— И вы ее убили, — вскрикнула Май.
— Нет, это не так, — взвыла женщина. — Мы хоть жулики, но люди честные. Она умерла сама. Привязала камень к ноге — и головой в реку. Мы ничего не могли поделать.
А затем они рассказали Май, что каждые две недели получали новые задания от незнакомца, выступавшего от имени Патрона. Он поручил им заставить поверить одного из помощников Саласара в то, что он умеет летать. Для этого они использовали мазь на основе мандрагоры, которую он собственноручно им и передал.
— Видать, у него есть друзья-колдуны, которые снабжают его этой дрянью, — сказала женщина.
Они поведали, как им пришлось украсть бумаги со стола инквизитора Саласара у него в кабинете, чтобы передать их работодателю, потому что среди бумаг было письмо, которое его интересовало. Затем он дал указание, чтобы Каталина, их дочь, выдала себя за ведьму и постаралась попасть на аудиенцию к Саласару, чтобы разведать, что там и как, а потом заварить кашу, да только вот представление у девушки сорвалось, и их чуть было не схватили. А потом он их заставил отравить Педро Руиса-де-Эгино, поскольку тот, видно, был осведомлен обо всех их с Патроном делишках, и они боялись, что Саласар их разоблачит.
— Вы должны-ы перестать их пресле-е-довать, сеньоры колдуны, — сказала им Май.
— Конечно, как прикажете, сеньора Мари, но, говорю же вам, мы не колдуны.
— А тогда ка-а-к вы объясни-и-и-те то, что вы сотворили в порту Сан-Себастьяна?
— Вы, ваша милость, это видели? — Мужчина напустил на себя притворную скромность. — Подумаешь, несколько бумажек, пропитанных серой, кинули в огонь, всего делов-то…
— А фигу-у-ра дьявола, которая возникла из су-у-па?
— Ну хорошо. — Бородач пару раз откашлялся и сказал: — Благодаря вашей Божественной природе и обширным знаниям вам известно, что существуют определенные растения, обладающие свойством вызывать видения. — Он запнулся, помолчал и заговорил снова: — Так вот, мы кинули туда белладонну, а все, кто стоял поблизости, надышались ее запахом. Говорят, что в белладонне обитает некий дух, который выходит из нее только один раз в году ночью, должно быть, так и получилось. Это был всего лишь дым. Не представляете себе, насколько легко заставить людей увидеть фигуры в дыму. При этом мой сын, — он показал на белоглазого, — крикнул, что это, мол, ведьма на метле, а девчонка, — он показал на Каталину, — крикнула, что это дьявол. И готово. Все тут же это увидели.
Май подумала, что это объяснение не лишено оснований. Когда они с Эдеррой играли в игру «на что похоже это облако», она в большинстве случаев не видела ничего определенного, пока Эдерра ей не подсказывала. Каждый видит то, что хочет увидеть.
Но больше она ни о чем не успела спросить, потому что заметила, что освещавший ее сзади огонь ветки догорает. Отсветы цинковой обманки гаснут, а ее собственное представление все более утрачивает свое великолепие. Самое время исчезнуть. Она еще раз повторила, что не желает больше их видеть возле Саласара и его людей. Затем резко повернулась, отнюдь не царственно бросив колдунам на прощание какую-то мало подходящую к сему случаю фразу, которая к тому же прозвучала в ее устах слишком натянуто. Кажется, это слегка подпортило послевкусие от вечернего представления. Май кинулась наутек, споткнулась обо что-то в темноте, потеряв при этом венок, но успела забежать далеко в лес, прежде чем зрители успели опомниться.
Саласар отсутствовал уже целую неделю, и по настроению его помощников можно было понять, что все они упали духом. Тем не менее переезд в Толосу прошел благополучно. В точном соответствии с указаниями инквизитора Иньиго и Доминго без задержек приступили к проведению допросов и принятию исповеди, но вскоре почти все желающие успели покаяться, и потребовалось присутствие Саласара для примирения их с Церковью. Молодые люди не знали, что делать. Они сговорились вести себя так, чтобы отсутствие Саласара не бросалось в глаза. Старались держаться приветливо, выглядеть беззаботно, чтобы никто ничего не заметил. И начинали говорить о погоде, о том, какая теплая осень стоит на дворе, всякий раз, когда местные власти начинали допытываться, куда это подевался сеньор инквизитор. Но шила-то в мешке не утаишь.
Они уже начали подумывать о том, чтобы поставить в известность Верховный совет инквизиции, больше из беспокойства о судьбе Саласара, нежели из желания донести обо всем начальству. Не исключено, что его исчезновение как-то связано с ведьмами и их происками, и скрывать это было бы ошибкой. Иньиго и Доминго посоветовались и договорились подождать еще неделю, а потом уже начинать бить тревогу. А пока, чтобы избежать щекотливых вопросов, оба решили всем своим видом показывать, что они-де страшно заняты или усиленно предаются благочестивым размышлениям.
Иньиго воспользовался вынужденной передышкой и погрузился в свои переживания. Со временем ему удалось осмыслить все, что было связано с девушкой из леса и последней с нею встречей. Он отделил свои воспоминания о физической стороне дела, о сплетенных телах, их выделениях, об истоме в груди и дрожи в коленях от душевных переливов и других своих чувствований. Любовь заставила тосковать по опасности, которой она его подвергла. Это восхитительное ощущение счастья, стремление быть лучше, дышать полной грудью, проживать каждое мгновение, словно единственное и последнее, не могло быть грехом. Иньиго убедил себя в том, что девушка была Божественным созданием, и вновь вернулся к теории о том, что голубой ангел преследовал его с единственной целью защитить от всевозможных бед и напастей. При этом он на случай маловероятной, но все же возможной ошибки продолжал перечитывать то, что говорилось о слабой половине рода человеческого в Священном Писании. Ему не давало покоя утверждение Екклесиаста, который открыто заявил, что женщина якобы горше смерти.
Как-то вечером Иньиго в поисках уединения зашел в церковь. В это время там находилось только несколько богомольных прихожанок, которые ставили свечи и возносили молитвы перед изображениями святых. Он сел на скамью поодаль и положил на колени Библию. Ему захотелось найти в ней какое-нибудь опровержение этого постулата Екклесиаста. Он был уверен, что если бы женщины и впрямь были так ужасны, то Господь не избрал бы непорочную Деву Марию, чтобы через нее прийти в этот мир. Он обдумывал это соображение, как вдруг вновь ощутил ее присутствие.
Май буквально распирало от важности сделанного открытия. Ей хотелось кричать о нем на каждом перекрестке. И это была слишком важная тайна, чтобы хранить ее за семью печатями. Нет, дело обстояло как раз наоборот: следовало незамедлительно сообщить обо всем Саласару и его единомышленникам. Она перебрала в уме различные варианты того, как это сделать. Можно было бы, например, притвориться раскаявшейся ведьмой и рассказать обо всем во время допроса. Но тут ей пришло в голову, что ее речи могут быть восприняты как бред одержимой или издевка над инквизиторами и в итоге она окажется в застенках секретной тюрьмы. И это теперь, когда ей стало известно, что Эдерра жива и находится в Витории!
Кроме того, ее охватила неуверенность в собственных силах. Она боялась появиться перед лицом Иньиго при свете дня. Во время их ночных встреч она оставалась под защитой полной луны с ее порождающим ощущение сна серебристым светом. И ей хотелось, чтобы возлюбленный навсегда запомнил ее именно такой: утонченной, воздушной, милой чаровницей. А вдруг обнаружится, что его никак не трогает ее присутствие? Что, если в силу самой рутинности допроса и следствия она покажется ему просто одной из многих, той самой серой мышкой, какой всегда и была в повседневной жизни, а вовсе не росой в садах мира, как ему показалось в ту ночь любви? Может быть, он ее даже не узнает! Вдруг отворот уже подействовал и он ее совсем забыл? Поэтому Май пришла к выводу, что лучше всего подстеречь послушника в каком-нибудь безлюдном и уединенном месте, где она с большой вероятностью сможет остаться неузнанной.
