Фидельма некоторое время пребывала в нерешительности.

— Думаю, нам следует переговорить с Тороном, — сказала она.

— А я думаю, что прежде всего нам следует пригласить Агато и поговорить с ним, — возразил Эадульф. — Он гораздо более важный подозреваемый.

И каково же было удивление Эадульфа, когда Фидельма согласилась с ним без всяких возражений.

Агато. Худой жилистый человек с тонким узким лицом. Кожа у него темная, лицо выбрито кое-как. Глаза, чернотой спорящие с густыми волосами. Губы тонкие и алые, как если бы он накрасил их соком ягод. Фидельма не могла отвести взгляда от его выпуклых век, полузакрытых, как у хищной птицы.

Священник нахмурился, войдя в комнату.

— Я протестую. Зачем меня сюда призвали? — сказал он на франкской латыни.

— Я принимаю твой протест, Агато, — ответила Фидельма на том же языке. — Кому мне его передать? Королю, епископу Колману или настоятельнице Хильде?

Агато презрительно тряхнул головой, словно отвечать было ниже его достоинства, прошел и сел.

— Вы хотите меня допросить?

— Кажется, ты последний, кто видел настоятельницу Этайн живой в ее келье, — напрямик сказала Фидельма.

Агато невесело усмехнулся.

— Это не так.

Фидельма нахмурилась.

— А как — так? — нетерпеливо поторопила она.

— Последним, кто видел настоятельницу, был тот, кто ее убил.

Фидельма пристально посмотрела в его полуприкрытые глаза. Они были холодны и равнодушны. Она не поняла, вызов это или насмешка.

— Это верно, — заговорил Эадульф. — И мы здесь для того, чтобы узнать, кто ее убил. В какое время ты вошел в ее келью?

— Ровно в четыре часа.

— Ровно?

Снова невеселая улыбка на тонких красных губах.

— Так сообщила мне клепсидра почтенной сестры Ательсвит.

— Понятно, — заключил Эадульф. — Зачем ты туда вошел?

— Чтобы увидеться с настоятельницей, естественно.

— Естественно. Но по какой причине ты хотел ее видеть?

— Я никого не обманываю. Я — сторонник Рима. Я был уверен, что настоятельница Этайн была введена в заблуждение, когда решилась выступать в защиту ересей церкви Колумбы. Я пошел к ней защищать мое дело.

Фидельма посмотрела на этого человека.

— Это все?

— Это все.

— Как ты собирался добиться столь быстрого поворота в мыслях настоятельницы?

Агато огляделся с видом заговорщика, потом улыбнулся.

— Я показал ей вот это… — Он сунул руку в кожаный кошель, который носил на ремешке на шее, и выложил содержимое на ладонь.

Эадульф подался вперед и нахмурился.

— Это всего лишь щепка.

Агато посмотрел на него с презрением.

— Сие есть lignum Sanctae Crucis, [14]— заявил он тихо и благоговейно и преклонил колена.

— Это действительно кусочек дерева от подлинного Креста Господня? — прошептал Эадульф, тоже охваченный благоговением.

— Так мне было сказано, — отстраненно отозвался Агато.

Глаза у Фидельмы заблестели, и губы ее затрепетали.

— Как могло предъявление вот этой святыни — предположим, что ты говоришь правду, — убедить настоятельницу поддержать Рим, а не Иону? — спросила она с важностью.

— Это же очевидно. Признав истинный крест у меня в руках, она должна была понять, что я — избранный, что Христос говорит через меня, как говорил через Павла из Тарса.

Голос его звучал спокойно и самодовольно.

Эадульф бросил на Фидельму смущенный взгляд.

— Христос избрал тебя? Что ты имеешь в виду? — спросил он.

Агато хмыкнул, словно перед ним был сущеглупый.

— Я глаголю лишь истину. Уверуйте. Мне было велено пойти в лес рядом с Витби, и на поляне некий голос воззвал ко мне, говоря: возьми щепку с земли, ибо се есть lingum sanctae Cruris. Затем голос повелел мне идти и проповедовать заблудшим и обманутым. Уверуйте — и глаза ваши откроются!

— А Этайн уверовала? — осторожно спросила Фидельма.

Агато повернулся к ней, его глаза по-прежнему были полузакрыты.

— Увы, не уверовала. Она осталась в путах, ибо не узрела истины.

— В путах? — растерялся Эадульф.

— Или блаженный апостол Иоанн не сказал: «истина сделает вас свободными»? Этайн была в оковах. Она не уверовала. Сам Августин писал: верующий верит в то, чего еще не видел; наградой же по вере будет узрение того, во что ты веруешь.

— Что ты сделал, когда настоятельница Этайн отвергла твои доводы? — поспешно спросил Эадульф.

Агато выпрямился с гневным достоинством.

— Я удалился, что еще мне оставалось делать? Я не хотел запятнать себя беседой с неверующей.

— Как долго ты пробыл с Этайн из Кильдара?

Священник пожал плечами.

— Не более десяти минут или меньше того. Я показал ей истинный крест и сказал, что Христос говорил через меня и что она должна принять сторону Рима. Когда она обошлась со мной как с ребенком, я удалился. Я понял, что надежды на спасение у нее нет. Вот и все.

Эадульф опять переглянулся с Фидельмой и улыбнулся Агато.

— Хорошо. У нас больше нет вопросов. Теперь ты можешь идти.

Агато сунул щепку обратно в свою сумку.

— Вы, оба, уверовали теперь — теперь, когда узрели истинный крест?

Эадульф старательно улыбнулся.

— Разумеется. Мы поговорим с тобой об этом после, Агато.

Когда священник вышел, Эадульф обратил встревоженный взгляд на Фидельму.

— Безумен! Этот человек совершенно безумен.

— Если вспомнить, что все мы рождаемся безумными, — грустно ответила Фидельма, — многие тайны мира станут понятны.

— Но при таких взглядах этот Агато вполне мог убить настоятельницу, когда она отказалась принять его веру.

— Может быть. Я не уверена. Но из всего этого мы можем сделать одно твердое заключение.

Эадульф посмотрел на нее.

— Это очевидно, — улыбнулась Фидельма. — Сестра Ательсвит, наблюдая за всеми посетителями кельи Этайн, видела не всех. И вряд ли она видела того, кто убил Этайн.

В дверь тихо постучали, и сестра Ательсвит просунула голову в комнату.

— Король Освиу просит вас немедленно явиться в покои матери Хильды, — сказала она опасливо.

Сестра Фидельма и брат Эадульф стояли перед королем молча. Освиу был в комнате один, он оторвал взгляд от окна, через которое созерцал гавань внизу. Хмурое и тревожное выражение на его лице немного посветлело.

— Я послал за вами, чтобы узнать, нет ли у вас новостей? Приблизились ли вы к раскрытию преступления?

В его голосе Фидельме послышалось недовольство.

— Мы не можем доложить тебе ничего определенного, Освиу Нортумбрийский, — ответила она.

Король закусил губу. Морщины на его лице стали глубже.

— Вам вообще нечего мне сказать? — Это была чуть ли не мольба.

— Ничего полезного. — Фидельма оставалась спокойной. — Мы должны продвигаться осторожно. Или время вдруг стало так подпирать тебя, что ты пожелал, чтобы дело было раскрыто быстрее, чем тебе хотелось раньше?

Король пожал своими могучими плечами.

— Ты, как всегда, проницательна, Фидельма. Да. Напряжение нарастает. — Освиу заколебался и вздохнул. — В воздухе носится призрак междоусобицы. Ныне мой сын Альфрит строит заговор против меня. Ходят слухи, что он собирает воинов, дабы изгнать ирландских монахов силой, а моя дочь Альфледа, по слухам, собирает тех, кто поддерживает церковь Колумбы, чтобы защищать монастыри от Альфрита. Достаточно одной искры — и все это королевство будет охвачено огнем. Обе стороны обвиняют друг друга в смерти Этайн из Кильдара. Что мне сказать им?

В голосе короля звучало отчаянье. Фидельме даже стало жаль его.

— Мы все еще не можем ничего сказать тебе, милорд, — повторил Эадульф.

— Но вы допросили всех, кто видел ее перед смертью.

Фидельма раздвинула губы в невеселой улыбке.

— Без сомнения, ты знаешь об этом из хорошего источника. Не сестра ли то Ательсвит?

Освиу смутился и развел руками.