Муравей с крупинкой в два раза больше его самого дополз до сандалии Санду и остановился. В другое время Санду непременно полюбопытствовал бы, что предпримет муравей, теперь же он отодвинул ногу и тихо сказал:
— Ну, ползи… Я тебя не задерживаю…
И тут Санду вспомнилась сказка про парня, как он в долгом своём пути через лес в поисках змеиного замка повстречал муравьиную свадьбу. Впереди — жених и невеста, позади — гости. Ползут они, радуются; вдруг, откуда ни возьмись, ручеёк перерезает им путь… Как переправиться? Как жениху доставить свою милую в новый муравейник? «Помоги нам, добрый молодец!» — попросили парня муравьи. Не заставил он просить себя дважды. Посадил на свою богатырскую ладонь жениха, невесту и всех гостей и мигом перенёс их на другую сторону. «Спасибо тебе, молодец! Попомним и мы твоё добро, когда тебе худо будет, — сказал жених. — Вот тебе муравьиная ножка, и как станет тебе горько, достань её и скажи только: «Бирибом, бирибум, бирибим», — и выручим мы тебя, как ты нас выручил…»
Но неблагодарный муравей невозмутимо пополз дальше со своей крупинкой, миновав место, где перед тем возвышался непреодолимый для него барьер. Мальчик проводил глазами муравья, пока тот не исчез совсем.
Здесь, на пеньке, подле задремавшего Топа, Петрикэ и нашёл Санду.
— Здравствуй, дружище! — крикнул Петрикэ.
— Здравствуй, — тихо ответил Санду. — Пришёл?
Петрикэ хотел было, по обыкновению, сострить: «Нет, ушёл!» — но он не расположен был шутить, к тому же по выражению лица и по ответу Санду видно было, что с ним произошло что-то и ему не до шуток.
Так всегда бывает. От настоящего друга ничего не скроешь. Посмотрит он на тебя, подметит какой-нибудь жест или необычный взгляд и тут же спросит: «Что случилось? Что с тобой? Не могу ли я тебе помочь?»
— Пришёл, — сказал Петрикэ, садясь рядом с Санду. — Что с тобой? Чем ты удручён?
Санду молчал. Немного погодя, теребя за ухо Топа, он уклончиво ответил:
— Жаркий день сегодня будет… Видишь, Топ задремал.
Петрикэ стал теребить Топа за другое ухо, потом сказал с досадой:
— Ты только с Топом хорош! Только он один и знает о твоих огорчениях… А с другими ты откровенничаешь, только когда тебе весело. Ну и ладно!
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего… Это я про себя говорю. Такая у меня привычка. У меня ведь нет собаки, как у тебя, — только две утки. Мать прирежет их в один прекрасный день, и у меня вообще никого не останется. Понимаешь? — Петрикэ всё больше повышал голос, так что последние слова он почти прокричал.
— Чего ты кричишь?
— Чего? — Петрикэ побагровел. — Чего я кричу?.. Потом) что ты позабыл о клятве. Вот почему!
— О какой клятве?
— О нашей…
— Нет, не забыл!
— Повтори!
— Сейчас не могу. Клятву дают в особых случаях.
— И теперь особый случай, — сказал Петрикэ уже мягче. — Считалось, что мы с тобой друзья, а теперь вот я сомневаюсь. Говори!
По шоссе проехал огромный грузовик с досками. Когда шум утих, Санду, глядя на взметнувшееся облако пыли, сказал:
— Если хочешь, пожалуйста: «Дружить до гроба! А изменника пусть в дугу согнёт, в колесо свернёт!»
— М-да! — пробормотал Петрикэ. — Говорить-то ты можешь… И только! — Он утоптал песок и, нагнувшись, вывел пальцем на песке крупными печатными буквами: «И только!» — и подчеркнул два раза.
Санду запротестовал:
— Вот и неправда! И ты поверил, что я забыл клятву? Если хочешь знать, я огорчён не за себя. Если бы только это, я бы знал, как поступить! Но тут другое… Ну, ладно, так и быть, расскажу тебе, что случилось. Только тебе!
— Рассказывай!
Санду помедлил немного, потом собрался с духом:
— Ну, слушай…
Тем временем солнце поднялось ещё на одну ступеньку незримой лестницы и забросало пруд огненными стрелами, замелькали в воздухе резвые пылинки. Словно позолоченные гребешки, солнечные лучи прочёсывали космы дальних ив. Прямые дерзновенные пики тростника, казалось, только и ждали сигнала, чтобы взлететь вверх. На глади пруда жёлтые кубышки уже встречали первых мошек, потчуя их сладким нектаром. Никогда ещё Малый пруд не был таким красивым.
— …Вот что вышло, — заключил Санду. — Тут-то и начинается самое трудное: значит, мы уже больше не сможем вернуться в порт? И собирать гербарий не будем?.. Ничего?
— Не знаю, — сокрушённо ответил Петрикэ. — Всё шло так хорошо, и вдруг нате вам! — Он пожал плечами. — Что делать?
— А я знаю? — Санду тоже пожал плечами. — Я бы хотел сейчас быть девчонкой… Пошёл бы домой, поплакал, и всё бы прошло…
— Это ты и так можешь сделать. Плачь сколько угодно. Хоть весь пруд залей слезами! Но уж потом ребята не посчитаются с тобой, и не жди.
— О ребятах-то я и думаю. Как им сказать?
— А как мне сказал?
— Положим, это не всё равно! — возразил Санду. — Нам двоим ничего не страшно. Мы не сдаёмся. Так ведь?
Петрикэ очень понравились эти слова.
— Верно. Мы не сдаёмся. Надо подумать, кто бы нам помог… Только вот кто?
Санду вздохнул и промолчал.
— Я вспомнил про Влада, — продолжал Петрикэ. — Но кто пойдёт к нему?
— К Владу любой может пойти, — удивлённо сказал Санду. — Ты или я…
Петрикэ вдруг встал. Избегая взгляда Санду, он сказал:
— Я не могу пойти к нему.
— Почему?
— Потому что не могу, и всё!
— Не понимаю…
— Он не станет разговаривать со мной.
— Почему?
— Потому… Ну что ты пристал ко мне со своими «почему»? — Петрикэ так крикнул, что Топ открыл глаза и зарычал. — Извини, что я кричу, — примирительным гоном продолжал он. — Такая уж у меня привычка. Раскричусь, а потом как ни в чём не бывало. — Он опять сел на пень рядом с Санду и обнял его. — Знаешь, Санду, у меня большое горе… Я ещё вчера хотел с тобой поговорить, да как-то не получилось. Никто даже не знает, как я извёлся… Брат мой, химик, такой бесчувственный, как бревно. Вечером легли мы спать, я хотел было с ним посоветоваться, а он повернулся на другой бок, пробормотал спросонок какой-то углеводород с шестью углеродами, и всё… Ты меня непременно выслушаешь…
По тому, как лихорадочно говорил Петрикэ, Санду решил, что тот действительно хочет поделиться чем-то важным. Желая обнадёжить друга, Санду повторил клятву и добавил:
— Можешь положиться на меня!
Петрикэ помялся и вдруг, словно боясь, что если он не скажет это сию же секунду, то потемнеет небо и грянет буря, выпалил:
— Я разорвал галстук!
— Что ты говоришь?
— Да… Никто, кроме тебя, не знает. Вернее, знает ещё… кое-кто. Одна девчонка. Это она мне разорвала!
— Вы подрались?
— Нет. Я готов броситься в пруд от злости, что не оттаскал её за косы!.. — Вспомнив, что у Нины нет кос, он поправился: — Ну, хоть бы оттрепал её…
— Что же теперь делать?
— Я уже думал.
— Ну?
— Что «ну»? Ничего не придумал! — Он засвистел, потом процедил сквозь зубы: — Хороши каникулы, нечего сказать!
— М-да, — подтвердил Санду. — Так ждали их, и вот, пожалуйста… Уж лучше бы они кончились! Пошёл бы себе домой, стал решать задачи, рисовать карты и горя бы не знал.
Словно паровоз перед входом в туннель, протяжно загудел фабричный гудок. Половина восьмого.
— Сейчас соберутся ребята, — напомнил Петрикэ. — Как нам быть? Дождёмся и скажем им?
— Нет, — покачал головой Санду. — Я сам ничего не стану говорить. Когда на сборе отряда мы обещали, что соберём гербарий, мы ведь не оговаривали: дескать, если что-нибудь случится, то мы ничего не сделаем… Надо попытаться, постараться самим, а уж если ничего не придумаем, тогда можно сказать ребятам и остальным пионерам нашего отряда. Тогда уж всё равно…
— Посоветуемся с Владом. Но я уже сказал тебе: к Владу я не могу идти!
— И сколько же времени ты будешь прятаться от него? День, два… месяц… год… А потом?
