— А чем этот самый Карлос вообще занимается, когда не пристает к женщинам и не чванится родством с мэром?
— Заправляет одной местной фабрикой с довольно смешным названием «Fabrica de Artesanias Paraiso», что, как вы, верно, уже поняли, переводится как «Фабрика райских изделий», — сообщил Стив. — Они изготавливают реплики изделий индейцев мочика и продают их по всему миру.
«Вот это уже интересно», — подумала я про себя.
— Монтеро поддерживает наши работы, — тем временем говорил Стив. — Без него нам бы едва ли удалось свести концы с концами. Каждый год делает нам какое-нибудь пожертвование, а время от времени выручает рабочими и инструментами. Кстати, грузовик я арендовал тоже у него. С нас он запрашивает не слишком много, что весьма любезно с его стороны, однако свою выгоду тоже имеет. Так что у нас вполне симбиотическое сотрудничество. Он помогает нам материально, а мы позволяем ему посмотреть все наши находки до того, как их отправят в Лиму, и закрываем глаза на то, что он фотографирует кое-какие детали, чтобы первому выпустить копии на рынок. Большинство сувениров подобного рода, что продаются в округе, выпущено на его фабрике.
— А он связан только с вашими раскопками? — поинтересовалась я.
— В этом году — да. Несколько лет кряду он еще спонсировал одну немецкую экспедицию чуть южнее. Там нашли несколько премилых вещиц. Монтеро преимущественно занимается керамикой. У него есть мастер, который способен сделать форму прямо по фотографии, а уж потом фабрика штампует их сотнями, если не тысячами. А целая сеть мелких торговцев продает. Знаете, этих надоед, что крутятся вокруг туристов: «Хотите часы, мистер? Купите сувенир жене и детишкам». С виду — у каждого свой мелкий бизнес, а на деле в половине случаев это люди Монтеро. Теперь он подумывает, не взяться ли еще за золотые и серебряные вещицы, потому что немцы, везет дуракам, нашли гробницу жрицы мочика. — Он на миг умолк и улыбнулся. — Полагаю, вам кажется, что во мне говорит профессиональная зависть?
Я засмеялась.
— Может, самую капельку. Но продолжайте.
— Хорошо. Боюсь, кое-какие изделия Монтеро весьма сомнительны, так что мне неприятно брать у него деньги — но не до такой степени, чтобы и впрямь не брать. В прошлом году немцы снялись с лагеря и в этом сезоне больше не появлялись, так что мы остались единственным объектом монтеровской благотворительности. На юге еще ведутся кое-какие работы по мелочи, но в принципе больших проектов, кроме нашего, сейчас в этих краях нет.
— А помимо обычных копий, Монтеро делает точные реплики? — спросила я как можно более небрежным тоном.
— Не исключено. Он за что угодно возьмется, лишь бы зашибить побольше. Просто-таки одержим желанием переплюнуть всех в городе: самый большой дом, самая шикарная машина, все в этом роде. Должно быть, с детства привык соревноваться с братом, который сейчас выбился в мэры. — Стив покачал головой. — Однако реплики — слишком уж качественный и дорогостоящий товар, сами знаете. Лично мне Монтеро представляется скорее массовым производителем всякой дешевенькой дряни.
От дальнейших расспросов я удержалась, хотя они буквально рвались с языка. Ваза, якобы произведенная в Кампина-Вьеха, отнюдь не казалась мне дешевенькой дрянью, но приставать к Стиву было бы не слишком разумно. Я и так задала более чем достаточно вопросов о Монтеро и его фабрике. Если этот тип и впрямь такая важная шишка в городе, следует вести себя как можно осмотрительнее.
— А почему немцы в этом году не вернулись? — полюбопытствовала я.
— Думаю, из-за климата. Вы слышали об Эль-Ниньо?
Я кивнула. Так называли периодическое изменение в климате, связанное с тихоокеанским течением. Название «Эль-Ниньо» этот феномен получил в честь младенца Христа, ибо всякий раз проявлялся примерно под Рождество. А когда такое теплое течение омывает берега гораздо дольше положенного срока, это влечет за собой резкий подъем температуры воды в океане и самые серьезные климатические изменения не только в Перу, но и по всему миру.
— Так вот, в этом году Эль-Ниньо разбушевался не на шутку. Едва ли те из нас, кто родился и вырос в больших североамериканских городах, по-настоящему осознают, какие климатические, а как следствие, и социальные катаклизмы влечет за собой такой феномен, как Эль-Ниньо, — сказал Стив. — Разве что самую малость ощущаем полную свою уязвимость во время засух на Среднем Западе и наводнений или ледяных бурь в других местах, но по большей части мы все-таки защищены от погодных буйств. Здесь же все совсем иначе.
В пустыне мы и в самом деле брошены на милость стихии. Во время последнего Эль-Ниньо тут были жуткие наводнения, люди гибли в грязевых потоках. А вслед за наводнениями идет холера. Замечу, что, по сути, в этом нет ничего принципиально нового. Археологами найдено немало записей о таких событиях. Возможно, как раз сходные климатические явления и нанесли роковой удар по империи мочика. Как бы там ни было, грядет очередной Эль-Ниньо, так что мы ожидаем соответствующих погодных и социальных пертурбаций. Косяки рыб уходят от берегов. Вода становится теплее, чем обычно, что губит водоросли и всякую мелкую морскую живность. Один из перуанских рыбаков подсчитал, что улов падает примерно на восемьдесят процентов. А значит, у людей, которые этим зарабатывают на жизнь, начинаются трудные дни. Иные из них пытаются даже возделывать землю, чтобы хоть как-то продержаться. Но вместе с Эль-Ниньо приходят и засухи, так что люди поневоле снимаются с насиженных мест. Иногда такие переселенцы самовольно захватывают участки земли у самого побережья и заводят хозяйство там.
Нечего и говорить, что местные не очень-то жалуют чужаков — они называют их invasores, захватчики, — особенно учитывая, что хороших земель тут мало, а рыба сейчас не ловится. А чужаки, к несчастью, нередко являются с оружием в руках, так что у нас тут уже было несколько очень неприятных случаев, открытых столкновений. В такие времена люди доходят до крайности.
Хорошо еще, пока здесь дождь не начался. Помните, ведь в Перу сейчас зима. В нормальный сезон мы как раз успеваем все начать и закончить посуху, но в этом году в Чили уже сейчас полило. Очень может быть, нам придется сворачиваться куда раньше, чем мы планировали. Вот почему в этом году мы здесь единственная экспедиция. Остальные решили годик пропустить. Признаюсь, отчасти поэтому я еще так волнуюсь за тех двух ребят, которых мы подвозили. Не думаю, что campesinos, местные крестьяне, обрадуются этим молодым invasoresбольше, чем чужакам из центральных районов. Наши друзья, сами того не желая, могут оказаться меж двух огней.
Мы и сами-то стараемся вести себя как можно осмотрительней. Вне раскопок держимся только группками, а на гасиенде всегда остаются по крайней мере двое дежурных. Она, как вы сами увидите, стоит слегка на отшибе.
Надеюсь, я вас не запугал? Просто надо соблюдать меры предосторожности, только и всего. И, кстати, в этой бочке дегтя есть и своя ложка меда — когда столько народа ищет работу, нанять поденщиков на раскопки куда как проще. Как нас ни мало, а кажется, археология становится главным источником рабочих мест в этом городе, если учесть, что наш проект и фабрика Монтеро стоят, в каком-то смысле слова, через дорогу.
Несколько минут мы сидели молча, пока я переваривала услышанное. Слева от дороги тянулась широкая, несколько сотен футов в ширину, траншея. Присмотревшись хорошенько, я поняла, что это пересохшее русло реки. Лишь в самой середине сочился тоненький ручеек. Время от времени на дороге кто-нибудь встречался, например, одинокий путник на ослике, но по большей части кругом было совершенно безлюдно.
Протрясясь на ухабах несколько миль, мы добрались до полоски леса. За ней свернули направо, проехали несколько сотен ярдов, перемахнули облицованный бетоном оросительный канал и поднялись на невысокий холм.
Никогда не забыть мне того первого взгляда на гасиенду Гаруа. Стив сказал, что она стоит на отшибе, но выбрал не самое подходящее слово, чтобы описать исходящее от нее чувство всепоглощающего одиночества и заброшенности некогда величественного, но обветшавшего здания. Из окон открывался красивый вид и на море вдали, и на поросшие травой дюны за рекой. Широкая парадная дверь двухэтажной гасиенды была украшена великолепной резьбой, но теперь дерево все растрескалось. Ставни на огромных окнах первого этажа были почти везде прочно заперты, но в паре окон оторвались и теперь болтались на ржавых петлях, хлопая на ветру.
