— А почему это тебя волнует? Наоборот, если он займется порабощением людей, он уйдет из Страны затерянных душ, а ты станешь капитаном.

— Я не родился капитаном, — ответил Сморчок с легким подобием улыбки на лице. — У меня голова для этого маловата.

Элли вернулась в каюту и легла на кровать, размышляя о том, что сказал Сморчок. Она не могла думать ни о чем другом, только о двух набережных и поражении Макгилла. Наконец у нее появилась идея. Она поняла, как можно попытаться победить чудовище снова или, по крайней мере, отвлечь его от происходящего на борту, чтобы она могла исчезнуть, прихватив Ника и Лифа. План был чрезвычайно прост и очень опасен, но Элли не могла придумать ничего лучше.

Теперь оставалось найти узкую полоску бумаги и… печатную машинку.

Макгиллу никогда никто не нравился, но последнее время он стал подозревать, что, если такое вообще может с ним случиться, он стал слишком уж неравнодушен к Элли. Это его расстроило — он знал, что Элли бросит его и сбежит с друзьями, как только подвернется подходящий случай. Но Макгилл верил в силу шантажа. Пока он размахивает ее свисающими с потолка друзьями, как морковками, перед носом девочки, она будет делать то, что нужно ему. Макгилл знал, что доверять ей не сможет никогда, но для него доверия давно уже не существовало как такового — оно кануло в лету вместе с другими человеческими качествами. Если он кому-то и доверял, то только себе, да и то частенько с сомнением относился к некоторым своим мыслям. К примеру, его мучило подозрение, что он поверил в двенадцать шагов, предложенных Элли, только потому, что уж очень хотел научиться овладевать людьми. А может, и того хуже? Вдруг он поверил в программу лишь по причине того, что Элли ему нравилась?

Доверять себе в этом вопросе он уже не мог и пришел к выводу, что необходимо проверить честность Элли. Однажды, когда ее не было на верхней палубе, он подозвал к себе здоровенного малого, которого все называли Молотилкой. Парень отличался не только могучим телосложением — ему «повезло» умереть дома, во время тренировки с боксерским мешком. При этом он был одет в костюм профессионального борца. Макгилл часто брал его с собой на берег, чтобы пугать новичков, которые еще не успели понять, что боль и физическая сила не имеют в Стране затерянных душ особого значения. Однако в тот день Макгилл приготовил для Молотилки другое задание.

— Возьми двух матросов и шлюпку, — сказал ему Макгилл, объяснив суть миссии. — Отправитесь на берег ночью, когда другие члены команды будут сидеть внизу. Никому ничего не рассказывай, а когда найдешь то, что мне нужно, отправляйся в Рокавей Пойнт. «Морская королева» будет стоять там, пока вы не вернетесь.

Молотилка почтительно поклонился и ушел. Ему было приятно получить такое важное задание.

Макгилл откинулся на спинку трона и глубоко задумался, по обыкновению теребя когтями драгоценные камни, которыми были украшены ручки кресла. Если экспедиция Молотилки увенчается успехом, вскоре он узнает, обманула его Элли или нет.

Ник продолжал висеть вверх ногами в колокольной камере, размышляя о своем отношении к жизни, и окончательно уверился в том, что пришла пора сбросить все оковы. Слишком долго я был послушным орудием в чужих руках, думал он. Будучи живым, Ник считал, что следует прислушиваться к мнениям друзей и придерживаться существующих тенденций. Он никогда не решался пойти наперекор всему и сделать что-то в точности так, как ему хотелось. Когда он попал в Страну, рядом оказалась Элли, и Ник последовал за ней, потому что она обладала пробивной силой. Она была человеком действия, умела выбирать цели и составлять планы. Но планы не всегда верны, думал Ник. Пока он сидел в бочке, его взгляд на вещи претерпел кардинальные изменения. Находясь в заточении, он был не в силах что-нибудь предпринять, и ему приходилось лишь покорно ожидать освобождения, которое могло прийти только со стороны. Ничего более неприятного, чем ощущение собственного безволия и одиночества, Нику переживать не приходилось. Не владеть своей судьбой — что может быть хуже? Прошло совсем мало времени, и вот в какое положение я вновь попал, рассуждал Ник, вишу, как кусок говядины, подвешенный к потолку, и жду, пока кто-нибудь придет мне на помощь.

Многие из тех, кто висел рядом с Ником, дошли до состояния безусловного принятия случившегося с ними. Лиф, находящийся во власти странного шока, напоминавшего посттравматический синдром, был для Ника примером того, что может произойти с ним самим. Он мог, так же как Лиф, однажды оставить все надежды и превратиться в пассивное существо, безропотный овощ, уныло висящий вне пространства и времени и готовый к любому повороту призрачной судьбы. Эти мысли пугали Ника, он постоянно находился начеку и постепенно понял, что единственный способ положить конец тревожному ожиданию — действовать.

— Я найду способ отсюда выбраться, — говорил он соседям, когда у них было настроение слушать.

— Ой, да заткнись ты, — проворчал бойскаут. — Это никому не интересно.

Кое-кто из висящих рядом лениво согласился со своим лидером.

— Вечно вы, новички, жалуетесь все, жалуетесь… — сказал кто-то из висевших в середине отсека.

Вероятно, голос принадлежал мальчику, подвешенному за ноги так давно, что в его душе угасла последняя надежда.

— Да я не жалуюсь, — заявил Ник, внезапно почувствовавший, что действительно не испытывает желания бесцельно ныть. — Я собираюсь что-нибудь сделать для своего спасения.

Сказав это, он согнул спину и принялся размахивать руками, чтобы раскачать себя, как маятник.

Лиф смотрел на него и безоблачно улыбался.

— Ой, как здорово, — сказал он, присоединяясь к Нику.

Вскоре им удалось достаточно сильно раскачаться. При каждом взмахе «маятника» они бились о соседей, которые были очень недовольны, так как толчки выводили их из приятного забытья.

Стали раздаваться негодующие возгласы и требования прекратить суматоху. Стены отсека отражали крики и визг детей, стало шумно. Но Ник не желал ничего слышать.

Он не мог долететь до двери — не хватало длины веревки, а если бы даже мог, она была заперта на замок, так что смысла в этом особого не было. Кроме того, ему мешали висевшие повсюду дети: их тела не позволяли раскачаться достаточно сильно. Ник случайно зацепился за локти Лифа, когда тот пролетал мимо, и они закружились, словно в танце, их веревки переплелись. Постепенно они оказались прижатыми друг к другу, как партнеры в страстном танго.

Бойскаут засмеялся.

— Отличный способ выбраться! — сказал он. — Теперь так и будете висеть!

Веревки так плотно переплелись, что распутать их было невозможно, но зато Лиф и Ник оказались теперь ближе к потолку, чем раньше. Ближе к потолку…

В голове Ника сверкнула шальная мысль. Она была такая удачная и удивительно здравая, что соскочила с его испачканных шоколадом губ прежде, чем он сам успел понять, о чем она.

— Макраме, — сказал он.

— В смысле? — не понял Лиф.

Однажды, давным-давно, когда Ник пришел из школы домой, слишком усталый, чтобы заняться чем-нибудь полезным, бабушка дала ему бечевку и научила плести узоры. Этот вид плетения, макраме, Ник и вспомнил. Тогда он сделал кашпо для цветочного горшка, в котором в гостиной, наверное, до сих пор висит горшок с большим паучником.