— Да, — раздосадованно вздохнула она. — А как ты думал, после такого удара?

Он сочувственно улыбнулся.

— Не волнуйся. Я схожу на кухню и приготовлю питье. Оно тебе поможет.

— Питье? Очередной яд, из тех, которые ты изучал в Туайм Брекане? — простонала она.

— Травяное снадобье, — с усмешкой успокоил ее Эадульф. — Отвар из шалфея и красного клевера. Выпьешь — и головная боль утихнет. Хотя вряд ли твое состояние настолько серьезно, коль скоро ты способна так сопротивляться. — Он вышел, но тотчас вернулся.

— Снадобье будет скоро готово. А теперь рассказывай, что случилось.

Она рассказала.

— Тебе следовало сообщить мне о встрече, прежде чем ты отправилась бродить по этим подземельям, — пожурил он Фидельму.

В дверь тихонько постучали, и вошла сестра с дымящейся глиняной кружкой.

— А вот и отвар, — усмехнулся Эадульф. — Он, может быть, нехорош на вкус, сестра, но голову твою вылечит, даю слово.

Фидельма глотнула едкое варево и скривилась.

— А ты пей поскорее — так оно будет лучше, — посоветовал Эадульф.

Фидельма скорчила ему гримасу, но последовала совету, закрыла глаза и духом выпила горячую жидкость.

— Это воистину ужасно, — сказала она, ставя кружку. — Ты постоянно заставляешь меня пить эти ядовитые пойла. Тебе, кажется, доставляет это удовольствие.

— У твоего народа, Фидельма, есть поговорка: чем горше лекарство, тем оно полезней, — ответил Эадульф самодовольно. — Итак, на чем мы остановились?..

— На Сиксвульфе. Ты говоришь, его тело исчезло? Но почему? И зачем было убивать Сиксвульфа, а потом прилагать столько усилий, чтобы спрятать труп?

— Его убили, чтобы не дать ему поговорить с тобой. Это совершенно очевидно.

— Но что такого мог сообщить мне Сиксвульф? Что-то столь важное, что ему пришлось назначить тайную встречу да еще быть убитым за это?

— Возможно, Сиксвульф узнал, кто убийца?

Фидельма села на койке и сердито стиснула зубы.

— Три убийства. Три! А мы до сих пор даже не приблизились к разгадке.

Эадульф покачал головой.

— Не согласен. Мы подошли к ней слишком близко, сестра, — сказал он с ударением.

Фидельма удивленно подняла глаза.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что если бы мы не были так близко, произошло бы только одно убийство. Два других были совершены, чтобы не дать нам добраться до сведений, которыми обладали эти убитые. Мы подошли очень близко, и убийца был вынужден действовать, пока мы еще не поняли, что стоим рядом с разгадкой.

Фидельма на минуту задумалась.

— Ты прав. У меня как-то мысли путаются. Ты совершенно прав, Эадульф.

Эадульф грустно улыбнулся.

— Кроме того, я обнаружил, что Ательнот не совсем солгал нам насчет застежки.

— Как это?

Эадульф протянул руку. На ладони у него лежала маленькая серебряная застежка, сработанная с необычайным мастерством — каждый завиток и закругленье узора были украшены эмалью и самоцветными камнями.

Фидельма взяла ее, подержала, повертела в пальцах.

— Вне всяких сомнений, это ирландская работа, — сказала она. — Где ты ее нашел?

— Когда брат Эдгар, лекарь, раздел Ательнота, чтобы осмотреть труп, мы нашли на нем маленький кошель, привязанный к телу кожаным ремешком. В кошеле же не было ничего, кроме этой застежки. Ах да, и еще клочок пергамента с какими-то греческими письменами.

— Покажи.

Эадульф, несколько смущенный, протянул ей обрывок пергамента.

— Я не настолько хорошо знаю греческий, чтобы разобраться в этом.

Глаза у Фидельмы заблестели.

— Любовные стихи. «Любовь потрясла мое сердце, точно горный ветер, который валит дубы». Коротко и просто. — Она тихонько вздохнула. — Всякий раз, когда нам кажется, что мы раскрыли тайну, она становится только глубже.

— Как же так? Ведь это проще простого. Застежка — та самая, что Этайн обронила, и которую, по словам Ательнота, он собирался ей вернуть — и не нашел, когда привел нас в свою келью, чтобы показать ее нам. Не менее очевидно, что он писал какие-то любовные стихи Этайн, дабы снискать ее милости, как сообщила нам сестра Гвид.

Фидельма взглянула на Эадульфа. В глазах ее была тревога.

— Коль скоро эта застежка — та самая, которую обронила Этайн, а Ательнот намеревался вернуть ей, почему он хранил ее в кошеле прямо на теле? И с любовными стихами? Ясно, что застежка была на нем в то самое время, когда он у нас на глазах делал вид, что ищет ее? Если так, то Ательнот опять лгал. Но с какой целью?

Эадульф улыбнулся.

— Потому что был влюблен в Этайн. Он писал ей эти любовные стихи. Возможно, он хотел сохранить застежку на память. Люди влюбляются в вещи, принадлежащие тем, к кому они питают страсть. Иногда они переносят свою страсть на вещи.

Глаза у Фидельмы прояснились.

— На память! До чего же я глупа! Кажется, ты подвел нас на шаг ближе к истине.

Эадульф бросил на нее недоумевающий взгляд, не понимая, язвит она или нет.

— В библиотеке Сиксвульф читал греческие любовные стихи. И он спросил у нас, обмениваются ли любящие подарками. Понимаешь?

Эадульф был в полном недоумении.

— Я не понимаю, как это может нам помочь. Ты хочешь сказать, что Сиксвульф убил Ательнота?

— А потом утопился в бочке с вином? Подумай еще раз, Эадульф!

Она вскочила на ноги, вскрикнула и покачнулась. Эадульф взволнованно схватил ее за руку, и в течение мгновения они стояли, дожидаясь, пока она справится с головокружением. Потом она оживленно заговорила:

— Пойдем в винохранилище и осмотрим бочку, из которой исчезло наше третье тело. Должно быть нечто, что, как мне кажется, Сиксвульф хотел бы показать нам.

— Тебе это по силам? — встревоженно спросил Эадульф.

— Конечно, — резко ответила Фидельма. Потом она замолчала, и улыбка мелькнула на ее лице. — Да, по силам, — проговорила она уже мягче. — Ты прав. Лекарство было горькое, но головная боль прошла. У тебя есть к этому дар, Эадульф. Из тебя вышел бы прекрасный аптекарь.

В винный погреб Эадульф повел ее кратчайшим путем — по лестнице из монастырской кухни. Знай Фидельма об этом, не пришлось бы ей потратить столько времени на поиски пути через катакомбы. Пока они шли через кухню, по-прежнему наполненную сильными запахами, среди которых преобладала неизбежная вонь прокисшей капусты и пряный дух разных трав. Фидельма задержала дыхание. Запах преследовал их, когда они спускались по каменной лестнице в винные подвалы.

Фидельма пошла прямо к той самой бочке и нашла табурет, с которого заглядывала в бочку. Миг — и она уже снова стояла на табурете, а Эадульф обеспокоенно следил за ней, высоко подняв масляную лампу. Света она давала куда больше, чем свеча, с которой Фидельма спускалась в подземелье в прошлый раз.

В бочке не было ничего зловещего, только темная жидкость — вино.

Фидельма, всматриваясь, перегнулась через край. В черно-малиновой густой влаге не было ничего видно. Она обернулась и оглядела длинный шест, стоящий рядом, вероятно для измерения количества жидкости в бочке, судя по делениям. Она взяла шест и опустила его в бочку, шаря им на тот случай, если тело опустилось на дно.

И ничего не нащупала. В бочке не было ничего, кроме того, чему там полагается быть. От запаха вина у нее слегка закружилась голова.

Фидельма спустилась с табурета и обошла вокруг бочки. Потом остановилась и потрогала дубовые плашки. С одной стороны бочка была мокрая. Она понюхала кончики своих пальцев. Пахло только вином.

— Посвети мне на пол, — велела она.

Эадульф послушно опустил лампу.

На полу была лужа, и от нее шел след — как будто что-то волочили.

— Наш друг вытащил тело из бочки с этой стороны и потащил его… вон туда. Пошли.

Она решительно двинулась по неровному следу, оставшемуся на плитах.

Эадульф шел за ней по пятам.

На пыльном известняке пола виднелись две полосы да иногда мокрые пятна. Кто-то волочил исчезнувшее тело, держа под мышки, так что ноги трупа оставляли следы на полу.