Богатый, хорошо укреплённый портовый город, расположившийся на полуострове и с двух сторон окружённый морем, выдержал за свою историю не одну осаду. Но сегодня его будущее казалось мрачным как никогда. Ведь султан эль-Ашраф Халил осадил Аккон, задействовав не меньше сорока тысяч всадников и более ста двадцати тысяч пеших мамелюков. Защищали же город полторы тысячи хорошо вооружённых, опытных всадников-крестоносцев и шестнадцать тысяч человек вспомогательных войск. При удачном стечении обстоятельств можно было собрать ещё несколько тысяч защитников из мужского населения, а всего в Акконе жило около сорока тысяч человек.

Многие из них уже готовились к бегству. Непрерывные обстрелы и постоянные пожары измучили людей. В гавани уже стоял флот больших и малых купеческих кораблей, готовый в случае победы мусульман за хорошую плату доставить горожан на Кипр, в Константинополь, Италию или во Францию. И плата за это путешествие с каждым днём росла.

Но большинство продолжало ждать, потому что для них на кону стояло слишком многое. Они надеялись, что скоро король Генрих II отплывёт с Кипра со свежим войском и сам возглавит оборону Аккона.

На этих же кораблях прибывали толпы сомнительного люда и бессовестных дельцов. Город, которому предстояло пасть, в последние дни своего сопротивления сулил огромные возможности желавшим разбогатеть. Не каждый купец мог заполучить место для хранения своих товаров перед отправкой за море. Вот и наступило время для бессовестных перекупщиков. А банды мародёров, имевшие собственные маленькие суда, в усиливающемся хаосе могли без опаски вершить свои грязные дела.

Герольт гнал от себя мрачные мысли. О сдаче пока никто не говорил. Ещё стояли стены, и они были достаточно крепки, чтобы выдерживать вражеский обстрел.

Туркополи все ещё гасили огонь в боевом ходе. Вильгельм-Шрам зачерпнул шлемом воду из ближайшей бадьи, установленной на случай пожара, и вылил её на голову.

— Какое наслаждение! Освежает почти так же, как вид врага, которого ты зарубил и оставил валяться в пыли! — сказал он и погладил свою мокрую всклокоченную бородку, весьма походившую на бороду старого козла. Держать волосы на голове короткими, но не подстригать бороду — таким было одно из правил ордена тамплиеров.

Герольт фон Вайсенфельс попробовал ослабить ремешок под подбородком, чтобы хотя бы на несколько минут освободить голову от шлема и подшлемника. Он всегда помнил постоянные наставления опытных рыцарей: на войне нельзя жертвовать дисциплиной ради личного тщеславия или сиюминутного удобства.

Меньше года назад, в день, когда ему исполнилось восемнадцать, Герольт был принят в орден «Бедных рыцарей Христа из храма Соломона в Иерусалиме». К тому времени новичок-тамплиер уже три года находился в Святой Земле. Этот безрассудно-смелый оруженосец и кандидат в рыцари пережил наступление мусульманских орд и отличился во многих кровопролитных сражениях. Несмотря на молодость, он успешно выдержал множество поединков и доказал, что отлично владеет мечом и копьём, а в самых ожесточённых битвах способен сохранять здравый рассудок.

В этом году и хорошего, и плохого он видел больше, чем мог представить себе, когда, повинуясь внутреннему зову, четырнадцатилетним юношей покинул родные места на северо-западе от Трира и отправился в Святую Землю, чтобы стать тамплиером — воином-монахом.

Но никогда бы Герольт не подумал, что став тамплиером, он будет сражаться против мусульман бок о бок с иоаннитами! Со времён основания обоих орденов между ними случилось немало враждебных стычек. Даже здесь, в Акконе, не так давно произошла кровавая схватка между иоаннитами и тамплиерами. Для восстановления мира между двумя соперничающими орденами понадобилось энергичное вмешательство посредника папы римского.

И всё же то, что Герольт считал невозможным, — а именно подлинное братство по оружию с одетыми в черные балахоны иоаннитами, — случилось в эту апрельскую ночь с ним и его братьями-тамплиерами. К его величайшему изумлению, от двухвекового соперничества между обоими рыцарскими орденами ничего не осталось.

Собственно говоря, ему и другим братьям-тамплиерам было нечего делать на отрезке северо-западной стены. Ответственность за эту часть оборонительного пояса несли иоанниты. Обязанность противостоять обстрелу и немедленно заделывать бреши в стенах и башнях полностью лежала на них. Тамплиеры же и их вспомогательные подразделения защищали отрезок стены, который начинался от западного конца укреплений иоаннитов и доходил до самого моря — до Чёртовой башни за воротами Святого Лазаря. Однако необычайно мощная атака мамелюков, нацеленная на укрепления иоаннитов у башни Святого Антуана и возле круглой Королевской башни, считавшейся самым слабым местом крепости, вынудила рыцарей-иоаннитов спешно усилить свои подразделения бодрствующей сменой тамплиеров.

— Я хочу, чтобы три великих магистра [9]забыли свои личные ссоры и продолжили борьбу с мамелюками по нашему образцу — а именно снаружи, на поле боя, где мы можем использовать все наши силы! — мрачно произнёс Вильгельм-Шрам и указал на поле перед стенами. — Ничего не имею против иоаннитов и рыцарей Немецкого ордена. Правда, немцы имели наглость при основании ордена выбрать своим хабитом [10]именно белые одежды. Как будто это уже не было нашей привилегией…

— По крайней мере, эти поросята не украли заодно и наш уширенный красный крест. А свои черные кресты они украсили полосами другой формы, — произнёс француз, которого Вильгельм называл Морисом.

— Настоящий тамплиер тот, кто не прячется за стенами и не считает бездельником всякого способного днём и ночью терпеть обстрел, — раздражённо продолжил Вильгельм-Шрам, — но сам мечом и пикой встречает мусульман в чистом поле.

— И правда, что нам за дело до их превосходства? — поддакнул Морис. Его тёмные глаза, опушённые длинными черными ресницами, сверкали от воодушевления, которое он едва сдерживал. — Когда тамплиеры идут в бой, они всегда в меньшинстве! Так было с самого начала! Испугался ли смерти хоть один тамплиер? Нет, никогда! Когда мы умираем, это происходит во славу Божью! Мы — milites Christi, солдаты Христа! Камни, на которых будет построен новый храм Бога на земле!

— Ты читаешь мои мысли! Мы избрали славу мучеников во имя Христа! — решительно произнёс Герольт. Он пытался вспомнить, в каком из сражений уже встречал этого француза, который был старше него на два-три года. Этот человек входил в другое подразделение, однако, его лицо под железным шлемом казалось Герольту знакомым.

Смутные образы всплыли из глубин памяти и, наконец, оформились в чёткую картину: тамплиер, стоящий в углу крепостной стены с мечом в правой руке и с треснувшим от ударов щитом в левой. Возле его ног лежит тело раненого собрата по ордену, а тамплиер с яростью льва, отражающего нападение стаи гиен, один сдерживает группу мусульман до тех пор, пока к нему не доберётся подкрепление.

Да, это и был Морис с его выразительными чертами лица и короткой чёрной бородкой! Случилось это два года назад во время схватки за Триполи, когда он, Герольт фон Вайсенфельс, там же сражался в чёрном балахоне оруженосца.

— Мне тоже больше нравится воевать лицом к лицу с врагом, чем сидеть за стенами, — сказал другой тамплиер. — Но я уверен, что долго это не продлится. Конечно же, великие магистры уже разрабатывают план, по которому мы отразим осаду неверных, и…

Рыцарь запнулся на полуслове, потому что с той стороны, где мамелюки установили свою ужасную катапульту, донёсся шум — казалось, в воздухе щёлкнул бич пастуха-великана. Через мгновение все услышали, как огромный, охваченный железными лентами ящик-противовес с землёй и камнями упал на станину, а из выемки на конце рычага вылетел заряд.

— Шумит, как «Бешеная»! Всем в укрытие! — прокричал Герольт своим товарищам. Сейчас он отчаянно сожалел о том, что оставил свой щит в оружейной палате замка.