Бенедик посмотрел в ее лицо, ставшее за несколько дней таким родным, и вздохнул. Как хотелось бы ему обо всем забыть и поверить и в рождественское волшебство, и в исполнение желаний, и в существование любви. Но ему нельзя быть слабым.

Поднявшись на ноги, Бенедик потянул за собою Ноэль и стряхнул снег с ее накидки. Не внимая протестам разочарованной девушки, он отослал ее в замок сушиться, а сам направился к лесу, всей грудью вдыхая морозный воздух, словно это могло привести в порядок его растревоженные мысли. Однако на полпути вдруг развернулся, быстрыми шагами пошел к конюшне и распорядился вывести своего скакуна.

Сев в седло, Бенедик пустил коня галопом, только теперь ощутив себя в своей родной стихии. Направив лошадь к лесу, он принялся размышлять о том, что вел себя непростительно легкомысленно. Ему нельзя было потакать детским прихотям Ноэль, нельзя было поддаваться собственной слабости. Чем он лучше своего отца, раз тоже не может справиться с требованиями плоти?..

Но что же делать с собою, если душа так и рвется к Ноэль, если теперь без нее невозможно жить?

Стоя у окна, Бенедик смотрел на простирающийся перед ним пейзаж. На улице потеплело, появились проталины, а то место в саду, где они целовались с Ноэль, уже ничем не напоминало о тех радостных минутах, что доставила ему эта чудесная девушка.

Издав тяжелый вздох, Бенедик перевел взгляд на крепостную стену, по которой взад-вперед расхаживал часовой. И он когда-то был таким же молодым, но сам, по собственной воле, стал таким, каким и хотел, — суровым, жестким, неподвластным обыкновенным человеческим чувствам. Теперь он понимал, что убивал не только других, но и себя, а сейчас уже слишком поздно склеивать то, что разбито.

— Я вижу, вы с головой ушли в воспоминания, сэр рыцарь.

От звука знакомого голоса Бенедик вздрогнул и медленно повернул голову к Ноэль, боясь заметить разочарование в ее лице. Однако она была все такой же — прелестной и безмятежно-простодушной.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — произнес он.

Ноэль кивнула в сторону стражника.

— Вы твердите, что стремитесь к миру и спокойствию, но всякий раз, когда я стараюсь растормошить вас, начинаете сопротивляться. Зачем вы уходите в себя, зачем отгораживаетесь своим прошлым как щитом?

— Прошлое — это все, что у меня осталось, — хриплым голосом проговорил Бенедик и снова отвернулся к окну. Сейчас ему совсем не хотелось выслушивать нотации Ноэль и ее мудрствования на философские темы. Беззаботные игры и загадывания желаний вполне в духе юной девицы, ему же остается другая участь.

— Вздор! — с жаром воскликнула Ноэль. — Вы умеете читать и писать, вы хозяин большого замка и хорошо управляете своими подданными. А они вас любят, Бенедик, и их благополучие зависит от вас. Забудьте о прошлом, давно пора думать о будущем.

Увещевания Ноэль начали раздражать Бенедика. Что может знать о жизни эта избалованная девица семнадцати лет от роду? От того, что видел и, самое главное, делал он, она бы давно упала в обморок. Да что она, любой взрослый мужчина дрогнул бы.

— Уходите, — мрачно пробормотал Бенедик, с каменным лицом глядя на стены замка, — ваш детский лепет утомляет меня.

Но напугать Ноэль было не так легко.

— Вижу! — заявила она и, встав прямо перед Бенедиком, заслонила собою окно. Скрестив руки на груди, она взглянула на него с таким бесстрашным видом, что Бенедик оторопел. — Но вижу и еще кое-что. Вам себя сейчас слишком жалко. Чтобы оставить свой след на земле, вы боролись одним-единственным образом, какой вам известен, — пускали в ход свой меч и убивали врагов, а теперь думаете всю оставшуюся жизнь каяться и замаливать прошлые грехи. Так ведь? Хотите есть себя поедом и заниматься самоуничижением, благородный рыцарь?

Бенедик побагровел от гнева. Неужели эта девица, нежданно-негаданно свалившаяся ему на голову, смеет над ним издеваться?

А Ноэль, постукивая каблучком по полу, с негодованием продолжала, словно бросая ему вызов:

— Хотите знать мое мнение? Мне кажется, что вам просто нравится страдать; вы сами наложили на себя епитимью и теперь упиваетесь выдуманной карой. Только знайте: тем людям, чья кровь на ваших руках, это бы не понравилось. Оправдаться перед их памятью можно, лишь вернувшись к нормальной жизни.

Бенедик только открывал и закрывал рот, но она не давала вставить ему и слова.

— Улыбнитесь же, Бенедик, — сказала Ноэль, положив ладонь на его плечо, — вам нужно успокоиться и научиться радоваться — если не со мною, так с другой женщиной. Женитесь, создайте семью, нарожайте детей, своих наследников, кому вы сможете передать то, что завоевали с таким трудом. Поделитесь собой с будущей семьей, со своими подданными, с теми, кто вас окружает. Вы ведь такой прекрасный человек, Бенедик…

Ноэль остановилась на полуслове и пытливо вгляделась в лицо Бенедика. Пальцы ее нервно сжались на его плече.

— Почему, ну почему вы отказываетесь видеть себя в хорошем свете? — прошептала она. — Это из-за вашего отца, да? Из-за того, что он оставил вашу маму? Неужели вы думаете, что незаконнорожденный не может быть счастлив?

Не отвечая, Бенедик смотрел на девушку, храбро бросавшую ему в лицо слова, которых никогда прежде он не слышал ни от единого человека. Сердце его гулко билось в груди, но ударам его не удалось заглушить голос разума. А тот твердил одно: надо прогнать Ноэль или уйти самому, чтобы в уединении своих покоев забыть то, что она говорила.

Некоторое время Ноэль молча смотрела на него, а потом тихим голосом повторила:

— Вы прекрасный человек, Бенедик, и вы честно заслужили ту награду, которую предоставляет вам жизнь. Так хватайтесь же за нее обеими руками, пока она не рассыпалась в пыль.

И тут белые пальчики соскользнули с его плеча. Круто развернувшись, она пошла к лестнице, оставив рыцаря безмолвно стоять у окна. Больше всего Бенедика разозлило то, что она не дала ему возразить.

Нет! Его подопечная не права, она жестоко ошибается — он не какой-нибудь отшельник, чтобы замуровывать себя в четырех стенах и заниматься самобичеванием.

Да и кто она такая? Почему возомнила, что вправе судить его и раскладывать его жизнь по частям? Пальцы Бенедика непроизвольно сжались в кулак, который с силой обрушился на каменный подоконник.

Он вернулся в свой замок, чтобы в нем обрести долгожданный покой — и обрел бы его, если бы Ноэль самым бессовестным образом не вмешалась в его планы. Дьявол бы ее побрал — со всеми этими желаниями и верой в их исполнение. Опустив голову на локоть, которым опирался о стену, он с трудом выровнял дыхание.

Ноэль не права.

А если все-таки права, если он действительно закрывает глаза на правду?

Прошел еще один день.

Бенедик поудобнее устроился на подушке, но сон не шел к нему. Никогда в жизни он не ждал наступления Крещения с таким нетерпением. А до него осталось целых два дня.

После памятного всплеска Ноэль рыцарь прилагал неимоверные усилия, чтобы не думать о ней, чтобы забыть ее слова и те обвинения, что бросала она ему в лицо. Ибо не все ее умозаключения казались теперь ему полным бредом, кое в чем было зерно истины. Он понимал, что свое незаконное появление на свет всегда воспринимал как тяжкое бремя, как позор, который он обязан искупить. Но перед кем, собственно?

Отца и матери уже давно нет на свете. Может, действительно пришла пора пересмотреть свою жизнь?

Больше всего ему хотелось уединиться, чтобы подумать, но, увы, Ноэль не оставляла его в покое.

Всякий раз, стоило ему повернуться, Бенедик встречался с ее испытующим взглядом. Мало того, девушка постоянно бралась за его руку, пытаясь втянуть в какую-нибудь очередную детскую забаву, вроде «пчелки на цветке», или же требовала вместе с нею и их гостями покормить хлебными крошками синиц в парке, что, естественно, тоже являлось одной из рождественских традиций.