Люцифер, то есть несущий свет, любимый ангел Бога, был изгнан из рая, поскольку был не в меру самостоятелен в суждениях, как, впрочем, и сам Саласар. С тех самых пор, как Бог прогнал Люцифера от себя, тот превратился в Сатану, его антипода, противника. Саласар в большей степени ощущал родство с этим исполненным сомнений антагонистом, нежели с Высшим Существом, присутствия которого он в этом мире не чувствовал вообще.

Когда главный инквизитор Бернардо де Сандоваль-и-Рохас обрисовал ему ситуацию, в которой оказались инквизиторы Валье и Бесерра, прочитал их отчаянные письма, в которых говорилось о сатанинской секте, не оставлявшей в покое северный край и выводившей из равновесия его жителей; когда Саласар узнал о том, что демон творит в этих краях, о чуме, голоде, граде, о морских бурях, разбивавших корабли о берег, он почувствовал, что у него еще есть надежда. Может, ему не дано напасть на след Бога, зато представился случай найти дьявола. Если это воплощение порока действительно существует, если его злой волей творятся все несчастья на земле, если в извечной ожесточенной борьбе между добром и злом Сатана выходит победителем, значит, не все еще потеряно и есть надежда. Если дьявол существует, то только потому, что существует Бог, а если Бог существует, он вновь научится в Него верить; покорится, безо всяких рассуждений, его непостижимой воле и возглавит борьбу со злом. Саласар был в этом твердо убежден.

Но ему пришлось удостовериться в том, что люди в большинстве своем выдавали желаемое за действительность и видели то, что хотели видеть. Поиски истины были делом небезопасным, поскольку, если стремиться к этому по-настоящему упорно и настойчиво, существует риск найти ее в действительности. Он был готов продолжать поиски, несмотря на трудности, с которыми предстояло столкнуться на этом пути, однако на данном этапе все было окутано мраком неизвестности, а его сомнения только усилились. Этим вечером Саласар удалился в опочивальню в полной уверенности в том, что самый верный способ лишиться утешения — это попытаться понять «почему».

На следующий день Саласар отправился к дочери Хуаны. По чистой случайности, просматривая записи, сделанные во время Визита, в поисках имен четырех подозреваемых, он установил, что за неделю до своей трагической гибели Хуана де Саури просила о встрече с ним, и аудиенция должна была состояться чуть ли не в день смерти. Секретарь, сделавший пометку о встрече, не помнил, чтобы она говорила, по какому поводу собирается встретиться с инквизитором, и Саласар почувствовал себя заинтригованным. Хуана де Саури не подозревалась в колдовстве, скорее, наоборот, поэтому ее желание поговорить с ним не могло быть связано с эдиктом о прощении.

Он пару раз постучал в дверь дома дочери Хуаны, ответом ему была полная тишина. Однако он заметил, как дрогнула занавеска на окне, а за ней — чьи-то глаза, с подозрением следившие за ним сквозь неровное стекло.

— Негоже честной христианке отказывать в гостеприимстве представителю святой инквизиции, — громким голосом укорил ее Саласар, — тебе об этом известно, не так ли?

Худая женщина лет сорока открыла дверь, без слов приветствия повернулась и пошла впереди инквизитора к столу, где, указав ему на стул, сама села напротив.

— Ведьмы убили мою мать, — с неожиданным вызовом сказала она.

— Добрый день, — подчеркнуто вежливо поздоровался Саласар. — Поверь, я разделяю твое горе.

— Хотите перекусить? — В этот момент женщина, похоже, расслабилась и отбросила настороженность.

— Я хочу только получить ответы на свои вопросы.

— Год назад моя мать давала показания против ведьм, и с тех пор ее жизнь превратилась в настоящий кошмар.

— Почему твоя мать хотела меня видеть?

— Не понимаю, о чем это вы толкуете.

— Твоя мать попросила о встрече на следующий же день после моего приезда сюда. Мы бы с ней встретились, если бы Господь не принял ее в свое лоно, прежде чем она смогла переговорить со мной. Известно, что она хотела сказать мне?

— Нет.

— Уж не лжешь ли ты мне?

Женщина мгновение сидела молча, глядя себе под ноги и как бы не слыша вопроса.

— Нет, — выдавила она из себя наконец.

— Этот крест принадлежал твоей матери?

Саласар положил на стол деревянный крест, найденный Иньиго рядом с перилами моста и совпавший с отпечатком на правой руке Хуаны. Инквизитор хотел узнать, принадлежал ли крест покойной, или злоумышленники вынудили ее взять его и сжать, возможно, с какими-то ритуальными целями. Женщина взглянула на крест, и на глаза у нее навернулись слезы.

— Моя мать, — проговорила она с чувством сожаления, — всегда носила его на шее.

— Если это послужит тебе утешением, знай, что она сжимала его в последние минуты жизни.

Дочь Хуаны закрыла лицо руками и разрыдалась, как ребенок. Саласару показалось, что он угадал причину ее тревоги, и он постарался найти в своем сердце слова утешения:

— Твоя мать вручила себя Господу. Все можно исправить, выказав раскаяние в последнюю секунду, — он вздохнул, — и он принял ее в Царствие Небесное. Не тревожься.

Саласар встал со стула и направился к двери, но, прежде чем открыть дверь, обернулся, чтобы спросить:

— Только один последний вопрос: твоей матери по какой-нибудь причине было трудно ходить?

— Я вас не понимаю…

— Какой-нибудь врожденный недостаток? Приволакивала правую ногу? Какое-нибудь увечье, из-за которого она была вынуждена хромать? Не знаю…

— Моя мать передвигалась без труда, сеньор.

Инквизитор вышел за дверь, так и не добившись от дочери Хуаны каких-либо объяснений, но почувствовал, что та что-то скрывает. Он отправился в обратный путь, испытывая явное разочарование. К счастью, у дверей резиденции его поджидал аптекарь из Сантэстебана: тот выполнил его поручение и определил состав жирной мази, которой была пропитана большая часть предметов одежды, бывшей на Иньиго в день встречи с ангелом. Результат подтвердил его подозрения. Выводы были совершенно определенными: на одежде обнаружены следы цикуты, мандрагоры, руты, паслена, белены, свиного жира.

— Все эти травы относятся к семейству пасленовых; данные растения, если их использовать со знанием дела, могут вызвать слепоту, потерю памяти, ощущение легкости тела да еще видения, — сообщил ему аптекарь. — Мази на одежде хватило бы, чтобы привести в беспамятство быка.

— А свиной жир зачем? — спросил Саласар.

— Просто составная часть мази, чтобы легче было ее втирать. Растения вроде белены, дурмана или мандрагоры, помимо прочих, используют, чтобы усыпить больного, которому предстоит сделать болезненную операцию. Обычно, когда их действие прекращается, больные рассказывают диковинные вещи. Рассказывают, будто долетели до луны, танцевали до утра. Хотя в действительности не вставали с постели, — с улыбкой добавил аптекарь. — Растения надо просто-напросто отварить, растереть, смешать со свиным жиром и втереть в кожу больного. Этого достаточно. Тело впитывает в себя вещество, и человек теряет ощущение действительности.

— Кто еще знает о подобном влиянии этих растений?

— Врачи, аптекари вроде меня, лекари, знахари. Это отнюдь не секрет.

— Любопытно! — задумчиво произнес инквизитор.

Несмотря на то что все прорицания в отношении Май до, во время и после ее рождения указывали на то, что она незаконная дочь дьявола, девочке так и не удалось проявить выдающиеся способности в колдовстве, чародействе или знахарстве.

— Видно, ты уродилась в мать, — говорила Эдерра, глядя на нее с некоторой долей разочарования. — Жаль, принимая во внимание то, чем мы занимаемся.

Эдерра считала, что какой-нибудь особый талант, например умение проделывать цирковые трюки или угадывать будущее, могли бы принести им дополнительный доход на сельских ярмарках. Если Май и обладала каким-то близким к магии даром, так это способностью запоминать, а затем без запинки выдавать по памяти рецепты, с помощью которых Эдерра лечила простуды, снимала боль зубную или в спине, ускоряла заживление ран, рубцов и язв на коже, умела превращать в красавицу самую поблекшую женщину или изготавливать волшебное средство, благодаря которому люди начинали хорошо отзываться о человеке в его отсутствие.