Для Саласара его комната всегда была чем-то вроде святилища. Он чувствовал себя уверенно только тогда, когда самые что ни на есть земные предметы, которые привязывали его к этому миру, находились у него под рукой. Ему нравились полки, закрывавшие стену от пола до потолка и уставленные книгами в кожаных переплетах теплых тонов. Нравилось поглаживать их корешки, медленно прохаживаясь по комнате. Он любил вынуть один из томов из ряда других, вдохнуть его запах и подушечками пальцев с величайшей осторожностью провести по золотым уголкам, хотя некоторые из них иногда оказывались острыми, как лезвие бритвы.
Ему нравился его дубовый письменный стол с боковыми ящиками, в которых он хранил бумагу, ту самую белоснежную бумагу, которая сейчас лишила его сна. Здесь был его любимый стул с обитой черной, тисненой кожей спинкой, на котором так удобно было сидеть, читая или работая. Тяжелые бархатные занавеси гранатового цвета на окнах, узорчатый ковер, деревянные балки потолка, запах воска, исходивший от мебели, — все это не могло не порождать у него чувства безопасности. Вот как выглядело место, где он вынашивал свои идеи, писал королеве письма или предавался горестным размышлениям, не опасаясь, что кто-то застанет его во время очередного приступа тоски.
Однако сейчас ничего этого под рукой не было, мир словно отвернулся от него, и еще не скоро он сможет вернуться в свое убежище. Он взглянул на свой сундук, стоявший в одном из углов этой чужой комнаты. В нем он хранил то немногое, что связывало его с родным домом, которого сейчас ему так недоставало. Самые ценные книги, серебряные гравированные чернильницы, письма Маргариты…
Он лег навзничь на кровать и вздохнул. Скрестил руки за головой, разглядывая потолок, пока не услышал, что кто-то стучится в дверь. Это был Иньиго.
— Пришло срочное письмо, — крикнул он.
Как только Саласар взял конверт в руки, у него возникло предчувствие беды. Он знал это, еще не начав читать письмо, еще до того, как добрался до той части, где об этом ясно говорилось. Странное ощущение, словно он вспомнил то, что когда-то пережил, словно эта уверенность в неотвратимости драматической развязки существовала в его душе уже с самого рождения. И все равно известие показалось ему невероятным. Ему пришлось перечитать письмо еще раз, чтобы увериться в том, что оно не снится ему в страшном сне.
Королева умерла. Умерла. Ее больше нет. Маргарита навсегда ушла из этого мира, а поскольку у него было предчувствие, что другого не существует, он потерял ее навсегда. Он ее потерял. Никогда больше не увидит. Сколько времени оставалось до этого «никогда»? Он столько раз о ней думал. О ней — счастливой, о ней — беременной, о ней — качающей колыбель, о ней — вышивающей золотыми нитями на пяльцах для монахинь, о ней — в королевских одеждах, о ней — без короны и драгоценностей. И даже иногда представлял ее в объятиях супруга. Но никогда не задумывался о том, что она смертна.
Саласар ничего не сказал, хранил молчание весь остаток дня, оставаясь таким же серьезным и рассудительным, каким он был всегда, не позволил себе никаких комментариев во время ужина, хотя все только и говорили, что об этом событии. Что она была хорошей матерью, хорошей женой, что была справедливой, красивой, нежной. Но он не проронил ни слова.
Поспешно удалился к себе и, уже наедине с самим собой, начал расшвыривать книги на столе, чернильницы, перья, стул, пока не опомнился, сел на кровать, обхватив голову руками, и зарыдал, как ребенок. Он вдруг поймал себя на том, что во весь голос клянет все на свете, в чем только не обвиняя Господа Бога! Как Он мог допустить, чтобы случилось такое ужасное несчастье!
Долго еще обвинял Его Саласар во всех своих невзгодах и невзгодах всего остального человечества, пока не осознал, что нельзя быть таким непоследовательным. Он уже давно не благодарил Бога за то хорошее, что с ним происходило, потому что давно перестал верить в неисповедимые Его пути, а значит, не мог возлагать на Него ответственность за все плохое на этом свете.
Его стенания были слышны в коридоре. Помощники переглядывались, напуганные даже больше, чем во время грозы. Они решили войти в опочивальню инквизитора: не дай бог, окажется, что ведьмы все-таки существуют, как бы он ни старался это опровергнуть, и теперь они его избивают или хуже того — в него вселились. Но когда они постучали в дверь и попытались открыть засов, Саласар окончательно вышел из себя.
— Невежды! — вскричал он. — Что вы знаете о жизни?! Даже не вздумайте заходить в комнату, а то я вышибу из вас дух, если понадобится.
Он просидел всю ночь на кровати, проклиная свою короткую и нелепую жизнь, которой он не мог найти объяснения. Спрашивая себя, где находится человек до того, как родиться, и куда он исчезает, когда умирает. Спрашивая, почему, почему, почему… Сначала пытаясь найти ответ в себе самом, пока не осознал, что у него его нет и что именно поэтому он очутился там, где сейчас находится. И тогда он решил, что спросит об этом у нее. Если она была права, если все именно так и есть, как она думала, теперь, наверное, ей известны все ответы, и он попросит ее помочь ему их узнать.
С видом печальным и нежным он шепотом высказал все, о чем никогда не отваживался написать ей в письме и уж тем более высказать при личной встрече. Что она была для него светочем в этом трудном деле жизни. Что, воскрешая образ ее в своей памяти, он обретал силы, чтобы выслушивать ту околесицу, которую несли его узники во время допросов. Что он делал это в надежде на то, что когда-нибудь ему попадется настоящее доказательство существования Всевышнего, такое, за которое он мог бы уцепиться, которое позволило бы ему поверить в то, во что верила она, и таким образом быть достойным хотя бы находиться рядом с нею, поскольку о большем Саласар и не мечтал.
Запечатлевая в памяти ее облик, он мог довольствоваться лишь беглыми взглядами, которые лишь изредка осмеливался бросить на нее. Они не позволяли ему уловить цвет ее глаз или оценить гладкость кожи. Именно поэтому он так внимательно рассматривал портреты Маргариты, висевшие на стенах дворца. Чтобы составить себе ясное представление о ее личности, он собирал отзывы людей, которые говорили о королеве в его присутствии, добавляя к этому короткие признания, которые время от времени она ему делала. И вдруг понял, что совершенно ее не знал, что он придумал ее себе и что этот образ был настолько совершенен, что оказался вызывающе недоступным. Она оказалась на недосягаемой высоте. Только однажды он ее сурово отчитал, когда та сказала, что считает жизнь путешествием к смерти, а смерть — счастливым переходом в лучший мир.
— Да это ведь не что иное, как похвала самоубийству! — вскричал он. — Размышления на столь мрачную тему уже сами по себе должны считаться грехом.
И вот теперь он снова на нее рассердился и в сердцах бросил ей, что она своего добилась и сейчас совершает тот самый переход, который окончательно разделил их обоих, и, возможно, навсегда. Он не заметил, сколько времени в нем раскачивался этот невидимый маятник: раздражение сменялось грустью, чтобы вновь перейти в раздражение. В итоге он совсем выбился из сил, уснул, едва опустив голову на подушку.
Проснувшись утром, он не обнаружил у себя ни малейшего признака волнения. Взял себя в руки, продолжил свое расследование, делал записи, любые показания подвергал сомнению. Все, как обычно, однако кое-что изменилось, так как он уже не искал дьявола. У него не осталось ни малейшего сомнения в том, что дьявола не существует, а стало быть, и Его тоже.
После напряженного рабочего дня Саласар сел у окна понаблюдать за наступлением вечера. Он видел, как солнце продолжает свою титаническую ежедневную борьбу: пытается ухватиться за тучи, царапает, упорствуя, небо, чтобы не скатиться в воду. Напрасный труд: повелитель неба был сброшен с трона, погрузился в море и погас, и тогда все потонуло во мраке.
Видеть, как слабеет дневное светило, в общем, не так уж и грустно, потому что есть уверенность в том, что на следующий день оно вновь торжественно появится на небосклоне, в этом ведь и заключается постоянное обновление. Разве не то же самое происходит с человеком? Вот-вот наступит зима, потом она кончится, и придет весна, а с нею и птицы со своим щебетанием, и буйная растительность, и море цветов. Но потом все это опять подойдет к своему концу, зима вернется вновь, и установится холодная и бессмысленная погода. Все абсурдно, все законы природы так же нелепы, как их поиски, которые ведут не к обретению счастья, а скорее, наоборот. Все, что его окружает, и все остальное есть печальное недоразумение. Он больше никогда ее не увидит, никогда, никогда. Сколько времени осталось до этого никогда?
