Эйлия и амбисфена вошли вслед за ней в гостиницу. В главном зале было шумно и душно, полно здоровенных неопрятных посетителей, сгорбившихся над кружками местного варева или нюхающих какое-то зелье, похожее на растертые лепестки цветов. Их сладковатый запах прибавлял тошнотворности дымному воздуху. Возле двери громоздился тролль, и его маленькие глазки под нависшими выступающими бровями следили за всеми, кто был в зале.

— Это Горг, — сказала Маг, кивнув троллю. Проходя, она хлопнула его по плечу, и он что-то буркнул в ответ. — Я его наняла поддерживать тут порядок, плачу едой. И он своего хлеба стоит. Неплохой мужик — для тролля. Просто ему хочется есть, спать и жить — как всем.

Выйдя к стойке, Маг махнула Эйлии рукой в сторону пустого стола. Эйлия на него взобралась, взволнованно прокашлялась и начала рассказывать свои истории, на ходу приспосабливая их к публике: захватывающие легенды и предания, полные волшебства и приключений. Она рассказала «Волшебное кольцо», и «Медную лошадь», и «Царь и пастушка». Люди постепенно замолкали и начинали слушать, некоторые даже в нужных местах смеялись.

Когда она закончила третью сказку, появилась Маг и отвела девушку в кухню — накормить, как обещала: яичница из яиц какой-то неизвестной птицы и два ломтя серого хлеба.

— Ничего лучше нет, — извинилась Маг.

Но проголодавшаяся Эйлия набросилась на еду, поделившись с Твиджиком, который безопасности ради забился под ее стул.

Обслуживать гостей Маг помогала какая-то молодая девушка. Эйлия смотрела, как она ловко расставляет тарелки и принимает заказы у грубоватых посетителей.

— Какая красивая девушка, — заметила она.

Это не был праздный комплимент — всего лишь констатация факта: девушка отличалась выдающейся красотой — стройная, грациозная и с большими темными газельими глазами. И застенчива она была, как газель: глаза под длинными ресницами почти все время были опущены, будто опасались собственного разрушительного эффекта.

— Это моя дочь Май, — улыбнулась Маг. — Ну да, я понимаю, что ты думаешь: что ей давно уже пора бы уйти из дома и жить своей жизнью.

— Своей жизнью? Но ей же не больше пятнадцати.

— Четырнадцать исполнилось. А у вас, у деревенских, молодежь еще в эти годы дома сидит?

— Там, откуда я родом, так, — честно ответила Эйлия.

— У нас в городе они уже считаются взрослыми. Все говорят: да выбрось ты ее на улицу! Пусть выплывает или тонет, как все. Только Май у меня робкая и еще не готова быть с мужчиной. А заставлять я ее не буду, пока сама не созреет. — Маг вздохнула. — Круто нам приходится, только вдвоем вертимся.

— А отец ее умер?

— Он-то? Нет, уж как мне ни хотелось бы. — Маг скривилась, меся тесто. — Я с ним, с мерзавцем, черт знает сколько лет прожила, и он палец о палец не ударил. Я всю работу делала, глиняные горшки лепила и занавески плела на продажу, чтобы прокормиться. А тут он — раз! — и приводит в дом какую-то бабу: новая у него возлюбленная и уже с дитем. Все, говорит, будем жить счастливо, одной большой любящей семьей. Все будет хорошо, говорит… только получилось так, что госпоже и ее младенчику все самое лучшее, а нам с Май работы вдвое больше, чтобы еще два рта прокормить.

— И такое часто случается? — спросила Эйлия.

— В этом городе — да. Это мир для мужчин, и уже давно. Смотрящий браки не одобряет — говорит, не должны люди друг другом владеть, как вот звери лесные друг другом не владеют. Так что мужики чего хотят, то и делают — берут себе женщину и дальше живут по-своему, а нам, женщинам, либо делать, что говорят, либо — вон тебе дверь, иди себе. Мне уж последней каплей было, когда один из его дружков — такой же никчемный бездельник — стал к Май клинья подбивать — с его подначки, разумеется. Все пытался наедине с ней остаться, авансы ей делал. Она, бедняжка моя, перепугалась, и тут у меня наконец-то глаза открылись. Я ее в охапку и за дверь, и мы вдвоем вот это заведение поставили. Уже пару лет так живем. Мне бы раньше смыться, дура я, дура. Но помоги мне небо, любила я его, мерзавца никчемного!

Маг от души шмякнула тесто о посыпанный мукой стол. Эйлия, видя, что затронула больную тему, больше ничего говорить не стала и скромно вернулась к еде.

Потом она заметила, что Маг больше тесто не месит, никакой работы не делает, а стоит и на нее смотрит.

— Странная ты, — неожиданно сказала женщина. — С виду — ничего особенного, уж прости, и ничего на себя не напускаешь. А у меня почему-то такое чувство, что кормить тебя надо бы едой куда лучше и подавать на золоте.

Эйлия, собиравшая остатки желтка корочкой, остановилась и натужно засмеялась.

— О чем это ты?

Глаза у Маг стали сонными, невидящими.

— В тебе другая женщина — прекрасная дама, как принцесса из сказки, и в белом платье. Она сквозь тебя просвечивает, как луна сквозь тучу… О чем это я? Замечталась, сплю наяву. — Маг встряхнула головой, золотые кольца серег блеснули в свете факелов. — Не обращай внимания, на меня, бывает, находит. Так, а теперь расскажи мне, откуда ты и почему здесь совсем одна.

Было очень неловко, потому что Эйлия не любила врать и слишком мало знала об этом мире, чтобы притвориться, будто здесь живет. Но было понятно, что Маг тоже знает о нем не слишком много: она всю жизнь живет в этом городе. И Эйлия сплела сказочку, как выросла на далеком хуторе в глуши, рано осиротела, и пришлось ей жить одной. Эту часть она попыталась проскочить поскорее, зато подробно рассказывала о дороге в город, куда можно было включить сколько угодно деталей из ее настоящего путешествия по джунглям.

— Маг, а можешь ты рассказать мне про этого царя-дракона? — попросила она, закончив.

Подозрение у нее возникло сразу, как только она о нем услышала.

— Мало что. Его уже сотни лет как никто не видел. Я знаю только то, что мать мне рассказывала, а ей — ее мать.

Он жил в большом холме за городом, в том, где всегда вокруг пар и туман. Это он насылает дождь, так говорят, а когда сердится — молнию и гром. И может принимать любое обличье — зверя, птицы или человека. Моя мать говорила, что ее прабабка ей говорила, будто имя его — Морлин, но больше никто вроде бы этого не помнит.

Получается, Эйлия угадала: эти люди когда-то воздавали Мандрагору божеские почести. И вполне могли бы снова. Он с виду не старел, умел повелевать погодой, и им не обязательно было знать, что и без него дождь будет идти. В их глазах он был бессмертен — и неуязвим. Несомненно, он в далекие дни правил этим городом, позволяя его жителям себя почитать, потом по каким-то причинам надолго оставил его, предоставив горожанам жить как смогут. Может быть, ему просто надоела его роль или его прогнали лоананы. Как бы там ни было, если он вернулся, то явно с намерением остаться и устроить все по своему вкусу.

— Но на самом деле, — говорила Маг, — царь-дракон не человек, а дракон — один из небесных драконов, самый главный из них. В старом храме есть его статуя — дракон в короне. Она когда-то была золотая, статуя эта, и с самоцветами вместо глаз, но Собиратели все ценное из храма выгребли, когда его закрывали. Они сказали, что он не настоящий бог, иначе не дал бы им этого сделать. Но есть люди, что еще продолжают ему поклоняться — втайне. Смотрящий хотел это запретить, но искоренить так и не смог, так что теперь предпочитает не видеть. О нем не полагается говорить — прилюдно хотя бы. Я лично просто его боюсь, царя-дракона. В него сегодня мало кто верит, а я думаю, что он просто удалился на время и когда-нибудь вернется. А тогда ему вряд ли понравится то, что он увидит.

Вдали пророкотал гром, и Маг вздрогнула.

— Ну вот, дура, накликала. Такие разговоры до добра не доводят. — Она живо встала. — Доела? Пошли тогда, покажу тебе твою комнату.

Эйлия вслед за хозяйкой поднялась по скрипучим деревянным ступеням, Твиджик не отставал. Выглянув в окно, девушка увидела, что у гостиницы есть внутренний квадратный дворик с горячим источником посередине. В дымящемся озерце купались несколько человек.