Этого знака он и ждал!

Как в дурмане, полностью лишившем его власти над своими мыслями и чувствами, перед ним промелькнула череда видений. То, что продолжалось лишь секунды, превосходило все человеческие представления о времени и пространстве. Светящийся перст соскользнул с клинка и растворился в будничном рассвете. И тут же белый гриф исчез со скоростью, способной перехватить дух у всякого, кто мог бы это увидеть.

Старец опустил меч, поднёс клинок к губам и убрал драгоценное оружие в ножны. Теперь он знал, что должен делать. Знал и то, что у него совсем немного времени. Им всем оставалось немного времени. Последняя в жизни миссия ждала его, и этой миссии предстояло стать самой главной. Поэтому Великая Тайна и взяла посвящённого хранителя под свою надёжную защиту.

— Что ты видел, abbé [4]? — почтительно спросил старца один из слепых спутников.

—  Божье око, — ответил седовласый и опустился на колени, чтобы вознести молитву.

Чем ближе становились предрассветные сумерки, тем ожесточённее мамелюки обстреливали стены Аккона. Град снарядов из метательных машин обрушивался на участок внешней крепостной стены по обе стороны башни Святого Антуана.

Герольт фон Вайсенфельс ожесточённо бил мокрой верблюжьей шкурой по языкам пламени. Огонь, разлившийся по боевому ходу, — а эта тропа, идущая по верху крепостной стены, была достаточно широкой, чтобы на ней могли разминуться две простые телеги, — доходил защитникам крепости почти до груди. Пот проступил на лице Герольта. Кудрявые, коротко остриженные волосы песочного цвета слиплись с ватным подшлемником, защищавшим голову от тяжести шлема. Ему очень мешала перевязь с мечом на бедре. А железная кольчуга почти до колен под тамплиерской туникой без рукавов, охваченной кожаным поясом, выжимала из него последние силы в этой изнурительной битве с греческим огнём.

Справа от него с пламенем боролся тамплиер, которого Герольт знал лишь по его весьма меткому прозвищу — Вильгельм Шрам. Герольт старался не слушать истошных криков раненых, которых товарищи выносили из-под обстрела. Вместе с ещё одним рыцарем они втроём наступали на огонь, чтобы как можно скорее сбить коварное пламя, однако это им плохо удавалось.

Глиняный горшок с греческим огнём, заброшенный одной из почти двухсот метательных машин, которых к стенам Аккона доставил предводитель египтян-мамелюков султан эль-Ашраф Халил, разбился об угол башни на внешней стороне крепостной стены. При этом пламя охватило не только деревянную галерею на западной стороне. Дьявольская начинка горшка попала в боевой ход и залила его чуть ли не наполовину. Не каждому удалось убежать от горящей жидкости.

— Крепче! Крепче бей по нему! — кричал один из командиров ордена иоаннитов, которые отвечали за оборону этого участка укреплений Иоаннитов называли «черными рыцарями» за их черные балахоны с белыми крестами. — И где эти чёртовы туркополи [5]с песком?

— Хороший вопрос, черноризец! — злобно прохрипел Вильгельм-Шрам рядом с Герольтом. — Без песка мы с проклятым греческим огнём не справимся, хотя пот у меня с лица градом катит. Чума на этих неверных огнеметателей! Чтобы лопнули канаты их машин! Чтобы у них рычаги сгнили!

Наконец темнокожие туркополи с вёдрами песка примчались на сходни. Рыцари, пытавшиеся погасить упрямый огонь мокрыми шкурами, с облегчением отбежали. Поспешность была крайне необходима — в любой момент на этот участок стены мог упасть новый снаряд. Некоторые из гигантских камнемётов и катапульт оправдывали свои названия — «Бешеная» или «Длиннорукая». С помощью этих машин-великанов мамелюки не только обстреливали крепости толстопузыми глиняными горшками с греческим огнём, но и бросали с убийственной точностью многопудовые обломки скал. Даже лёгкие катапульты могли постепенно пробить самые толстые стены и сделать в них достаточно широкие проходы для того, чтобы в крепость ворвалась пехота.

Обстрел Аккона и его укреплений в эту ночь был особенно интенсивен. Направление главного удара пришлось на стену иоаннитов, которых ещё называли госпитальерами за их самоотверженную заботу о больных, и на участок возле башни Короля Гуго на северо-востоке внешнего кольца обороны. Мусульмане били из своих баллист почти без промаха.

— Дай нам Бог две тысячи тамплиеров под началом Ричарда Львиное Сердце [6]! — откликнулся кто-то из рыцарей-собратьев, сумевший, несмотря на суматоху в боевом ходе, услышать пожелание Вильгельма-Шрама. — Тогда мы отвоюем Иерусалим и все его крепости. А султана с его мамелюками прогоним туда, откуда он пришёл — в египетскую пустыню!

Герольт невольно улыбнулся.

— Да, явись Ричард Львиное Сердце под стены Аккона, да ещё с двумя тысячами хорошо вооружённых тамплиеров в придачу, застучали бы у мамелюков зубы от страха!

— Но кости старого рубаки уже почти сто лет лежат в могиле! — сухо возразил Вильгельм-Шрам. — К тому же Утремер [7]никогда не видел больше тысячи тамплиеров сразу! И не забудь, что Ричарду Львиное Сердце в боях тоже не всегда везло.

— Да, славу спасения Аккона от осквернения неверными нам, конечно, ни с кем делить не придётся! — вмешался четвёртый тамплиер с явным выговором француза из Нормандии. Вместо обычного у тамплиеров шлема с прорезями для глаз у него был гораздо более лёгкий и просторный шлем с длинной защитной полосой для носа, который открывал на редкость благородные черты лица с иссиня-чёрной бородкой. С затылочной части шлема на плечи француза опускалась дополнительная защита — короткое железное кружево.

Вильгельм-Шрам насмешливо взглянул на него:

— Да что ты говоришь, Морис! Non nobis, Domine, sed nomini tuo da gloriam! [8]Мы ведь так клялись, не правда ли?

Рыцари с кроваво-красными крестами на туниках смущённо замолчали. Они слишком хорошо знали, что без сильного военного подкрепления с Кипра или с родины у них почти нет шансов разбить войско предводителя мамелюков эль-Ашрафа Халила и сломить осаду. И, если помощь не прибудет, Аккон для всех рыцарей станет могилой. Потому что тамплиеры не побегут от врага. Никогда. Они будут сражаться до последнего человека, даже в безвыходной ситуации. Рыцари-тамплиеры всегда были первыми в атаках и последними при отступлениях — требование чести и орденского устава. И, даже когда смерть неизбежна, смотреть ей в лицо следовало «как можно любезнее».

Пока туркополи забрасывали огонь влажным песком, Вильгельм-Шрам расстегнул под подбородком кожаный ремешок и сорвал с головы шлем вместе с подкладкой.

С башни, где часть галереи продолжала полыхать, послышалась команда начальника арбалетчиков и стрелков из лука. Они должны были взять под обстрел мусульман, суетившихся возле метательных машин. Правда, каждый опытный крестоносец знал, что многого этим не добьёшься: самые опасные катапульты и камнемёты находились вне досягаемости стрел самых лучших стрелков с самыми мощными луками. Но, по крайней мере, ближние катапульты заплатят кровью за свою яростную атаку. Это было отличным средством против бессилия и укрепляло боевой дух защитников крепости. Два века борьбы за Иерусалим и Святую Землю приучили крестоносцев вступать в бой даже с превосходящими силами врага — и все же побеждать.

Но славное время великолепных побед над неверными, которые вступали в схватку под зелёным знаменем с серебряным полумесяцем на полотнище, прошло. Мусульмане под знамёнами их пророка Мухаммеда давно отвоевали Иерусалим. В 1187 году, то есть более века назад, их легендарный военачальник Саладин захватил священный город и нанёс крестоносцам одно из самых горьких поражений. Даже Ричард Львиное Сердце не смог вновь завоевать Иерусалим. А из некогда многочисленных замков крестоносцев и других оплотов христианства в бывшем Иерусалимском королевстве сейчас один только Аккон отражал безудержное наступление неверных. И падение Аккона означало бы одновременно падение государства крестоносцев в Святой Земле.