Шэрон уже сама не понимала, чего больше в ее чувстве: любования красотой таинства любви или ненависти, что на ее месте не она, Шэрон. Ее тело томилось, а душу раздирала огромная темная ревность. Она была готова убить соперницу. Какое право имела эта стареющая особа присвоить себе Ральфа? Чем она смогла приворожить его? Своей женственностью и молчанием, взглядом из-под полуопущенных ресниц, голосом? Но ведь Шэрон тоже очень хорошенькая, к тому же она молодая и сможет любить его долго, очень долго…

Шэрон понимала, что мысли ее окончательно смешались и запутались. То, что она умудрилась влюбиться в мужчину, который принадлежат другой, это ее беда. Он ничего не обещал ей, не говорил, не давал никаких надежд. Она сама все придумала за те несколько встреч, которые у них были. Что из того, что он попросил у нее помощи и был очень ласков? Она даже тихонько застонала от боли и ненависти к своей богатой фантазии.

Она просто выбрала мужчину, который впервые ей по-настоящему понравился, и требовала от него соответствия.

Бежать, бежать! Сегодня же! На край света. Куда угодно, где нет людей и телефонов, где не работает почта, чтобы ее руки не потянулись к листу бумаги и не отправили ему жалобную просьбу хоть немножечко ее любить, хотя бы просто быть другом…

«Офелия, иди в монастырь», — вспомнила она. Бедная, бедная Офелия! Ее тоже свели с ума и утопили. Бедная Шэрон, ей захотелось нырнуть в воду и тоже утопиться.

Бедный, бедный мистер Грин, вдруг подумала Шэрон. Если я так мучаюсь и злюсь, что же должен был испытывать он, когда узнал о таком подлом двойном предательстве?

Эта мысль ее тут же отрезвила. Она села, посмотрела по сторонам, приходя в себя, и поняла, что еще не все потеряно…

Испытанный любимый процесс восстановления сил дал результат. И именно тот, которого так желала Шэрон. Она готова бороться. Но для этого нужен небольшой тайм-аут. Она не будет в ближайшее время встречаться с Ральфом. Ей нужно выяснить все до конца.

Сегодня она была так потрясена, что не стала говорить с Базилем и садовником Питером. А ведь они тоже могут что-то знать.

Может быть, Базиль был прав, когда говорил Мэри, чтобы та не распускала язык раньше времени…

Перед уходом Шэрон попросила у Элизабет разрешения вернуться завтра. Та только печально улыбнулась и кивнула. Базиль был настроен менее приветливо. Он сказал, что подумает, есть ли у него желание выставлять себя на всеобщее обозрение. Теперь, когда у Шэрон появилась надежда, она обязательно добьется, чтобы он поговорил с ней. И она не будет прятаться за камеру, она спросит его обо всем прямо!

Шэрон взглянула на часы и усмехнулась: прошел ровно час с того момента, когда она заперлась в ванной. Ее организм всегда сам знал, что нужно делать. Она не будет ничего планировать сегодня. Сейчас они мирно поужинают с отцом, потом она посмотрит какую-нибудь чепуху по телевизору, потом почитает и сладко заснет, а завтра отправится на поиски своего счастья. И она обязательно добудет его…

Отец ждал ее в библиотеке. Он не знал, в каком настроении будет его отчаянное дитя, и готовился к худшему. По его расчетам, дело, за которое взялись дети, почти не двигалось. Это должно раздражать Шэрон, которая всегда бежала впереди паровоза. Он мог ей все рассказать, но знал, что человек сам должен найти ответы. Иначе он всегда будет прятаться за чью-нибудь спину. Если она в дурном расположении духа, он не будет к ней приставать или успокаивать. Разочарование — это только шаг к победе.

Когда Шэрон появилась на пороге, Уильям был удивлен. Шэрон выглядела отдохнувшей и хитро улыбалась.

— Пап, хочешь, я угадаю, какая книга лежит у тебя на коленях? — спросила она, приближаясь.

Уильям быстро накрыл книгу руками, принимая игру. Дочь подошла, уселась на подлокотник и отвернулась.

— Можешь не закрывать, — сказала она. — Я не подсматриваю, потому что и так знаю.

— И что же я читаю?

— Как всегда одно и то же, — засмеялась Шэрон. — Своего любимого Фолкнера. Ты, папуля, эстет. Сейчас ничего, кроме комиксов, не читают. А ты как верная жена…

— Победила, — притворно вздохнул отец. — Что ты хочешь за это?

— Ни-че-го! — опять засмеялась дочь, целуя его в макушку. — Хочу поужинать с тобой, а потом поваляться и посмотреть телевизор. Если ты не против, мы будем язвительно обсуждать несовершенства телевидения и жизни.

— С удовольствием, — ответил отец, откладывая книгу. Потом не удержался и спросил: — У тебя все в порядке?

— Папа, ты же видишь, я в отличном настроении, — ответила Шэрон, поднимаясь с кресла. — Если захочешь, я потом тебе все-все расскажу, но не сейчас. Ладно? Сегодня у нас день безделья и пустых разговоров. Пойдем, очень есть хочется.

Уильям пошел за Шэрон, ругая себя за то, что у девочки нет рядом близкой женщины. Он видел, что ее томит какая-то боль, как бы она ни притворялась веселой и бодрой.

Если бы с ней была мать, то Шэрон могла бы поплакать у нее на плече или та дала бы ей дельный совет… Но, однажды дав себе слово не верить женщинам, он пожертвовал ради этого принципа и кое-каким комфортом. Теперь об этом уже поздно думать: Шэрон сама женщина. Только очень маленькая, очень самоуверенная и очень одинокая.

— Папа, почему ты так мало ешь? — спросила Шэрон, отправляя в рот последний кусок второй порции жаркого. — По-моему, так вкусно.

— Милая, ты забываешь, сколько мне лет, — невесело рассмеялся отец. — Мне совсем немного нужно.

— Но ты очень похудел в последнее время, — заметила Шэрон.

— Разве? Мне кажется, я в отличной форме, — не согласился Уильям. — Кроме того, доктора советуют воздерживаться.

— Папа, с каких это пор ты стал слушать советы докторов? Раньше ты их всех считал шарлатанами, — поддела его дочь.

— Детка, настает время, когда начинаешь себя беречь хотя бы для того, чтобы не доставлять хлопот близким.

— Если ты не будешь нормально питаться, то у меня начнутся хлопоты, — строго сказала Шэрон. — Ты мне нужен молодой и сильный.

— Да, действительно очень вкусно, — кивнул Уильям, с трудом проглатывая очередной кусок.

— А знаешь ли ты, что наша экономка посвящает все свое время тому, чтобы в нашем доме было уютно и комфортно? — вдруг спросила дочь.

— Вот как? — удивился Уильям. — Никогда об этом не задумывался. По-моему, она просто выполняет свою работу…

— Эх, папа, в этом-то все дело! Мы не замечаем людей, которые нас окружают, не видим их забот, не ценим того, что они делают для нас.

— Ты стала коммунисткой? — удивился отец.

— Нет, — засмеялась Шэрон. — Я еще не дошла до того, что все надо разделить поровну. Просто я сейчас делаю серию передач про людей нашего города, и сегодня экономка отца Ральфа рассказала мне много интересного.

Уильям замер. Значит, он был не прав. Дети оказались гораздо разумнее и изобретательнее.

— И что же она тебе рассказала? — спросил он с интересом.

— О! Ты все это увидишь, — заверила его Шэрон. — Наберись терпения. По-моему, может получиться интересный проект.

— Ты что-то скрываешь? — В голосе отца Шэрон услышала напряжение. Значит, он тоже что-то знает…

— Что ты, папа, — улыбнулась она. — Что может знать экономка, чего не знают все бульварные газеты. Мне действительно интересно делать новую передачу. Просто руки чешутся засесть за монтаж. Но я еще очень мало сняла. Завтра должен давать интервью Базиль. Значительный человек…

— Ну что ж, — не стал настаивать отец, — желаю тебе удачи!

Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы была рядом и счастлива, подумал он. Когда они до чего-нибудь докопаются, он им все расскажет. Пусть думают, что они могут перевернуть мир.

— Простите, мисс Мортенсен, — в столовую вошла Грейс, — вас к телефону.

— Кто?

— Мистер Ральф Грин.

— Хорошо, спасибо, — ответила Шэрон, допивая сок. — Грейс, все было очень вкусно. Спасибо.