Дуэйн положил трубку и на мгновение присел рядом с телефоном, тупо глядя на ковер.

Если бы ему рассказали о подобном происшествии, то он, не колеблясь, ответил бы, что такого не бывает. И вот теперь судьба вынуждает его не только самому поверить в совпадения, но и убедить в них любимую женщину.

Господи, за что ты так поступил с ней? Разве мало было ей страданий? Почему именно ее выбрал объектом своей беспечной глупой шутки?

И он с ужасом представил, что должна была пережить Оливия, его нежная и тонко чувствующая возлюбленная, услышав такие слова. Неудивительно, что она сделала то, что сделала. И что не желает больше иметь с ним никаких дел. Странно, что она вообще согласилась поговорить с ним.

А он-то, жалкий эгоист, думал только о себе. Устроил игру в муки ревности на пустом месте.

Да ты еще не знаешь, голубчик, что такое ревность!

Черт побери! Сначала Марси, а теперь такое!

И Дуэйн взбунтовался. Он мысленно вскричал: «Боже, ты несправедлив! Как же Ты несправедлив к нам! А особенно к ней! Зачем посылаешь такие тяжкие испытания слабой, измученной женщине?»

И Господь услышал и послал возроптавшему озарение.

Да, чтобы ты понял наконец, что должен защищать ее. Всегда. До последнего твоего вздоха.

— Мистер Картрайт, вы бы включили фары, уже совсем темно, — робко произнесла Матильда, сидящая рядом с ним на переднем сиденье.

Дуэйн вышел из глубокой задумчивости и заметил, что она права. Кинул взгляд на часы — без пяти девять. А им еще ехать и ехать. Не меньше трех часов.

И куда он направляется? Оливия все еще в больнице. Глупо рассчитывать, что им обоим удастся прорваться к ней в столь поздний час. Придется остановиться и заночевать где-нибудь, а утром продолжить путь, но уже не в Левистон, а на ранчо.

Так он и поступил. Снял два номера в первом попавшемся мотеле и приготовился к еще одной бессонной ночи. Но усталость одержала верх, и вскоре Дуэйн уснул как убитый. А когда открыл глаза, было уже почти восемь утра.

Девять часов сна значительно улучшили его состояние, как физическое, так и душевное. Мысли же о скорой встрече и примирении с любимой придали новых сил. Он принял душ, сбрил неопрятную щетину и приготовился продолжить путь. И, только уже усевшись за руль и заведя мотор, вспомнил о Матильде.

— Черт, хорош бы я был, оставив ее тут!

Сгорая от нетерпения, он кинулся к ее номеру и принялся барабанить в дверь. А потом ждал еще полчаса, пока заспанная женщина приводила себя в порядок. И еще почти столько же ушло на завтрак, который она потребовала.

— Мистер Картрайт, я понимаю ваше беспокойство, но вчера мы не ужинали. Не знаю, как вам, а мне просто необходимо поесть. Иначе я не доеду.

Несмотря на свое нервное состояние, Дуэйн неожиданно обнаружил, что и сам не прочь перекусить.

Еще бы! Ведь последний раз он ел… Когда же это было? Вчера? Нет. Позавчера? Да, видимо, позавчера…

В результате всех этих задержек он подъехал к воротам «Ранчо потерянных душ» около полудня. И, к крайнему своему изумлению, увидел еще три машины и расхаживающего вдоль ограды парня с винтовкой.

О господи. Это же репортеры!

— Матильда, я сейчас пойду и поговорю с охранником. А вы сидите и молчите, кто бы и какие вопросы вам ни задавал. Поняли? Ни под каким предлогом не раскрывайте рта.

— Да, мистер Картрайт, — испуганно вжавшись в спинку кресла, пискнула женщина.

Дуэйн вылез, захлопнул дверцу и подошел к ковбою.

— Эй, мистер, никого не велено пускать. Возвращайтесь-ка к своим коллегам, — грубо заявил тот.

— Я не журналист, я адвокат мисс Брэдли. Она уже вернулась домой?

Ковбой внимательно осмотрел его с головы до ног, но не пришел ни к какому выводу — ни к положительному, ни к отрицательному.

— Ничего не могу сказать. Нам приказано никому не давать никакой информации.

— Отлично, — негромко, но с энтузиазмом отозвался Картрайт. — Я сам предложил вашей хозяйке принять такие меры безопасности. Рад, что они выполняются. Но мне необходимо переговорить с ней. Срочно. Это вопрос жизни и смерти.

Ковбой снял шляпу, почесал в затылке и хмыкнул. Одел ее обратно, прикусил ус и задумчиво ответил:

— Если хотите, могу позвать управляющего. Разбирайтесь с ним. Идет?

Адвокат кивнул и вернулся к машине, ощущая на себе любопытные взгляды.

Прошло несколько минут, и за оградой на подъездной дороге появился всадник. Дуэйн присмотрелся и узнал его — это был Джек Вернон, которого он видел в один из визитов на ранчо, когда тот приходил посоветоваться с Оливией. Он снова вылез из машины и подошел к охраннику. Джек спешился.

— Мистер Вернон… — начал было Дуэйн, но тот перебил его:

— Мистер Картрайт? Сожалею, но хозяйка отказывается вас видеть. Она…

Дуэйн не дослушал.

— А миссис Грейнджер? Она уже вернулась? Могу я поговорить с ней?

Пришла очередь управляющего чесать в затылке. И он сам, и его ребята не привыкли к обязанностям охранников и не очень представляли, как себя вести в подобных обстоятельствах. Тем более что молодой адвокат вызывал симпатию. Только верность хозяйке заставляла Джека колебаться.

Наконец он решился.

— Что ж, думаю, с миссис Грейнджер вы можете поговорить. Но только здесь. На территорию я вас впустить не имею права.

— Разумно. Но вести беседу с миссис Грейнджер мне бы хотелось в таком месте, где нас не смогут услышать. Это в наших общих интересах — и моих, и мисс Брэдли. Кстати, они тут давно? — кивнул Дуэйн в сторону репортеров.

— Да уж четвертый день. Но не очень настойчивы. То появляются, то уезжают. Слава богу, их уже не было, когда приезжала «скорая помощь», — доверительно произнес управляющий.

Ему нравился этот парень, и он никак не мог понять, почему мисс Олли отдала столь суровый приказ в отношении него.

— Это верно. Ничего, они должны скоро снять осаду. Когда их редакторы поймут, что основные события разворачиваются в Нью-Йорке.

— Ладно, мистер Картрайт, вы подождите, а я съезжу за нашей миссис Грейнджер.

И снова потянулись минуты ожидания. Репортеры оживились, увидев, что с Дуэйном хоть разговаривали, и попытались получить от него какую-нибудь информацию. Но он категорически отказался комментировать свою беседу.

Наконец со стороны дома показалась старая «тойота», остановилась и из нее вышла пожилая домоправительница.

Дуэйн еще раз напомнил Матильде о необходимости молчать, что бы ни случилось, и приблизился к воротам.

Ковбой впустил его внутрь.

— Миссис Грейнджер, как Оливия? — воскликнул он, схватив ее за руки.

Та потупилась, отняла руки и ответила:

— Нормально. Только молчит все время. А о вас даже слышать не желает. Я пробовала что-то спросить, но она так посмотрела…

— Миссис Грейнджер, я буду с вами предельно откровенен. Между мной и мисс Олли произошло недоразумение. Досадное, но недоразумение. Я должен объясниться с ней. Обязательно. Обещаю, что когда она выслушает меня, то не будет сердиться на вас. Клянусь. — И, видя, что кухарка еще полна сомнений, в полном отчаянии выпалил: — Я люблю ее, миссис Грейнджер, понимаете, люблю! И хочу жениться. Немедленно. Как только мы объяснимся. Вы верите мне? Верите?

— Я-то верю, молодой человек, — вздохнула миссис Грейнджер. — Главное, чтобы мисс Олли вам поверила. А ей это непросто, после той жизни, что у нее была с этим… ну, сами знаете.

— Знаю. Но я не просто так приехал, а еще и доказательства привез. Прошу вас.

— Ладно. Что бы она там ни думала, а я, старуха, считаю, что вы правы. Давайте, молодой человек, езжайте и поговорите с ней. И смотрите, будьте убедительны, — решилась, наконец, миссис Грейнджер. И крикнула, увидев, что он кинулся к машине: — Мисс Олли в кабинете!

Ворота распахнулись, пропустив серебристый «линкольн», и снова закрылись. А заинтригованные журналисты остались ждать.

Дуэйн остановил машину у дома, помог Матильде выйти и повел ее в дом, инструктируя по пути: