– Гм-м, прошу прощения, преподобный отец, – вмешался Генри Уиверспун, который только подоспел, в пальто и шарфе, с палкой. – Я хотел уточнить, что Артур служил привратником в Юниверсити-колледже. Я как раз там был, почему и пришел почтить его память. Артура помню прекрасно, м-да, вот только пил он тогда, надо сказать, по-страшному.

– Спасибо, Генри, – сказал викарий. – Но мы собрались здесь сегодня, в это тихое английское утро, для того чтобы вспомнить не слабости Артура, но его многие добродетели, поскольку для нашей Андреи он был любящим мужем, а для Дотти любящим отцом…

– Отчимом, – лаконично пискнула Дотти. Ей в универмаге разрешили не выходить сегодня в утреннюю смену.

– Прошу прощения, вы правы, Дотти. И в самом деле, наш покойный был любящим отчимом и для Дотти и для… э… Дуэйна. Всем нам приходится защищать себя в этом мире, Артур же Ридли был человек сдержанный и очень скромный. Мы ценим эту его скромность как добродетель. Так почтим его кончину. Он умер как жил: без суеты, без протеста. «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями: как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается».

Могильщики опускали гроб с телом Артура Ридли в могилу, а Андреа и Дотти бросали на крышку букетики шуазии.

Роуг и Дэйв шуровали лопатами, засыпая могилу, а отец Робин нараспев произносил:

– И поелику Всевышнему угодно было принять в пределы свои тело усопшего ныне Артура Ридли, мы предаем его останки земле. Прах к праху, земля к земле, в надежде на воскресение и вечную жизнь через Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.

Андреа и Дотти стояли у могилы, тесно прижавшись друг к другу. Обе наконец обронили несколько слез, потрясенные финальностью стука комьев земли о крышку гроба – стук был глухой, страшный. Трудно было понять, об Артуре ли плакали они или о себе самих – а может, обо всех смертных. Отец Робин подошел к ним и мягко произнес слова утешения.

Пока немногие присутствовавшие на похоронах медленно выходили с кладбища на улицу, Джо Коутс, хромая, приблизился к викарию и сказал:

– Да-а, что и говорить: продирает… Это вы правильно сказали, ну, насчет того, что все мы, едва снизойдем, как пора из нас букетики… мда-с… Следующая, видно, будет моя очередь, вот увидите. Меня прямо разбирает: помянуть бы, а, отец Робин?

– Я что, не человек? – спросил отец Робин, озорно поблескивая глазами. – Каково мне, по-вашему, было? Ни одному служителю церкви еще не попадались такие буйные, непослушные прихожане…

Джо помотал головой:

– Вы уж простите за перебивки наши. Не откажите, викарий, позвольте угостить вас сегодня, ладно? Вы добрый человек.

Научный сотрудник в белом халате по имени Бертрам Виссик лысел, так что его и без того высокий лоб продвинулся дальше вверх и теперь совершенно беспрепятственно достигал макушки. Жена Бертрама, Бренда Виссик была непревзойденная кулинарка, такие пирожки делала, что пальчики оближешь, в связи с чем ее не раз приглашали выступить по телевидению. Жили они на Бленхайм-драйв в Северном Оксфорде, в отдельном доме с псевдо-тюдорским фронтоном; по обе стороны от парадного входа росли два лавровых деревца в кадках. В прихожей стоял конь-качалка, Бренда скакала на ней еще ребенком. Бренда и Бертрам обожали своего жесткошерстного терьера по кличке Блоггз; детей же у них не было.

Но Бертрам ни о чем этом не мог теперь и думать, ибо вместе с инспектором Лоррилоудом разглядывал осла, привязанного ремнями к специальному стенду в лаборатории.

Бертрам лопаточкой дотронулся до морды животного – посмотреть, как оно отреагирует. Животное отреагировало предсказуемо: забилось и стало брыкаться, изо всех сил пытаясь высвободиться.

– М-да, в генетическом отношении вполне нормальный осел, инспектор. Объясните-ка мне еще раз, что заставляет вас предположить, будто он недавно пребывал в человеческом облике.

Инспектор Лоррилоуд, прежде чем изложить суть дела, некоторое время пристально изучал электронный блокнот. Наконец сказал:

– Этот в прошлом человек, который пользовался именем или кличкой Грейлинг, находился под подозрением в двоеженстве – преступлении, которое он совершил, постоянно проживая в Аргентине и на Британских островах, соответственно. Были и финансовые вопросы, требовавшие расследования. Для произведения ареста мы с коллегами направились к нему в Хэмпден-Феррерс под Оксфордом, где он снимал дом, известный как Розовый дом. Там в последнее время случались странные вещи, однако, войдя внутрь, мы обнаружили, что мистер Грейлинг с целью избежать ареста успел превратиться в осла, которого вы сейчас и наблюдаете. Доказательства такие: на животном по-прежнему был пиджак мистера Грейлинга, и в карманах мы обнаружили авторучку, несколько порнографических открыток и распечатанную пачку жевательной резинки, а еще пакетик пряной смеси, известной под названием «Бомбейские радости». Следов наркотиков не обнаружено. Несмотря на это, было принято решение арестовать это животное.

Бертрам Виссик серьезно кивнул:

– Что ж, довольно редкий случай, господин инспектор. На моем веку что-то подобное было году, кажется, в 1981-м, в районе Боарс-Хилл. Там жертвой аналогичной трансформации стал глава колледжа – сразу, как вышел на пенсию. Он, по всей видимости, большую часть жизни, еще задолго до пенсии, провел, как бы это выразиться… ну, под видом осла. Но очевидно это стало лишь на пенсии. Лучше всего оставить осла у нас в лаборатории, – предложил он. – Пусть побудет вот так, под оком видеокамер, чтобы мы за ним понаблюдали: не исключено, что он рано или поздно снова превратится в человека. – Виссик даже попытался пошутить: – Я называю такие случаи синдромом Джекила и Маугли…

Лоррилоуд, набычившись, ощетинился зубами, а это как мы уже знаем, означало, что он намерен сказать нечто глубоко продуманное:

– А нет ли возможности, сэр, войти в контакт с этим животным? Например, поскольку он способен сейчас издавать лишь традиционный вопль «йа-йо», чем ослы всегда славились, можно было бы, затратив определенные усилия и терпение, обучить его, например, обозначать знак согласия звуком «йа», а несогласия – звуком «йо»… или, разумеется, наоборот. Тогда можно было бы допросить его и выяснить, что у него на уме.

– Разумно, – сказал Виссик. – Но это несколько позже, а пока, мне кажется, неплохо оставить его на час-другой просто под наблюдением.

Это решение хирурга-ветеринара и было принято. Лоррилоуд проронил еще несколько заключительных реплик и покинул здание.

Бертрам Виссик позвонил Бренде Виссик.

– Ну что, инспектор все еще дышит тебе в затылок? – спросила Бренда.

– Нет, ушел. Дела, говорит. Значит, пойдет, видимо, пропустить стаканчик. Или два. А то и три.

– Так эта история, будто кто-то взял и превратился в осла – это ведь чепуха, правда?

– Вполне возможно, дорогая. Я такие случаи классифицирую как синдром Джекила и Маугли…

– Ты бы лучше выпустил бедную скотину побродить по полю. Если наши представители закона уже ослов начали арестовывать, закон, выходит, совершенно ослиный.

– Вот-вот. Пожалуй, ты права, сейчас выпущу. А что у нас на ужин, дорогая?

Жимолость у крыльца расцвела в полную силу. Пенелопа входя в дом, остановилась на минуту, вдыхая аромат. Внутри пахло сигаретным дымом: он проник в гостиную со второго этажа, из спальни Беттины. Дверь открывалась с трудом. Пенелопа ее захлопнула, и Беттина, услышав стук, перегнулась через перила:

– Пенни, вам письмо. Я на стол положила.

– Спасибо, – раздраженно ответила Пенелопа. По какому праву жиличка трогает хозяйкину почту? Беттина совершенно не обязана ни забирать почту, ни класть на кухонный стол. Пенелопа воспринимала это как вторжение.

У нее сегодня был напряженный рабочий день в Брукс-колледже: она провела три собеседования с зарубежными студентами и двоих сочла непригодными. Хотя, возможно, ей не хватило сегодня терпения.