– А как она вообще? Хорошо написана?

– Пенни, так нельзя ставить вопрос. Это все равно что спросить: а рок-н-ролл, он как, ничего? Произведение должно быть значительным: только тогда на нем можно заработать кучу денег. – Леонора уселась на стол Пенелопы всем своим задом. – Видишь ли, – призналась она, – иногда наша ситуация в культуре приводит меня в отчаяние. Разве что по-своему увлекательно наблюдать, как все разваливается. Это ведь следствие капитализма, так? Когда все оценивают по объему продаж. Пенелопа (уже не раз слышавшая от подруги вариации на эту тему) ответила, чуть поддразнивая:

– Капитализм, конечно, разжигает алчность, а она, в свою очередь, никак не способствует счастью.

– В точку! Слепая погоня за счастьем ведет лишь к страданиям… Так нам всем и надо! Кстати, о птичках, а что у нас на любовном фронте? – резко сменила тему Леонора. Она перегнулась через стол и уставилась Пенелопе в глаза, симулируя гипноз.

– Ну, как тебе сказать, – начала было Пенелопа, – так получилось, что я встретила одного человека…

– Можешь не продолжать! – взвизгнула Леонора. – Я все знаю! Он славный, но тебе совершенно не пара. Либо женат, либо голубой, либо горбун. Я сама только что, в субботу, была в гостях и нарвалась на роскошного мужика!.. Мы, разумеется, выпили в полный рост, и я в конце концов оказалась у него в постели. Но едва мы с ним залегли, как я тут же обо всем пожалела. Пусть я практически лыка не вязала, но все равно у него от подушек такой запах… в общем, жуть, понимаешь? И от него самого тоже. У меня, разумеется, тут же к нему весь интерес пропал. Но когда дело заходит так далеко, ломаться и занудствовать уже поздновато. Поэтому…

– Тебе все равно повезло куда больше моего, – перебила Пенелопа. – У меня ничего такого и близко еще нет.

Правда, у нее в раннем девичестве был момент, когда она зашла почти так же далеко, задолго до того, как встретила Грега. Она тогда по уши влюбилась в Адама; курчавого юношу, который с обольстительным шотландским акцентом пел ей песенки из «Моей прекрасной леди». Он, правда, оказался слишком робок, чтобы довести их взаимное увлечение до логического завершения. Адам впоследствии стал научным работником, преподавал, сделался большой шишкой в совете какого-то научного общества – Пенелопа, правда, никак не могла упомнить, чем же он занимался. Он давно превратился в тучного, осанистого доктора Адама Гамильтона-Дугласа, невыносимо эрудированного и скучного до зубной боли. Пенелопа умела терпеть скуку, поэтому с доктором Гамильтоном-Дугласом раз в год обедала. Он неизменно платил за нее, что правда, то правда. Сейчас ее радовало, что они хорошие знакомые, и поэтому, едва Леонора ушла, Пенелопа набрала номер его сотового.

Он тут же ответил, но заявил, что занят: размышляет. Они обменялись любезностями, и Гамильтон-Дуглас сообщил, что размышляет над тем, не пора ли ему жениться. Он уже говорил об этом, когда они встречались в прошлый раз.

– Адам, у меня есть подруга, у которой, по-моему, определенные психологические затруднения. Мне нужен твой совет. Она кажется, всерьез считает, что под нашей деревней ней расположено селение мертвых, практически с такими же строениями, только, разумеется, такое же, заполненное землей. И что мертвые живут там. У меня аж мурашки по коже…

– Погоди, о какой деревне речь? – перебил он ее.

– Да Феррерс. Наша Хэмпден-Феррерс.

– А-а, это где ты жила? Такты по-прежнему там? Все, надо думать, дешевле, чем в Оксфорде. Сплошная зелень, да? Кругом деревья. По верхней дороге у вас там одни грабы растут, так?

– Но с ее стороны не слишком… она психологически не…

– Ну, у меланезийцев точно такие же верования, – бодро откликнулся Адам. – Видимо, это связано с деревьями, au fond. [33]И потом, все зависит от восприятия. У меланезийцев потусторонний мир – очень грустный и отчаянно скучный. Мертвецы там занимаются тем же, чем и при жизни, стараются, как могут. И характер у них тот же, что при жизни. Поэтому не удивительно, что они вечно пытаются…

– Но у нас же не Меланезия, Адам! – прервала его Пенелопа. – У нас графство Оксфордшир, сердце Англии, и я вот что хочу понять…

– Видишь ли, дорогая моя, – снова забубнил в ухе Пенелопы монотонный голос Гамильтона-Дугласа, – сама идея – все эти города на воздусях или же поселения под землей – довольно универсальна. Я же говорю, все зависит от восприятия. Мы не способны выносить чрезмерное воздействие реальности, или, в сущности…

– Что же получается, моя знакомая просто…

– Извини, что перебиваю, но ты все же постарайся выслушать до конца, что я тебе пытаюсь растолковать. В бронзовом веке многие племена в регионе Эгейского моря сооружали гробницы с коридорами – ступенчатые стены, огромные своды, множество камер. Точь-в-точь небольшой город. Люди всегда стремились объяснить природные явления – а я к ним, разумеется, отношу жизнь и смерть – теологически, что в немалой степени…

– Адам, но это же было в бронзовом веке, – нетерпеливо заметила она. – А сейчас, по-моему…

Хохот в трубке чуть не оглушил Пенелопу. Да, вот оно: помимо прочего, ей никогда не нравилось, как он смеется.

– По-твоему, что же, бронзовый век – это так уж давно? – спросил он, отсмеявшись. – Поверь, по геологической шкале времени это – вчера!.. А для тех, кто застрял в этом вашем зеленом Хэмпден-Феррерсе, бронзовый век, по-моему, вообще в разгаре…

Земля за церковью Святого Климента в этот час всегда была прохладной: она в тени церкви, где, впрочем, во время отпевания было тепло. Некоторые прихожане явились на похороны Артура Ридли без пиджаков; что ж, давно прошли те дни, когда у каждого обязательно был пиджак. Но вереницей выйдя из церкви к свежевырытой могиле, все ощутили неприятный холодок в воздухе.

Могилу вырыли Роуг и Дэйв Коутс; теперь они с лопатами в руках степенно стояли поодаль. Из прочих членов клана Коутсов здесь была Ивонн в тонком сером плаще и Джин Пэрриндер, подружка Дэйва, – она стояла рядом с Джо Коутсом, который опирался на палку. Джо, несмотря на хромоту, все-таки приковылял на похороны, ибо похороны всякий раз доставляли ему грустное удовлетворение.

Fro преподобие отец Робин Джолиф с молитвенником в руке держал речь над разверстой могилой:

– Дорогие мои друзья, сегодня мы все скорбим, и это естественно, когда один из близких наших переходит в мир иной из нашего греховного мира, из мира сущего, в котором царит Время. Однако ведь мы, христиане, должны одновременно радоваться, что наш покойник, будь это он или она, отошел в лучший мир, мир божий, в этот бесконечный, извечный мир загробной жизни, в сравнении с которой наш мир на Земле – всего лишь миг. Покойный Артур Ридли на этом свете хлебнул немало страданий и лишений. В юности он служил родине в армии Великобритании…

– Он был в легкой пехоте, их, отец Робин, набрали из Оксфордшира и Букингемшира, – уточнила Андреа Ридли, стоявшая у гроба; глаза у нее были сухие.

– Спасибо, Андреа, так оно и было. Он служил в легкой пехоте из графств…

– Только это уж потом, как война кончилась, – заметил Джо Коутс. – Артур-то помоложе меня будет. А я в пехоте всю Вторую мировую отпахал. Не то с чего бымне хромать-то?

Отец Робин кивнул и продолжал:

– Совершенно верно, Джо. Спасибо.

– Вот как десант высадили на берег под Анцио, там все и получилось. А кровищи столько пролилось, что я с кем угодно могу побиться об заклад: страшней той бойни никто из вас в жизни не видел.

– Да, Джо, все несомненно так.

– Мало того, – не унимался Джо Коутс, охваченный воспоминаниями: может, кучи земли вокруг могилы напомнили ему окопы Первой мировой. – Как деда моего убил германский снаряд под Пашенделем, [34]отцу моему всего годик стукнуло. Ужас что за время было-то…

– Ужасно, что и говорить, – согласился отец Робин. – Всем нам приходится искать свой путь в этой жизни, бредя через мир, исполненный горя. Давайте же все постоим молчаи подумаем не о себе, но о том, кто оставил нас. Да. Артур играл скромную роль в этой жизни. Он много лет служил привратником в Ориел-колледже…