— Рассказывай все, — произнес легат.

Солдат кратко доложил, как была найдена записка. Мегелл молча слушал.

— Кто об этом знает? — спросил легат, когда легионер закончил.

— Слух уже распространяется по лагерю, — мрачно признал Марк, мысленно проклиная центуриона второй манипулы за неосторожность.

Мегелл выругался, снова сел за стол и развернул пергамент, словно боялся увидеть то, что написано рукой врага.

Марк пристально наблюдал за легатом. Казалось, он все больше сутулился, читая сообщение карфагенян о полной победе при Липаре. Когда несколько минут назад Марк сам читал эту записку, его разум отказывался верить написанному, отвергая сообщение как вражескую пропаганду, коварный замысел, нацеленный на то, чтобы лишить обитателей римского лагеря остатков надежды. Но кольцо уничтожало эту надежду, и хотя Марк не мог понять, почему Мегелл придает ему такое значение, он воспринимал кольцо как веское доказательство достоверности сообщения.

Закончив читать записку, Мегелл разжал правый кулак и посмотрел на кольцо. Двадцать галер потеряны, три сотни убитых, пятнадцать сотен в цепях. Полный разгром. Легат повернул кольцо к свету, чтобы еще раз прочесть выгравированную надпись. Мегелл сразу же узнал ее. Он видел ее много раз, каждый год на пальце другого человека. Нового старшего консула римского сената, избиравшегося сроком на один год.

Мегелл поднял взгляд на стоящего перед ним центуриона. Лицо Марка было мрачно, щеки ввалились от усталости и голода, но легат видел его силу и решимость — качества, выкованные за многие годы службы в легионах. Интересно, подумал Мегелл, как долго они сохранятся перед лицом таких бедствий.

Остаток скудных запасов Девятого легиона быстро исчезал, а после поражения при Липаре никакой надежды на их скорое пополнение не осталось. Мегелл потерял связь со Вторым легионом в Сегесте, поскольку трехдневный переход через вражескую территорию стал непреодолимым препятствием. Вне всякого сомнения, префект их лагеря сегодня утром получил точно такое же сообщение, и Мегелл мог лишь догадываться о состоянии Второго легиона. Если судить по Девятому, Второй находится на грани распада.

Легат встал, усилием воли заставив себя держаться прямо. Ноющие мышцы запротестовали против такого насилия, и мозг на мгновение парализовала волна страха. Мегелл безжалостно подавил страх, сказав себе, что это всего лишь боль из-за недостатка соли, а не ужасная болезнь, уже свалившая восемьдесят человек.

Мегелл повернулся к центуриону, и Марк вытянулся по стойке «смирно».

— Соберите людей на построение! — уверенным и властным голосом приказал легат.

Марк отсалютовал и вышел из палатки.

Легат затянул ремни доспехов, понимая, что должен служить примером для подчиненных. В последние несколько дней подавленное настроение в лагере римлян ощущалось особенно сильно. Новость о поражении при Липаре распространялась со скоростью лесного пожара, и положение могло только ухудшиться. Переломный момент еще не наступил, но Мегелл понимал, что времени оставалось мало — голодающие солдаты Девятого легиона могут выйти из повиновения и перестанут подчиняться приказам.

С начала кампании прошло лишь восемь недель. Если в ближайшее время помощь не придет, Мегелл будет вынужден бросить города Макеллу и Сегесту на произвол судьбы и двинуться на восток, в Бролиум. До порта десять дней пути, десять дней по вражеской территории, под непрестанными атаками карфагенян. Это будет марш по полям Гадеса. И только сила и решимость помогут легионам выжить — две опоры, которые уже начали рушиться под натиском голода и болезни.

Гай Дуилий смотрел на спокойные воды у Фьюмичино, на пятьдесят римских галер, которые слегка покачивались на волнах, натягивая якорные канаты. Их спустили на воду два дня назад, но мастера еще трудились на палубах и такелаже, заканчивая работу. Через двадцать четыре часа суда отправятся в Остию, где уже ждали пятьдесят готовых галер возрожденного Классис Романус. Люди работали с невероятным упорством, и в их усилиях было что-то обреченное, как будто все корабли, которые они строили, ждала короткая и несчастливая жизнь. Такое же настроение царило среди моряков и морских пехотинцев, и всеобщий страх ослаблял боевой дух и дисциплину в лагере.

Вести о поражении флота при Липаре четыре недели назад пришли в Остию с торговыми судами. Порт опустел — торговцы переместились севернее, на южное побережье Галлии и восток Иберии. Страх прокрался и в сам Рим. Все взгляды было обращены на южный горизонт в ожидании ужасной картины: приближающегося флота карфагенян, который разграбит город и уведет его жителей в рабство. На всех площадях Рима царила напряженная атмосфера, словно жители города жили взаймы.

Новость о разгроме флота вызвала панику в сенате, и многие стали призывать к немедленным переговорам с Карфагеном, надеясь, что Рим пощадят в обмен на сдачу легионов в Сицилии. Дуилий яростно обрушился на сенат, и его гнев и страстность устыдили многих, заставив вернуться на путь чести, который они избрали ранее. Теперь, четыре недели спустя, строительство флота близилось к завершению — последние тридцать судов должны быть спущены на воду в течение следующих двух недель.

Аттик наблюдал за работой молчаливых мастеров, заканчивавших установку такелажа на последней группе из пятидесяти галер. «Аквила» проходила мимо нового флота на большой скорости, направляясь к одному из недавно построенных деревянных причалов, которые протянулись вдоль черных песков Фьюмичино. Капитан одной из галер помахал рукой Аттику с расстояния сорока ярдов, и Аттик ответил на приветствие, сопроводив жест кивком: он узнал бывшего стажера, теперь командовавшего собственной галерой. При мысли о том, что неопытным экипажам предстоит вступить в бой с невидимым карфагенским флотом, его вновь охватило беспокойство. В Остии обучение продолжится, пока каждая команда не привыкнет к своему судну и не узнает его возможности. Но для того чтобы приобрести опыт, которым обладают карфагеняне, потребуются годы.

Прозвучал приказ перейти на малый ход, и движение «Аквилы» замедлилось; галера покачивалась на волнах прилива. С бака сбросили канаты, и рабы натянули их, умело остановив корабль. Аттик быстрым шагом сошел по спущенному на причал трапу, на ходу поправляя доспехи. Встреча с Дуилием, назначенная на полдень, как обычно, затянется допоздна. После Липары Дуилий принялся усердно изучать навигацию и тактику морского боя. В наставники он выбрал Аттика, встречаясь с ним так часто, как позволяла должность консула. Дуилий быстро учился и не стеснялся признавать свою неопытность, что значительно облегчало задачу Аттику.

На берегу кипела работа. Опоры для килей последних тридцати галер уже соорудили из остатков лесов, использовавшихся для достройки галер на воде. За стуком молотков и визгом пил Аттик различил знакомые звуки: удары тяжелых деревянных мечей, доносившиеся из лагеря легионеров. Он не видел Септимия несколько недель, но, по слухам, центурион почти не спал, как и солдаты Четвертого легиона, горевшие желанием отомстить за гибель своих товарищей. Жажда мести придавала им сил, и они поклялись не допустить повторения Липары.

Аттик поднялся на дюну в конце пляжа и направился к палатке консула, разбитой там, где раньше стояла палатка префекта лагеря. Дуилий приказал арестовать Тудитана, как только «Аквила» вернулась с Липары, и с тех пор префекта никто не видел. Аттик мог лишь догадываться о его судьбе, уверенный, что консул не пощадит провинившегося.

Просторная штаб-квартира Дуилия располагалась в стороне от лагеря, и сооружение из парусины выглядело таким основательным, словно находилось на этом месте столько же, сколько существовала деревня Фьюмичино. Вход охраняли преторианцы с суровыми, неприветливыми лицами. Они тоже стыдились поражения при Липаре. Обязанностью их подразделения было защищать сенат и особенно его руководителей. Потеря старшего консула, находившегося на их попечении, ложилось пятном на всех.