— Разве не убеждал я, разве не предупреждал всех настоятельно, что именно так и произойдёт, ибо эль-Ашраф Халил и не подумает соблюдать мирный договор, который мы заключили с его отцом на десять лет? — гневно продолжил великий магистр и ударил кулаком по подоконнику. И тут же, как бы в насмешку, выпущенный камнемётом обломок скалы ударил о стену укрепления, повредив каменную кладку.
— В лице эмира эль-Фахри я имел надёжного разведчика во вражеском стане. Он предупреждал меня об истинных намерениях султана, а именно о том, что цель его похода — не Африка, а последний бастион крестоносцев на Святой Земле! Но мне не верили и принимали мнимую безопасность за подлинную.
Морис закатил глаза:
— Позвольте напомнить, beau sire, что и его отец, султан Килавун, вёл с нами нечестную игру и нарушал свои обещания. Ведь это он подготовил и начал поход уже в последнее лето!
Гийом де Боже — мужчина лет шестидесяти, сохранивший, несмотря на возраст, довольно крепкую фигуру, повернулся к ним. Его лицо, обрамлённое длиной, седой и сильно всклокоченной бородой, было бледным. Но в глазах великого магистра все ещё светились воинственные огоньки.
— Конечно! Он тоже нарушил данное слово! — вынужден был согласиться Гийом де Боже, снова глядя в окно. — Но только после кровавой бани, которую устроила мусульманам пьяная банда итальянских крестоносцев в стенах нашего города!
Герольт хорошо помнил чудовищную резню, о которой говорил великий магистр. В надежде на то, что перемирие, заключённое султаном и крестоносцами, будет соблюдаться с обеих сторон, купцы из Дамаска и других сирийских городов снова послали свои караваны на побережье. Мусульманские земледельцы и ремесленники из окрестностей Аккона также рискнули вернуться в город. В августе 1290 сюда прибыл только что сформированный отряд итальянских крестоносцев. К этому времени город снова начал процветать. Однако прибытие итальянских крестоносцев, которые оказались разнузданными и драчливыми пьяницами, положило конец мирному сосуществованию христиан и мусульман. Вопреки обещаниям, которые им дали на родине, они не получили своей платы, и их злоба росла с каждым днём. К тому же они ненавидели мусульман и сразу начали готовиться к грабежам. В конце августа недовольство обманутых крестоносцев достигло предела и привело к насилию над мусульманами. Позднее в городе распространился слух, согласно которому мусульманский купец соблазнил юную христианку, и это якобы стало причиной погрома. Другие говорили о грандиозной пьянке, на которой солдаты решили наконец показать себя настоящими крестоносцами и очистить город от неверных. Во всяком случае, пьяная орда, горланя и бряцая оружием, выплеснулась на улицы и стала убивать всех мусульман, имевших несчастье оказаться на их пути. Многие христиане из-за смуглой кожи, или из-за невиданных солдатами одежд, или по другим причинам также сошли за мусульман и пали под мечами, кинжалами и саблями этого сброда. Лишь немногих мусульман рыцари смогли укрыть в своих замках и спасти от резни. Конечно, весть о массовых убийствах тут же донеслась до султана, и тот потребовал мести.
— Аккон ещё мог предотвратить трагедию, если бы тогда послушались моего совета и этих грязных преступников, уже сидевших в тюрьме, выдали представителям султана! — гневно говорил великий магистр. — Предлагал я и отдать султану хотя бы затребованные им тридцать тысяч венецианских цехинов. Но, когда я сказал об этом на городском собрании в присутствии городских баронов и великих магистров, меня обвинили в предательстве! Меня, великого магистра тамплиеров! Когда я покидал зал, толпа осыпала меня грязными оскорблениями! Тридцать тысяч цехинов! Какая смешная сумма по сравнению с чудовищной ценой, которую мы платим за ту глупость!
— Стрелу, выпущенную из лука, нельзя вернуть обратно, — тихо пробормотал Тарик.
Великий магистр услышал его и кивнул:
— Да, и мы выпустили столько злосчастных стрел, что сражаемся уже не за сохранение королевства крестоносцев, а за собственную честь.
Он тяжело вздохнул.
— Но довольно об этом. Давайте вернёмся к поводу, по которому я вас вызвал, достойные братья. Сегодня утром я имел странную, если не сказать больше, беседу с этим загадочным рыцарем Вилларом де Сент-Омером. И думаю, вы знаете, почему оказались здесь.
— Вероятно, об этом вы нам скажете , beau sire, — дипломатично ответил Герольт.
Гийом де Боже внимательно осмотрел стоявших перед ним братьев по ордену, которые с нынешнего утра больше не подчинялись ему, но все же оставались тамплиерами.
— Я был бы не против того, чтобы вы посвятили меня в это загадочное дело. Потому что я очень мало знаю и о Вилларе с его свитой, и о тайном задании, которое они выполняют для нашего ордена, — сказал великий магистр. — Восемнадцать лет назад, когда меня избрали великим магистром, от своего предшественника я получил документ столь же секретный, сколь и загадочный. Этот во всех отношениях таинственный манускрипт, который был скреплён печатями всех прежних великих магистров, следовало и дальше передавать как ценнейшее достояние ордена — под угрозой лишения причастия того, кто не последует этому указанию.
— Beau sire, об этом мы ничего не знаем, — сдержанно произнёс Тарик.
Рыцари утвердительно кивнули — никто не имел представления об этом манускрипте.
— В эту тайну могут быть посвящены только великий магистр и ещё несколько лиц, а именно сенешаль, маршал и оба великих комтура — в Париже и в Лондоне. В манускрипте говорится, что по предъявлении тайного, подробно описанного перстня с печаткой членам тайного братства внутри ордена должна быть оказана любая запрошенная ими помощь. Кроме того, великий магистр, безусловно, должен освободить их от всех обязанностей и требований устава. В высшей степени загадочное предписание, тем более что у меня даже нет сведений о полном названии этого братства, — заключил Гийом де Боже.
Четыре хранителя Грааля молчали, хотя о тайном перстне с печаткой они узнали только что. Однако аббат Виллар говорил о двух посвящениях, тогда как вчера в подземном святилище они прошли только первое.
— Этот странный манускрипт, согласно сделанной в нем записи, существует с момента основания ордена, и он не раз переписывался на новой бумаге. За годы своей службы я почти забыл о нём. Но теперь уже не могу уклониться от вопросов, которые задавал себе тогда и которые оставили во мне довольно смутные представления о некоем братстве — настолько могущественном, что подчиняться ему должен не только великий магистр, но и весь орден, — продолжал он говорить с вопросительными нотками в голосе. — Может быть, это тайное братство, в которое вы, как сообщил мне Виллар де Сент-Омер, приняты, должно обеспечивать охрану особых священных реликвий? Возможно, что…
Тут великого магистра прервал Морис.
— Простите, но лучше не задавать нам вопросы! Мы поклялись честью, что будем хранить молчание, beau sire! — заявил он.
Герольта покоробили бойкие слова друга, в которых можно было услышать не только гордость, но и чувство превосходства над своим бывшим командиром. Поэтому он почтительно добавил:
— Мы бы все охотно рассказали вам, если бы не были связаны клятвой, beau sire. К тому же, пока мы не прошли все ступени посвящения, многое остаётся тайной и для нас.
— Мы продолжим защищать от неверных Аккон и знамя тамплиеров, beau sire! — заверил Мак-Айвор. — Мы не оставим орден в такой час!
Тарик кивнул:
— Для всех нас идти в сражение под вашим руководством — большая честь, beau sire!
Великий магистр выслушал эти заверения с усталой улыбкой.
— Ну что ж, перейдём к тому, что мне осталось сделать… Лучше сказать, к тому, что мне предписано сделать, — и он поднял руку для благословения. — Своей властью я освобождаю вас от всех обязанностей и требований устава, которым подчиняется смиренный и набожный тамплиер. Однако вы по-прежнему будете членами нашего ордена и сможете носить плащи тамплиеров. Но с этой минуты вы будете выполнять только приказы своего тайного начальника. Да будет на вас всегда благодать всевышнего и да хранит вас Пресвятая Дева! — И рука великого магистра завершила благословляющий жест.
