Она коротко подстриглась и не красила седеющие волосы. Лицо ее было гладким без всяких подтяжек кожи. Она сложила губы для поцелуя, и он коснулся своими губами трехмерной проекции на столе. Оба засмеялись.

Потом мать кивнула ему, чтобы он сел.

— Когда-то я пыталась найти Мимси Маунтмейн для ее матери. И кое для кого еще. Ее мать была убита прежде, чем я смогла чего-нибудь добиться. Мне дали отбой. Дело закрыто. Насколько мне известно, эта окаянная девица больше никогда нигде не появлялась.

— А Женевьева?

— Она была частью долгой истории. И тоже искала Мимси.

— И все еще ищет. По крайней мере, кто-то под ее именем. На самом деле, это ведь не может быть та самая женщина?

— Блондинка, на вид около шестнадцати, легкий французский акцент, прячется от солнца, одета в старинном стиле?

— Похоже, это она.

— Если так, передавай ей привет. Это дело еще не закончено. Жаль, что я в нем не участвую.

— И я тоже.

— Чепуха. Ты должен быть сам по себе.

— Как вы встретились с Женевьевой?

— Она заговорила со мной. На Пэлл-Мэлл.

Мама произнесла это на старый лад.

— Ясно, — сказал он.

— Я искала нечто, именуемое клубом «Диоген». Они уже прекратили деятельность, но имели отношение к тому, что было связано с Мимси Маунтмейн. Это уходило в глубь времен.

— Клуб «Диоген»?

— Точно. Нил раскопал кое-какую ерунду про него. Как обычно, ничего полезного.

Джером был заинтересован. Он попрощался.

— И себе тоже передавай мой привет, — сказала мама.

— Ладно. А ты себе — мой.

Они снова поцеловались и отключили связь.

Снаружи слышалась стрельба. Не перестрелка, какие случались около трех лет назад, во время последней из Религиозных Войн. На этот раз это была череда одиночных выстрелов.

Джером повернул окно и осмотрел Аппер-стрит. Люди в защитных костюмах расправлялись с собаками. Они использовали стреляющие шприцы, одна доза в основание черепа. За ними следовала уборочная команда, собиравшая трупы. За множеством собак тащились поводки, и на всех были радиоуправляемые ошейники. Какие-то деперсонифицированные типы донимали служащих по борьбе с болезнями животных. Собачья эпидемия набирала ход, как будто неслышный людям звук становился все более пронзительным, сводящим с ума. Начинали волноваться и другие виды животных, способные воспринимать звуки той же частоты, что и представители псовых.

Повсюду висели предупреждения — не приближаться и не пытаться приютить пораженных болезнью собак. В огромном количестве подборок «интересных историй из жизни» было полно предостерегающих рассказов про детей, растерзанных обожаемыми домашними питомцами. Клинически слепые люди, имеющие мыслесвязь со своими собаками-поводырями, сообщали, что у них в голове звенит от звука, и отметки цензуры на этих сообщениях наводили на мысль о том, что многие из этих слепых бедняг сами стали опасными и их следовало расценивать как членов уличных банд.

Вновь и вновь в новостных потоках подчеркивалось, что это глобальное явление. Глобальное.

Сколько в мире всего собак? Включая волков.

У него заныли зубы. Ему казалось, что он улавливает неслышный звук. Глазные яблоки беззвучно звенели.

Неужели все чувствуют это?

У него не было настроения связываться со своими коллегами и выяснять. Вокруг собачьей истории, словно грибы, выросло множество сайтов. Средства массовой информации запутывали любую полезную информацию. Чтобы отсеять экстремистов и выработать единую разумную центристскую позицию, понадобится некоторое время. Между тем домоседы затаились по своим местам, а выходящие следовали ограничениям. Предполагаемые своды правил для перемещения в городах и перечисленных сельских местностях.

Пошла врезка новостей с других частотных каналов. Большая часть сообщений была связана с собачьей историей. Он знал, что это означает приближение тридцати-секундной рекламы, воздействующей на глубокое подсознание. Он сдернул наушник и заглушил Дьявольский Хор, заткнув уши пальцами. Совершенно ни к чему было подцепить психозависимость от какого-нибудь нового аромата эктогамбургера.

Потом он снова надел его. Семь Звезд взяли на себя ответственность за происходящее. Их послание заканчивалось словами: «Что касается собак, то это скоро закончится».

Тут же набежала куча экспертов, и хлынул поток мнений и предположений. Он отключился от всех видов доступа и попытался подумать.

Когда один из его глубоких поисков увенчался успехом, Джером подумал, что кто-то, должно быть, пытается подшутить над ним.

Он получил адрес Мимси Маунтмейн. Предполагалось, что она полная домоседка, лежачая больная на полном жизнеобеспечении. Она обитала на Мэлл. Его клиентка встречалась с ним возле здания, в котором жила выслеживаемая им жертва.

Собачья история постоянно отвлекала его. Трудно было пробиться сквозь нее к той информации, что его интересовала. Она путалась под ногами и затаптывала следы на всех остальных тропах. То же самое происходило во время Религиозных Войн.

Повсюду принимались законы о чрезвычайном положении. Держать собак было теперь запрещено. Были разработаны программы безболезненного умерщвления. Некоторые из наиболее либеральных организаций просто «изымали» животных и пытались «лечить» их.

Поскольку у Джерома собаки не было, его это не касалось. Собачья история просто попадалась ему на пути.

Он все больше нервничал.

Он пытался снова связаться с Женевьевой, но по указанному ею адресу в Брикстоне не существовало линии обратной связи. Узел, которым они пользовались для связи, прекратил свое существование, и оплата за его создание и закрытие полностью пошла в счет его издержек.

Он позволил ей увидеть свой штрих-код. Должно быть, у нее было какое-то скрытое считывающее устройство, возможно, Глаз.

Выходило, что его клиентка была призраком.

Он видел ее во плоти. Она была настоящая, не проекция какой-то неведомой ерунды вроде Тинкербелл.

А теперь она исчезла.

В облике доктора Тени он вернулся на карнавал. Похоже, вечеринка шла к концу. Собачья история почему-то повергла инфо-мир в смятение. По крайней мере, было похоже на то. События в реальном мире заставили пользователей дружно выходить из мира выдуманного, информационные каналы пустели. Отлично. Это все упрощало.

Теперь он разыскивал Женевьеву Дьедонне.

1893–1962 — это не ее. Впрочем, есть еще 1416–1432. В этих цифрах что-то есть. Той Женевьеве было не больше лет, чем можно дать сейчас на вид.

А что насчет 1902 и 1942?

Он просматривал архивные сайты, незамеченным шпионом пробегая по иконкам и порталам. Сюда мало кто заглядывал, кроме академических исследователей. Нео интересовались только настоящим, бурными волнами текущего момента. А крупные корпорации использовали сбалансированные результаты распрей между кляузными торговцами разоблачительными материалами и теми, кто старался эти материалы скрыть.

Он продвигался в прошлое по почти пустому каналу. Вдоль его пути выстраивались дома, относящиеся к все более и более ранней архитектуре, все с закладными камнями с написанным на них годом. В этих домах хранились записи.

В них про Женевьеву не нашлось ничего. И ему пришлось закинуть сеть поглубже. Он дал поисковикам задание найти клуб «Диоген». Большинство их попыток разбилось о барьеры секретности, пробудив все разновидности официальных предостережений. Он получил предписания о необходимости отказаться от поисков, но никто из наблюдающих за их выполнением до него не добрался ни внутри инфо-мира, ни вне его. Комиссии по исполнению предписаний были слишком заняты собачьей историей.

Теперь, во время кризиса, был самый удобный момент.

Он боролся против ощущения дежа-вю, стоя перед таким же зданием, которое вчера утром видел в реальной жизни. Тогда он гадал, почему его еще не поглотили магазины. Теперь он знал, насколько важна его роль.