— Есть. Но я не знаю, с чего начать.
Аурон сделал рукой неопределенный жест.
— Начните с чего угодно, и посмотрим, к чему мы придем.
— Ну хорошо… почему вы решили мне помочь там, на Элендоре?
— Когда Морлин меня приковал, я не мог убежать или мысленно связаться с херувимами. Они решили оставить Камень там, где он лежал, поскольку это была идеальная проверка той, кому он принадлежит: выбрать священный самоцвет среди массы драгоценных камней сокровищницы. Когда ты освободила меня, я, конечно, мог уже обратиться к ним. Они сказали, что ощутили прикосновение к Камню, но не знают еще, кто его коснулся. Я не видел тебя с камнем, но подумал, что ты можешь оказаться той, кого мы ждем. Я бы в любом случае тебе помог, раз ты меня освободила, но решил, что лучше всего будет доставить тебя на Арайнию — остановившись сперва на луне для очищения. Однако херувимы были по-прежнему не уверены. В конце концов, после некоторых споров, они решили доставить Камень на Арайнию, как и твоих спутников, и чтобы ты прошла испытание там. Если бы ты не доказала свое право, они бы вернулись за ним и отнесли бы его обратно на Меру — ожидать истинного хозяина.
— У меня есть вопрос, — сказал Тирон. — Почему лоананы все это время прятались от людей, хотя нам были бы очень полезны ваши знания?
— Мы прячемся не от всех людей, сир. Есть ваши сородичи, живущие ныне среди звезд, дальние ваши родственники на далеких мирах, с которыми мы поддерживаем тесный контакт. Это от мереев, жителей Меры, и их близкой родни на Арайнии нам велено скрываться и разрешено лишь наблюдать за ними издали.
— После Великой Катастрофы, — добавила Талира, — народ Меры отверг чародейство, опасаясь, что это оно навлекло на людей гибель. В каком-то смысле они имели право бояться, поскольку всегда есть те, кто употребляют магию во зло. Также говорилось в те времена, что, если применение магии станет обыденным, люди обленятся и перестанут трудиться, не будут зарабатывать себе на хлеб, и честный усердный труд перестанет быть в почете.
— И это правда, — согласилась Ана. — Опасности магии так же велики, как ее дары.
— Правитель моего народа рассудил, что мы слишком активно вмешивались в историю Меры, — продолжал Аурон. — Что мы дали ее народам знание, к которому люди готовы не были. Посему мы повиновались его словам и на время отстранились, наблюдая за вами лишь издали. Человечество — очень любопытная раса, одна из самых интересных. Вы зародились не на Мере, а попали труда с другой планеты.
— Да? А что это была за планета? — спросила заинтересованная Эйлия.
Аурон и Талира одновременно покачали головой.
— Мы не знаем, — ответил человек-дракон. — Те, что доставили оттуда ваших предков, искали другую планету, как можно более похожую на их мир: третью планету возле одинокого желтого солнца, с большой луной. Вероятность, что две такие похожие планеты окажутся рядом, весьма мала, и потому мы полагаем, что ваш родной мир очень далеко. Мера вполне отвечала целям этих древних чародеев, хотя климат на ней суров, и жили там лишь немногие создания: свирепые либбарды, винторогие йалы и еще некоторые виды. Чародеи согрели воздух Меры и смягчили климат, чтобы ваша раса смогла там жить, а аборигенные виды мигрировали к полюсам. Там и стала жить и процветать человеческая раса и многие виды, привезенные с родной планеты.
— Скажи мне, зачем вы, лоананы, закрыли порталы на Мере и Арайнии? Вы считаете, что люди дурно влияют на другие миры? — спросил Тирон. Он все еще злился, судя по голосу.
— Нет-нет. В Эфир должно быть нелегко войти даже посвященному, а волшебство все еще очень ново для человечества. Древние меранцы открыли слишком много врат и слишком во многих местах: неопытные маги тех времен видели в драконьих путях всего лишь удобство, быстрый способ добраться из страны в страну. Я надеюсь когда-нибудь увидеть часть этих врат вновь открытыми, но это время еще не скоро наступит.
— Это снова напоминает мне старые легенды, что есть множество самых разных невидимых дверей в миры фей и джиннов, их только надо найти. Но Эфир — ты говоришь, что он не безопасен? — спросила Эйлия.
— Не совсем. Тело там разрушено быть не может, потому что в той плоскости оно преобразуется в чистую квинтэссенцию. Но разум может подвергнуться нападению: он может быть введен в заблуждение или же порабощен. В Эфире твой разум является единственным твоим оружием: доблестнейший из воинов не может там полагаться на силу мышц, поскольку они остаются позади. Чтобы войти туда без опаски, нужна сила ума, не тела. Но все же лишь немногие из эйдолонов, встреченных там, будут враждебными.
— Эйдолоны? Что это?
— Эйдолон — образ обыденной вещи. Это появляющиеся в Эфире формы, подобие живых существ: зверей, птиц, других созданий. Некоторые считают, что это — замаскированные боги или ангелы, которые появляются, чтобы испытать нас. Другие говорят, что это всего лишь образы, созданные нашим разумом. Некоторые из них по видуобладают разумом, как могут подтвердить те, кто с ними сталкивался. Адепты чародейства, которые «призывают духов» в ваш мир, на самом деле переносят эйдолон в материальную плоскость. Эйдолоны могут выполнять приказы, и они создают впечатление, что полностью разумны. Но мы не хотим, чтобы они вырвались из-под нашего контроля и захватили нашу плоскость. Поэтому мы закрыли врата.
Эйлию страшно заинтересовало это царство, где ее слабое тело не будет обузой, царство, где она раз в жизни сможет быть наравне с воинами.
— Ну хорошо, — сказала Ана, — а со своим императором ты говорил, Аурон? Что он сказал?
— Императором? — эхом повторил Тирон.
— Орбион, император Небес, — пояснил Аурон. — Он правит всеми мирами и царствами Небесной Империи.
— А что он за существо? — спросил Тирон.
— Он лоанан. Вначале, когда архоны склонились к упадку и исчезли из Талмиреннии, решено было, что император будет избираться из одной из четырех древнейших рас: лоананы, т'кири, танравины и херувимы. Император Орбион правит уже почти тысячу лет. — Аурон снова посмотрел на Эйлию. — Мне было дано его разрешение доставить Трину Лиа через Эфир в мой родной мир, Темендри Альфаран. Он находится в созвездии, которое вы называете Драконом.
— Нет! — Тирон подскочил к круглому коротышке. — Ана, этого нельзя допустить! Ты же сама говорила, что на Арайнии ее сила непревзойденна, а что может ждать ее в другом мире, какие опасности? Может быть, этого и хочет Морлин: увести ее отсюда, лишить защиты от его нападения!
— Она уже чуть не пала жертвой врага, — ответила Ана. — Я со многими другими хотела ее защитить и чуть не потерпела поражение. На Темендри Альфаране, окруженная величайшими и мудрейшими магами драконов, она будет в большей, а не меньшей безопасности.
— Там до нее не сможет добраться ни предатель, ни шпион Морлина, — согласился Аурон. — Ей не будет необходимости оставаться там навсегда — только лишь пока она не обретет достаточную силу для битвы с врагами. Что до народа Арайнии, вы его можете убедить. Потому что вам, сир, боюсь, придется остаться. Лоананы сделают исключение только для Эйлии, но больше ни для одного человека с Арайнии или Меры — пока император и монархи не дадут своего разрешения.
Тирон опустился на трон и склонил голову.
— Нет. Второй раз мне этого не вынести. Как тогда, когда ушла она— оставила дворец, взяв наше дитя, оставила меня.
— Отец!
Эйлия опустилась на колени рядом с троном, взяла отца за руку, всмотрелась в опущенные глаза. Сейчас они были рядом. Она полюбила его сперва за доброту и мягкость, потом за все, что было у них общего — например, тяга к знанию. Если и оставались у нее сомнения, что он ее настоящий отец, они давно развеялись. Теперь, глядя в искаженное душевной мукой лицо, она без немерейского чародейства видела, как он страдает. Однажды он уже потерял ее, потерял на долгие годы, потом обрел снова — только чтобы узнать, что она о нем не помнит и любовь ее принадлежит другой семье. И сейчас, когда они наконец-то начали строить мост через разделяющую их пропасть, ее снова у него отберут. И у нее от мысли о разлуке тоже мучительно заныло сердце. Но она знала, что Аурон прав. Он не может защитить ее, и Тирон тоже не может. И трудно было сказать слова, которые Эйлия знала, что должна сказать, и еще труднее было подобрать правильные слова.
