— Мы войдем в кабинет. Вы останетесь, а я выйду. Вы представитесь мисс Брэдли и расскажете все, что произошло с вами позавчера утром у меня в доме. Все, как помните. Особенно точно передайте свои слова. Поняли, Матильда? — Она кивнула. — Не подведете меня?

— Нет, мистер Картрайт. Не волнуйтесь. Я уж сама теперь понимаю, что натворила. Это подружка ваша, да?

— Оливия — моя будущая жена, — твердо ответил Дуэйн и взялся за дверную ручку. — Ну что, готовы?

— Да.

Он внезапно что-то вспомнил, полез в карман, достал мятую записку и протянул ей.

— Вот это тоже покажите, поняли?

— Да, мистер Картрайт. Идемте же.

Дуэйн открыл дверь, пропустил Матильду вперед и вошел следом.

— Мисс Брэдли, это миссис Трики. Ей необходимо поговорить с вами, — быстро сказал он, повернулся и покинул комнату.

Прислонился с обратной стороны к двери, глубоко выдохнул и начал молиться. Второй раз за последние два дня и такой же — за последние двадцать пять лет…

Женщины молча, смотрели друг на друга. Оливия настолько была потрясена и разгневана неожиданным появлением Дуэйна, да к тому же еще в обществе другой женщины, что не могла прийти в себя. Поэтому первой заговорила Матильда.

— Здравствуйте. Меня зовут миссис Трики. Я пятый год работаю у мистера Картрайта. Приходящей уборщицей. Убираю два раза в неделю, по утрам. С девяти до одиннадцати. Иногда позже. Мои обычные дни понедельник и четверг. Но на этой неделе я пришла в среду, позавчера… Мистер Картрайт был в командировке, и я должна была привести дом в порядок к его возвращению…

Она продолжала говорить медленно и внятно, словно с ребенком. Описала все до мельчайших подробностей, вспомнила в точности свои слова, сыгравшие роковую роль, показала оставленную записку.

Оливия слушала не перебивая. Сначала — потому, что узнав голос, лишилась от гнева дара речи. А потом — потому что не могла не выслушать до конца.

— Мисс Брэдли, — закончила свой монолог Матильда, — поверьте, мне очень стыдно, что я причинила вам обоим столько неприятностей. Мистер Картрайт — настоящий джентльмен, он всегда был очень добр и ко мне, и к моему мужу. Один раз даже помог ему найти работу… — Она всхлипнула.

Оливия подошла и обняла ее.

— Как вас зовут?

— Матильда, мисс Брэдли. Вы… вы сможете когда-нибудь простить меня?

— Не плачьте, Матильда. Успокойтесь. Уже простила. Все в порядке, — произнесла Оливия и вышла из кабинета.

Он сидел на корочках, прислонившись спиной к стене, и смотрел прямо на нее. Искренне и открыто.

— О, Дуэйн, — прошептала Оливия, опускаясь рядом, и замолчала от избытка чувств.

Он заключил ее в объятия, заглянул в глаза и спросил:

— Ты веришь мне? Веришь?

— Да. П-прости…

— Шшш… молчи. Мы должны забыть об этом. Оставить позади, словно этого никогда не было.

— Нет. — Она горестно качнула головой. — Нет, Дуэйн. Я самая настоящая истеричка. Психопатка. Ты столько раз говорил, что я должна тебе верить, что ты не такой, как мой бывший муж, а я… Разве ты можешь любить меня? Такую?!

— Я не только могу любить, я люблю тебя. И всегда буду. И ты не истеричка, а женщина, измученная многолетними оскорблениями и обманами. А чтобы ничего подобного не повторялось, мы с тобой поженимся и никогда больше не расстанемся. Никогда. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока ты сама этого не захочешь.

— Но… как же, это возможно? Твоя работа, дела…

Он закрыл ей рот страстным поцелуем. А когда оторвался, ответил:

— Мы сегодня же полетим в Рино и зарегистрируем наш брак. Я оставлю свою работу. Я все продумал за вчерашний и сегодняшний дни, и знаю, чем теперь буду заниматься. А теперь отвечай: ты согласна стать миссис Картрайт?

Она молча кивнула. Потому что говорить не могла. Ее губы были заняты совсем не словами…

— Олли, у меня замечательные новости. Олли, ты слышишь меня? Олли! Да оставь же ты его в покое хоть на минуту и посмотри на меня!

Оливия на мгновение перестала щекотать малюсенькую розовую пятку и, слегка повернув голову, покосилась на Дуэйна.

— Ну, что еще у тебя?

— Ты можешь положить его в кроватку и посидеть со мной? — притворно раздраженным голосом спросил он.

Оливия посмотрела на крошечного трехмесячного малыша, потом на мужа и решилась на компромисс — завернула младенца в махровое полотенце, взяла на руки и вместе с ним подошла к креслу мужа.

— Ну, разве он не чудо? — спросила она, присаживаясь на подлокотник и попеременно целуя обе рыжие головы — большую и маленькую.

— Естественно, чудо. Ведь он — мой сын, — счастливо засмеялся Дуэйн.

Оливия улыбнулась и подставила мужу губы.

— Ну, что там у тебя за новости?

— Я получил письмо от издателя. Мой роман стал бестселлером в первую же неделю. Представляешь?

— Да что ты? — изумилась она. — Не представляю, конечно. Ты же категорически отказываешься показывать мне его.

— Потому что готовил тебе сюрприз. Вот, держи. — Он забрал у нее ребенка и протянул пакет.

Оливия нетерпеливо разорвала его, достала пахнущий типографской краской томик и взяла его с трепетом и благоговением — так же, как в первый раз приняла на руки их сына. Открыла обложку и на первой странице прочла:

Она подняла на мужа глаза, полные слез благодарности и любви, и растроганно прошептала:

— О, Дуэйн… Спасибо, мой любимый.

— Это тебе спасибо, — прошептал он в ответ, целуя ее так же страстно, как и в самый первый раз. Потом полушутливо добавил: — Обещаю, что следующее будет длиннее.

— Длиннее? — удивилась она.

— Угу. « Тебе, моя любимая Оливия. За то, что подарила мне сына»…

Она счастливо рассмеялась, а маленький Майки, почувствовавший, что ему достается не все ее внимание, возмущенно заревел.

— Не знаю, как мы с таким скандалистом поедем, — качая головой, заметил Дуэйн.

— Поедем? Куда это мы должны ехать? — удивилась Оливия.

— Рекламное турне. По пяти городам. Нью-Йорк, Бостон, Чикаго, Лос-Анджелес, Даллас. Через две недели.

Она задумчиво посмотрела на мужа, потом на сына и снова на мужа. Потом решилась:

— Поезжай один, Дуэйн. А мы с Майки будем ждать тебя дома.

— Но как же… — Он совершенно растерялся от неожиданности. А потом вдруг улыбнулся. — Ты уверена?

— Да… Абсолютно уверена. В тебе и в нас, но, главным образом, в себе самой.

Она импульсивно вскочила, кинулась в соседнюю комнату, вернулась с картиной, первой, что закончила после рождения Майки, которой муж восхищался не далее, как сегодня утром, и решительно написала на обороте: