Врач пришел, снял свой пыльник в коридоре. Подойдя к постели больного, резко откинул простыни, осмотрел пятно, оставленное липким кусочком материи, через лупу пядь за пядью обследовал кожу больного. Затем сел рядом с ним на постель, оттянул ему пальцем веко, чтобы определить цвет белка, посмотрел, обложен ли язык, и в заключение объявил, что самое большее, чем страдает Педро Руис-де-Эгино, это несварение желудка. В качестве лекарства он прописал ему настой ромашки и покой.
Наступление ночи не улучшило состояние охотника за ведьмами, наоборот, принесло ему лихорадку и боль во всем теле. Утром он вдруг обнаружил во рту частички порошка, напоминавшие молотый кирпич. По его словам, порошок этот имел привкус ламанчского сыра, и ему пришлось выпить очень много воды, чтобы от него избавиться. Однако после этого его стоны и жалобы на боль в желудке стали еще громче, и хозяйка опять вызвала доктора, который нашел его бледным, как церковная свеча, с глазами, глубоко запавшими в глазницы, и темно-фиолетовыми кругами вокруг них. Врач подтвердил свой прежний диагноз — несварение желудка, несмотря на то что, по словам Педро, он последние два дня ничего не ел.
— Это все колдуны. Они пытаются меня отравить, — сказал больной с плаксивым выражением лица, вцепившись врачу в руку с удивительной для его ослабленного состояния силой. — Вы должны мне помочь.
— Чем бы ни было вызвано ваше недомогание, отравлением или перееданием, единственное, что в обоих случаях может помочь, это очень сладкий настой ромашки. Принимайте его три раза в день утром, днем и вечером, — с непоколебимой уверенностью заявил врач.
Однако теперь желудок больного отказывался принимать даже воду, не говоря уже о сладком настое ромашки. Страшная боль бросила Педро с кровати на пол и заставила кататься по полу, с воем умоляя о помощи. Внутри у него все горело. Как раз в это время инквизиторы Валье и Бесерра зашли его навестить. У несчастного был настолько плачевный вид, что оба визитера сочли весьма правдоподобными уверения Педро в том, что его отравили.
— У меня уже нет сил бороться с болью. Это все проделки ведьм, а дьявол им споспешествует. Со мной все кончено. Прошу вас только об одном, причастите меня, — прошептал он, и глаза у него закатились под лоб.
Педро Руис-де-Эгино скончался спустя три дня в страшных муках и совершенно обессиленный.
В последнюю минуту Саласар опять внес изменения в намеченный маршрут. Он решил сделать крюк, потому что получил сообщение о том, что в ближайшую пятницу состоится шабаш ведьм на горе Хайскибель в Пасахесе, и, поскольку инквизитор и его люди прибыли туда без предупреждения, местные власти были застануты врасплох. На этот раз не было ни торжественного приема, ни заранее намеченных для постоя помещений, ни слуг, готовых помочь в них разместиться.
В последний момент решено было предоставить им в качестве временной резиденции некогда славный, а теперь пришедший в запустение замок Елизаветы Святой, который Карл I приказал возвести на берегу моря для защиты горловины бухты и порта. Там должно было хватить места всем сопровождающим. Их приняли без лишних вопросов, потому что городской администрации была прекрасно известна цель визита Саласара. Все понимали, что его неожиданное появление связано с активизацией ведьм, и поэтому поглядывали на него с опаской.
Неудобства, связанные с размещением в заброшенном замке, Саласара нисколько не смутили. Он его люди были в состоянии сами о себе позаботиться. К тому же они собирались провести в нем ровно столько времени, столько понадобится для подтверждения сообщения о намечающемся шабаше ведьм или же, наоборот, для его опровержения, поскольку многие считали, что это всего лишь не достойные внимания и серьезного отношения слухи. Немало людей вело по этому поводу споры, в частности епископ Антонио Венегас-де-Фигероа, с которым у Саласара состоялся долгий разговор перед началом Визита. Епископ не пожелал присутствовать на аутодафе в Логроньо, убежденный в том, что совершается страшная ошибка и что все, связанное с сектой ведьм, — дикость и полный вздор, сказки, которые годятся лишь для того, чтобы пугать ими детей. Он не пожалел сил и времени для поиска доказательств, которые подтвердили бы его правоту. Когда результаты изысканий прелата сделались достоянием гласности, это вызвало во всем королевстве такое горячее обсуждение спорных вопросов, что сам главный инквизитор счел необходимым устроить встречу епископа с Саласаром. Оба понравились друг другу с первого взгляда.
Епископ Антонио Венегас-де-Фигероа ознакомил своего собеседника с последними веяниями в этом вопросе. Рассказал о некоем Педро де Валенсия, гуманисте и человеке выдающегося ума, который пытался пролить свет на отношения человека и дьявола. Он вполне допускал, что существуют люди, готовые собраться вместе, чтобы петь, плясать, чревоугодничать и удовлетворять свою похоть при свете луны, однако дьявол тут, скорее всего, ни при чем. Не исключено, что кто-то из участников этих встреч и нацеплял на себя рога, хвост и шкуру и что в лунном свете да еще под воздействием сидра и нервного возбуждения можно было принять его за черта. Другое предположение Валенсии заключалось в том, что участники шабаша впадали в состояние эйфории, вызванной токсичной мазью, которой, что и подтвердилось в ходе допросов, те обычно натирали ладони, стопы, подмышки, а также внутреннюю поверхность бедер.
Известный гуманист, однако, не исключал возможности того, что в каких-то случаях дьявол действительно переносил людей на ночное собрание ведьм и они там физически присутствовали, хотя с таким же успехом он вполне мог пойти на хитрость, заставив их пережить все увиденное ими во сне. Но как бы то ни было, Педро де Валенсия пришел к выводу, что в данном случае исследователь имеет дело с явлением, реальность или нереальность которого доказать невозможно, а следовательно, невозможно и составить о нем верное суждение.
Антонио Венегас-де-Фигероа рассказал Саласару, что порой деревенские знахарки превращались в настоящих соперниц дипломированных врачей, а те старались подорвать их репутацию, выставив перед общиной пособницами дьявола.
— Иногда сами муниципальные советы стараются наскрести деньжат, чтобы отправить самого способного парня в селении изучать медицину в университете, — объяснил епископ Венегас. — Тратят кучу мараведи и считают этих будущих врачей чем-то вроде удачного вложения капитала: ведь селение начинает процветать, если обзаводится собственным врачом. Так что неудивительно, что дипломированные медики чувствуют себя задетыми, даже считают для себя угрозой, если какая-нибудь простецкого вида знахарка обзаведется большим числом пациентов, чем они сами. В силу традиции женщины больше доверяют повитухам, когда подходит время рожать. В конце концов, ведь именно повитухи помогали когда-то их бабушкам и матерям в сходной ситуации. Все это резко понижает доходы эскулапов, и многие из них вступают в союз со святой инквизицией, участвуя в пытках в качестве специалистов по отметинам на теле ведьм. — Епископ, театрально подняв к потолку указательный палец, торжественным голосом произнес: — Stigma diaboli!Клеймо, которое им якобы ставит дьявол. Для некоторых врачей и хирургов поиск пресловутой метки обернулся прибыльным ремеслом. Они способны выявить ведьму по белку глаза, а если не получится, то всегда можно отыскать печать дьявола на теле обвиняемого.
— Мне это известно, — с удовлетворенным видом сказал Саласар, — во время процесса в Логроньо у нас был такой хирург. Он сбривал ведьмам волосы под мышками и на лобке и тщательно разглядывал каждый сантиметр кожи, пока ему не удавалось найти дьявольский знак, который в одних случаях оказывался большим, в других — едва заметным.
— Кроме того, если вы обратили внимание, среди обвиняемых женщин больше, чем мужчин.
— Совершенно верно, — согласился Саласар.
— Этому есть свое объяснение, — сказал епископ Венегас. — Существуют книги, которые словно задались целью очернить женщин, такие как «Malleus Maleficorum» [14]Генриха Крамера и Якоба Шпренгера.
