениальность продолжала приносить компании плоды, и крохи от этих плодов перепадали бы и ей, и она и дальше ездила бы на своем «форде», пока не потеряла бы где-нибудь колеса…

Дженна сглотнула. Ее снова затошнило, но на этот раз — от отвращения к собственной слабости. От осознания своей никчемности. Можно сколько угодно пудрить себе мозги и убеждать себя в собственной незаменимости, но на самом деле… на самом деле она просто нашла игру, в которую удобно играть, чтобы не жить по-настоящему. На самом деле она добилась в жизни гораздо меньше, чем могла бы.

Дженна уронила голову на грудь.

Вот так денек. У Дженны было такое чувство, будто внутри нее рушится крепость из мокрого песка — совершенная, прекрасная крепость, которую она долго и любовно строила и у которой есть всего один недостаток — она песочная. Ненастоящая. Игрушечная.

И из-за чего это все? Неужели из-за изумрудов Хелены Фримен? Странно… да и не важно. Цепная реакция запустилась и все еще идёт. И, конечно, можно спрятать голову в песок — тот самый, что остался от крепости, было бы очень удобно, — и сказать себе, что это все глупости, следствие накопившейся усталости и вообще пройдет, стоит только поужинать по-человечески и выспаться…

Но как-то стыдно. Потому что это было бы неправдой. Нечестно. А нечестность Дженна презирала. Ее отец говорил: «Солги врагу — и будешь прав, солги другу — и опозоришь себя, но жить дальше сможешь. Только себе, пожалуйста, никогда не лги, Дженна». И она очень хорошо запомнила этот урок.

— Дженна, дальше-то куда?

Вопрос Боба донесся до нее издалека, будто их разделяла стена плотного-плотного тумана. Отвечать не хотелось. Она молчала.

— Эй, Дженна, с тобой все нормально?

— Нет. Да. Поезжай прямо, третий поворот налево, двухэтажный голубой дом, подъезд с левой стороны.

— Эх, держись, скоро приедем… Совсем поплохело, да?

Милый Боб, он до сих пор верит, что по-настоящему плохо может быть только телу.

А что у нее в душе — никто не знает.

А что у нее в душе — никому не интересно.

Все смотрят только поверху и этим удовлетворяются. И она долгое время смотрела на себя только в зеркале. А теперь случайно заглянула внутрь — и пропала. Потому что себя не обманешь. И самая благополучная жизнь может оказаться только красивой картинкой, прилепленной к песочному замку.

Настало время что-то менять.

Дженна закуталась в плед и устроилась с ногами на диване в своей крохотной гостиной — испытанный способ побыть наедине с собой и навести порядок в расшалившихся мыслях. На сей раз, впрочем, она не собиралась себя успокаивать и заталкивать в дальние углы сознания «неудобные» мысли. Раз они пришли, и именно сейчас, и подняли в душе такую бурю, значит, пришла пора додумать их до конца.