Эйлия кивнула, понимая. Сколько здесь было правдой, она не могла знать, но ясно было одно: он так же боролся против своего наследия и предназначения, как она сама. И он пощадил ее, когда мог убить.

Из огромного зала снова послышалась музыка. Мандрагор внезапно повернулся и взял ее за руку.

— Но хватит мрачных разговоров, уверен, что тебе они надоели. Я хотел, чтобы тебе здесь было хорошо. Хочешь потанцевать?

Она пошла за ним по коридору в бальный зал. Странные здесь танцы, подумалось ей: ни процессий, ни изысканных фигур. Танцевали отдельные пары по всему залу, крутились медленно, как двойные звезды, обращая внимание на другие пары лишь чтобы избежать столкновений. И танцевали, обвив друг друга руками почти в объятии; Эйлии это казалось чуть ли не непристойным. Но отказаться она не могла.

Эйлия робко положила руки на плечи Мандрагору, глядя на других дам. Он обнял ее за талию, и она ощутила дрожь его рук от сдерживаемой радости.

— Я же забыл, — тихо сказал он, приблизив к ней лицо. — У вас в Арайнии так не танцуют.

Он оказался не так высок, как ей помнилось, но ведь она выросла с их последней встречи. Эйлия позволила повести себя в танце. Это было нетрудно — просто надо было повторять его движения, а они были медленнее, чем в сложных танцах Арайнии. Но она не могла долго выдерживать взгляд его золотых глаз и все время отворачивалась.

Вдруг ее внимание привлекло лицо в толпе — Синдра. Женщина была бледна, глаза ее горели злостью. Эйлия ахнула.

— Что такое? — спросил Мандрагор.

— Синдра Волхв, — ответила Эйлия. — Она здесь?

— Тебе нет причин ее бояться.

— Она меня ненавидит, это ты сам мне сказал.

— Ничего сделать она тебе сейчас не может.

Но Эйлия отступила, освобождаясь от рук Мандрагора.

— Ваше высочество, простите, я… я устала. Кажется, мне нужно отдохнуть.

— Вон там есть кресла у стены. Не хочешь ли посидеть? И освежиться — бокал вина, быть может? У нас есть превосходные вина, в том числе столетнее красное из погребов Гарона Седьмого, царя Маракора. Я сам видел, как отжимали это вино, и могу ручаться, что в него пошли лишь отборные грозди. — Он улыбнулся.

Она покачала головой.

— Благодарю, но я не пью вина. Я хотела бы пойти к себе, если можно.

— Разумеется. — Ей показалось, что он слегка раздосадован, но скрывает это любезностью. — Тогда до завтрашнего вечера.

Это было предупреждение, что она пока что не привлекла его на свою сторону, и времени для этого осталось мало.

Дамион стоял один в пустыне, глядя на звезды.

Результат налета оказался ужасающим, хуже, чем можно было себе вообразить. Он боялся, что друзья будут убиты, но оказаться в плену, живыми — зная достаточно о Зимбуре, он понимал, что это значит. А сегодня снова пришел Киран Йарисс с известиями об указе Халазара, развешанном по всей Фелизии: если Дамион сам не сдастся, его друзья будут на рассвете казнены.

Ему объяснили, что выручать их — дело безнадежное: твердыня Йанувана устоит перед любым штурмом. Только огромная армия могла бы прорваться — и даже мятежная армия Халазара в свое время победила лишь с помощью предателей в самой крепости. У небольшой группы мохарских воинов и зимбурийских повстанцев просто сил не хватит.

— Очень печально, — сказал Макиту, — но ничего не поделаешь.

Мохарцы уже видели столько смертей, что стали к ним почти невосприимчивы. Весть о гибели Унгуру и о пленении Заима они приняли сперва с горем и гневом, потом оставили эмоции и вернулись к повседневной жизни. Надежда была утрачена, но не вся — пока что. А для Дамиона мысль о судьбе, ждущей Йомара и Лорелин, была невыносима.

Он закрыл глаза, и перед ними встало видение, бывшее у него накануне ночью.

В этом видении была Эйлия, одетая в развевающееся платье такой белизны, что оно будто само светилось, а может быть, это светилась она. Эта девушка из сновидения была и одновременно не была той Эйлией, которую он знал: она сияла, как звезда, далекая и величественная.

— Ты должен помочь мне, Дамион, — умоляла она, протягивая к нему руки в длинных широких рукавах. — Я сделаю, что должна, но я не могу одна. Помоги!

Он открыл глаза. Над ним сияла вечерняя звезда, бледная и одинокая, и все еще слышался в ушах молящий голос Эйлии.

Я не могу одна! — звенело от края до края неба.

— Дамион?

Он обернулся и увидел шамана. Вакунга стоял, недоуменно наморщив лоб.

— Отчего ты стоишь здесь один, когда все спят?

Дамион слабо улыбнулся.

— Ты же не спишь, мастер.

— Я ощутил от тебя что-то. Сильные эмоции, заполнившие Эфир. Ты видел сны?

— Не могу понять.

Он рассказал шаману, что сейчас видел и слышал мысленно. Сон — или пророческое видение? Больше похоже на воспоминание — о никогда не происходившем. Он никогда не видел Эйлию такой, как в этом видении, облаченную в свет.

— Может быть, это просто мои страхи, — сказал он, шагая вместе с шаманом по дюнам. — Я так за нее боюсь, и еще больше — за Йомара и Лорелин. Ты знаешь, что Халазар обещал освободить их, если я сдамся сам.

— Знаю.

— Почему я так всем нужен, мастер Вакунга? Ведь истинный вождь был Йомар. Почему все так хотят заполучить меня?

— Может быть, ответ был в твоем сне.

Он снова увидел красивое полузнакомое лицо, услышал слова мольбы.

— Ты хочешь сказать, что как-то это связано с Эйлией? Но как?

Старик ничего не сказал.

— Лори и Йо — я прямо вижу их лица. Они в лапах Халазара, и я могу их спасти! — Дамион застонал от бессилия. — Я хочу это сделать, мастер! Отдать себя в руки царя, чтобы они жили.

Вакунга задумался.

— Можешь идти, — сказал он. — Не вижу причин, почему нет.

Дамион уставился на него.

— Но ты же был против раньше! Ты говорил, что это будет гибель для нас всех.

Шаман поднял глаза к небу.

— Говорил, пока дракон-чародей был здесь. Сейчас он улетел, вернулся в свой звездный дом. Дорога теперь не та, по которой ты пошел бы раньше.

— То есть я могу помочь Йо и Лори? И никому при этом не принесу вреда? Как я могу точно это знать?

Шаман повернулся к нему.

— А отчего ты не хочешь выйти в плоскость сновидений?

— В смысле, помедитировать?

— В моем народе говорят, что когда мы думаем, будто бодрствуем, на самом деле мы спим, — ответил шаман. — А когда засыпаем, то просыпаемся для снов. Чем ждать, чтобы сон пришел к тебе и дал тебе ответы, поищи его там, откуда они приходят.

С этими словами шаман медленно пошел прочь. Дамион смотрел вслед сутулой фигуре старика, уходящего шаркающей походкой. И когда фигура растаяла в темноте, он опустился на колени и стал чертить на песке.

Резьба на развалинах стен в оазисе относилась к древнему прошлому. Мохарцы сегодняшних дней и лет все изображения наносили не на камень, а на песок, потому что песок по натуре своей изменчив, перелетает с каждым дуновением ветра, и образы, начертанные на нем, не проживут достаточно долго, чтобы стать идолами. Никогда больше вожди племен не пойдут войной на богов друг друга.

Вакунга научил Дамиона, как рисовать вокруг себя шаманский круг, виток за витком, мысль за мыслью, заметая следы мог, пока не придешь в неподвижный центр. Сейчас он такой и нарисовал. Сперва самый внешний с его свирепыми стражами: львами, шакалами или фантастическими зверями собственного воображения. Далее кольцо волнистых линий, изображающих ров круговой реки. Потом внутренняя стена со шпилями башен, означающая крепость. В ней — круг пустого, нетронутого песка, где сел сам Дамион, скрестив ноги. Пусть внешний мир вихрится бурей, но здесь — ее неподвижное око. Дамион вспомнил звездообразный город Лиамар на вершине Элендора. Подобно этому кругу, понял он сейчас, город был мандалой, и Храм Небес стоял в ее центре.

Он закрыл глаза и стал глубоко дышать. Здесь не было амброзии, которая могла бы облегчить переход, и его разуму придется искать путь в Эфир своими силами.