Фидельма хотела возразить — но что толку? Эадульф был прав. Обычаи в Нортумбрии и в ее стране — разные.

— Давай найдем Сиксвульфа, — сказала она, отворачиваясь от окна.

Крики под окном стихли. Толпа вернулась к прерванному ярмарочному веселью. А куль тряпья, рухнувший наземь от первого брошенного камня, лежал неподвижно.

Едва Сиксвульф вошел в келью, как Фидельма узнала его — этот был тот самый молодой монах с соломенными волосами, что стоял рядом с Вилфридом в храме.

Сиксвульф был стройный, с гладким лицом и голубыми глазами, высоким голосом и шепелявым выговором. А еще он имел привычку хихикать и хлопать глазами всякий раз, когда ему задавали прямой вопрос. Фидельме приходилось напоминать себе, что она говорит с мужчиной, а не с кокетливой девушкой — столь двойственной казалась природа этого юноши. Его возраст тоже плохо поддавался определению — должно быть, двадцать с небольшим, хотя бритва, похоже, еще не касалась мягкого пушка на щеках.

Брат Эадульф расспрашивал молодого человека на саксонском, а Фидельма изо всех сил старалась следить за беседой, пользуясь своими покуда скудными, но пополняющимися знаниями этого языка.

— Ты посетил настоятельницу Этайн в тот день, когда она умерла, — ровным голосом проговорил Эадульф.

Сиксвульф слегка хихикнул и приложил гибкую руку к тонким губам.

Его светлые глаза смотрели на них поверх ладони почти кокетливо.

— Разве?

В его голосе был странный чувственный оттенок.

Эадульф неприязненно фыркнул.

— С какой целью ты посетил настоятельницу Этайн в ее келье?

Веки снова затрепетали, и послышался очередной нервный смешок.

— Это только моя тайна.

— Отнюдь, — возразил Эадульф. — Мы наделены властью — по повелению твоего короля, епископа и настоятельницы этого монастыря — доискаться до правды. Ты обязан сообщить нам все.

Голос Эадульфа прозвучал резко и язвительно.

Сиксвульф заморгал и надул губы в насмешливом раздражении.

— Ну и прекрасно! — ответил он обиженно, как ребенок. — Я пошел по просьбе Вилфрида Рипонского. Я, знаете ли, его секретарь и доверенное лицо.

— С какой целью ты ходил туда? — снова спросил Эадульф.

Молодой человек молчал и хмурился, глядя исподлобья.

— Спроси об этом у настоятеля Вилфрида.

— Я спрашиваю тебя, — рявкнул Эадульф. — И я жду ответа. Говори!

Сиксвульф выпятил нижнюю губу. Сестра Фидельма быстро опустила глаза, чтобы не показать, как изумляет ее поведение странного молодого монашка.

— Чтобы вести переговоры с настоятельницей от имени Вилфрида.

— Переговоры? — Фидельма решила, что неправильно расслышала слово.

— Да. Как главные защитники Рима и Колумбы, Вилфрид и настоятельница Этайн собирались согласовать пункты перед тем, как начнется общий диспут.

Фидельма широко раскрыла глаза.

— Настоятельница Этайн договаривалась с Вилфридом Рипонским? — переспросила она по-ирландски, повернувшись к Эадульфу.

Сиксвульф пожал своими узкими плечами.

— Согласование пунктов перед диспутом сберегает много времени, сестра.

— Я не поняла, что ты имеешь в виду. Хочешь ли ты сказать, что пункты разногласий должны быть согласованы перед публичным обсуждением?

И снова Эадульфу пришлось перевести этот вопрос на язык саксов для монаха, а его ответ — на ирландский.

Сиксвульф поднял брови, словно вопрос был неуместен.

— Конечно.

— И настоятельница Этайн готова была пойти на такие договоренности?

Фидельма была удивлена, узнав, что переговоры велись за спиной синода. Казалось нечестным, что противники могут договариваться по каким-то вопросам, не вынеся их на открытое обсуждение.

Сиксвульф вяло пожал плечами.

— Я бывал в Риме. Так всегда делается. Зачем тратить время, пререкаясь публично, когда частное соглашение приносит тебе то, чего ты хочешь?

— Как далеко зашли эти переговоры? — спросила Фидельма с помощью Эадульфа.

— Недалеко, — ответил Сиксвульф доверительно. — Мы достигли кое-каких договоренностей по тонзуре. Как тебе известно, Рим рассматривает тонзуру твоей церкви Колумбы как варварскую. Мы приверженцы тонзуры святого Петра, которую он выстриг в память о терновом венце Христа. Настоятельница Этайн подумывала о том, что церковь Колумба могла бы согласиться с этим.

Фидельма через силу сглотнула.

— Но это невозможно, — прошептала она.

Сиксвульф улыбнулся с некоторым удовлетворением.

— О да. О да, настоятельница могла уступить в этом пункте в обмен на уступку в вопросе о крестном знамении, в соответствии с которым мы, римляне, складываем большой, указательный и средний палец, чтобы представить Троицу, в то время как вы, колумбианцы, большой, средний и безымянный. Вилфрид был готов согласиться, что и то и другое обоснованно.

Фидельма поджала губы, чтобы не выказать удивление.

— Когда же началась эта торговля?

— О, с того самого дня, как настоятельница Этайн прибыла сюда. Два или три дня назад. Я забыл, сколько в точности. — Молодой человек с отвращением устремил взгляд на свои пальцы, словно вдруг увидев, что его ногти недостаточно ухоженны.

Фидельма глянула на Эадульфа.

— Я думаю, что в этом деле появился новый мотив, — спокойно сказала она по-ирландски, зная, что Сиксвульф не поймет.

Лицо у Эадульфа вытянулось.

— Как это?

— Что подумало бы большинство братии, узнай они о переговорах, что ведутся у них за спиной без их ведома и одобрения? Об уступке в ответ на другую уступку? Не подлило бы это масла в огонь вражды между братьями? А если так, то не может ли кто-нибудь прийти в такую ярость, что решится остановить такие переговоры?

— Верно. Хотя то, что мы знаем об этом, нам не поможет.

— Почему же?

— Да потому, что это значит, что у нас по-прежнему остаются сотни подозреваемых и с той, и с этой стороны.

— Стало быть, нужно найти способ уменьшить их количество.

Эадульф кивнул и вновь обратился к белокурому монаху:

— Кто знал о ваших переговорах с настоятельницей?

Сиксвульф снова надул губы, точно маленький ребенок, сохраняющий тайну.

— Они были секретными.

— Значит, только ты и Вилфрид Рипонский знали о них?

— И настоятельница Этайн.

— А как же ее секретарь Гвид? — осведомилась Фидельма.

Сиксвульф фыркнул презрительно.

— Гвид? Настоятельница не считала ее своим доверенным лицом. Она даже велела мне не посвящать ее в это дело и уж конечно не упоминать о ее сношениях с Вилфридом Рипонским.

Фидельма виду не подала, что удивлена.

— Что заставляет тебя говорить, что Этайн не считала сестру Гвид своим доверенным лицом?

— Если бы она так считала, Гвид была бы участником переговоров. Единственный раз, когда я видел ее с Гвид, — это когда они кричали друг на друга. Но я ничего не понял, потому что они говорили на этом вашем ирландском языке.

— Вот как? — промолвил Эадульф. — Стало быть, больше никто не знал о переговорах?

Сиксвульф скривился, как бы в затруднении.

— Я так не думаю. К примеру, настоятельница Аббе столкнулась со мной, когда я выходил из кельи настоятельницы Этайн. Их кельи расположены рядом. Она с подозрением уставилась на меня. Я не сказал ничего и пошел своей дорогой. Но я видел, что она вошла в келью настоятельницы Этайн. И я слышал, как они громко спорили. Я не могу знать, заподозрила ли Аббе что-нибудь или не заподозрила. Но, думаю, она поняла, что Этайн и Вилфрид договариваются.

Фидельма решила не оставлять эту тему.

— Ты говоришь, что Аббе спорила с Этайн, когда ты уходил?

— Так я понял. Я слышал, как они возвысили голоса, вот и все.

— И больше ты не видел настоятельницу Этайн?

Сиксвульф покачал головой.

— Я отправился доложить Вилфриду о согласии настоятельницы уступить авторитету апостола Петра в деле с тонзурой. Потом всех призвали собраться в храме, и я пошел туда с Вилфридом. Вскоре после этого мы услышали, что настоятельница убита.