Когда Оливия открыла глаза, солнце уже спускалось к горизонту. Она потянулась и, повернув голову, встретила горящий взгляд возлюбленного.

— Ты чертовски хороша, Олли. Так бы и съел тебя. Иди ко мне скорее…

Он попытался схватить ее за руку, но она увернулась и, смеясь, скатилась с кровати.

— Но-но, мистер Картрайт, умерьте свой пыл. Жертва вашей сексуальной ненасытности в любую секунду может скончаться голодной смертью. И вам, между прочим, тоже не мешает подкрепиться перед следующим раундом.

Дуэйн тоже засмеялся.

— Боишься, у меня сил не хватит? Иди, проверь… — И потянулся к ней с таким выражением лица, что она не выдержала и упала в его объятия.

Только через полчаса они вспомнили о пропущенном времени обеда.

Но вылезать из постели не хотелось, ни тому, ни другой. Однако Оливия, помня об обязанностях хозяйки, вызвалась спуститься в кухню. Что и сделала, не забыв захватить кроме еды еще и бутылку вина.

Некоторое время оба молча, и сосредоточенно жевали, а когда, наконец, утолили первый голод, Оливия вернулась к прерванному любовной игрой разговору.

— Знаешь, Дуэйн, я решилась.

— Решилась? — непонимающе отозвался он, все еще увлеченный столь полюбившимся ему пирогом. — На что, милая? — Но когда взглянул на нее, то выражение ее лица сказало ему все. — Ты уверена?

— На сто пятьдесят процентов, — заявила Оливия. — Я готова вытерпеть неприятные расспросы, если это необходимое условие, чтобы покарать зло. Мне мысли не только об отце, но и о несчастной девочке покоя не дают.

Он качнул головой.

— Будет непросто, Олли. Надеюсь, ты отдаешь себе в этом отчет?

— Да, Дуэйн. Полностью.

— Понимаешь, журналисты могут даже обвинить тебя в том, что ты знала о наезде.

Оливия кивнула.

— Понимаю. Но полиция ведь не заподозрит?

— Нет. Гарантирую. Показания Орландо будут недвусмысленными и однозначными. Я сам займусь им.

— Но… — Ей вдруг пришла в голову тревожная мысль. — Разве он может давать показания? Они же обратятся против него…

— Олли, милая, за него не тревожься. Этот вопрос будет решен обычным образом. Смягчение наказания за дачу свидетельских показаний практикуется довольно широко. Сейчас речь идет только о тебе. Готова ли ты к тому, что у твоего порога появятся десятки репортеров, сующих нос не в свои дела?

— Я понимаю, Дуэйн. Все понимаю. Но Эндрю надо остановить. Согласен? И то, что он время от времени перепродает кому-то сигарету с марихуаной или щепотку кокаина, едва ли поможет надолго засадить его за решетку. Он — опасный человек, Дуэйн, я поняла это. И готова, потерпеть некоторые неудобства, чтобы избавить от него ни в чем не повинных людей. Откуда мы знаем, может, в эту самую минуту он замышляет новое убийство?

— Мы не знаем, — мрачно подтвердил адвокат и подлил ей вина. — И ты абсолютно права: его необходимо остановить. Я завтра же вернусь в Нью-Йорк. Так?

— Так, — кивнув, согласилась Оливия. — И Присцилле… тоже не давай пощады, Дуэйн. Надо оставить ее без единого цента, принадлежавшего отцу. И я хочу выгнать ее из его квартиры. Это… возможно?

— На свете практически нет ничего невозможного.

— Для нее утрата роскошной квартиры в одном из самых престижных районов Нью-Йорка будет равна катастрофе. Она не только алчная, но и жутко тщеславная особа. — Оливия на секунду задумалась, потом добавила: — А я жутко мстительная.

Дуэйн обнял ее и нежно поцеловал в обнаженное плечо.

— У тебя есть все основания для этого. Ты имеешь полное право мстить за родных.

— Значит, ты не осуждаешь меня?

— Никоим образом, любимая. Я был бы не в состоянии осудить тебя, даже если бы ты этого заслуживала…

Он скрепил свое заявление еще одним поцелуем, на сей раз в призывно приоткрытые яркие губы. Поцелуй затянулся. Дуэйн лишь ненадолго оторвался от Оливии, чтобы поставить мешающий им поднос на пол…

На следующее утро молодая женщина отвезла возлюбленного обратно в аэропорт и простилась с ним на несколько дней.

— Я закончу дела, скорее всего в воскресенье, но должен буду сразу вернуться в Сиэтл. Мне предстоит наверстать упущенное время…

— Дуэйн, сколько ты терпишь из-за меня неудобств, — целуя его, шепнула Оливия.

— Награда более чем оправдывает эти неудобства, — ответил он. — Чем ты будешь заниматься без меня, милая?

Она пожала плечами.

— Работать, конечно. Может, заеду к Бекки. Ее мужчины, как она их называет, должны были уже вернуться с верхних пастбищ. В субботу могу съездить с Джеком на аукцион в Бутт. Он хочет купить несколько быков-производителей новой породы. У меня, знаешь ли, весьма образованный управляющий. Читает массу журналов по современному скотоводству, следит за всеми новыми веяниями. Мне очень повезло с ним…

— Похоже, что так. Кстати, а какой он, этот твой Джек?

Оливия засмеялась.

— Уж не хотите ли вы приревновать меня к Джеку Вернону, мистер Картрайт?

— Почему бы и нет? Он, наверное, молод и хорош собой?

Смех превратился в хохот.

— Ну, Дуэйн, тут тебе беспокоиться не о чем. Ты его видел вчера, когда мы приехали… Джек ждал меня в доме, помнишь?

— Помню. Но мне он не показался старым или безобразным.

— Собственно говоря, мне он тоже не кажется таким, — подумав, согласилась Оливия. — Просто я так привыкла к нему, что не воспринимаю как мужчину.

— У него, однако, есть одно преимущество передо мной… — задумчиво протянул Дуэйн, поглядывая на молодую женщину.

— Какое же? — несказанно удивилась та.

— Он всегда рядом, — грустно ответил он. — А я опять уезжаю… Думаю, нам надо будет поговорить на эту тему после моего возвращения.

— Хорошо, Дуэйн, — серьезно сказала Оливия. — Обещаю. А по поводу Джека не волнуйся, ладно? И звони мне, когда будет возможность.

Он пообещал. Они поцеловались, и адвокат заспешил к стойке, где как раз заканчивалась регистрация. Через десять минут самолет, раскрашенный голубыми и красными полосами, пробежал по полю и поднялся в воздух, унося его на восток, прочь от любимой женщины…

И снова потянулись для Оливии тоскливые дни — дни без него. Она заполняла их, как могла, не позволяя себе скучать, или погружаться в депрессию. Живопись и новаторские идеи Джека Вернона активно помогали ей в этом. И ежедневные звонки Дуэйна тоже. Ему пришлось задержаться в Нью-Йорке дольше, чем он планировал.

А когда пятые сутки разлуки подходили к концу, он сообщил ей, что наступило время готовиться к испытаниям.

— Олли, мне очень неприятно говорить тебе об этом, но, полагаю, уже завтра ты будешь в осаде. Сегодня утром в прессе появились первые статьи…

— Вот как? — с замиранием сердца отозвалась она.

— Увы. И весьма неприятные. Один грязный листок назвал Уоррена «видным деятелем современного театрального искусства» и весьма прозрачно намекнул на его «связь с одним из ведущих современных дизайнеров». Вечерние выпуски газет еще не вышли, но я с легкостью представляю себе, что в них будет. А завтра… завтра должно начаться нашествие желающих взять интервью у тебя. Что, если ты какое-то время побудешь дома? И попросишь Джека собрать сильных парней и не пускать репортеров на порог?

— Думаешь, это благоразумно? Они могут решить, что мне есть что скрывать.

— Олли, тебе есть что скрывать, — настойчиво произнес Дуэйн. — Не забывай об этом.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду печальное событие, происшедшее в твоей семье около месяца назад, — ответил Дуэйн.

— Почему ты так странно изъясняешься?

— Потому что не могу быть на сто процентов уверенным, что наш разговор никто не слушает.

— О!..

— Вот именно. Поэтому и прошу от тебя максимальной осторожности и осмотрительности.

— Хорошо, поняла. Когда ты собираешься вернуться, Дуэйн?

— Не раньше, чем послезавтра.

Она вздохнула, но ничем его слова не прокомментировала. Потом вдруг вспомнила о другом звонке, раздавшемся часа три назад.