Я безотчетно поднял взгляд на то крыло здания, откуда вылетел ворон. Клянусь, он дожидался нас, потому что в тот же миг Держи-крепче слетел с наружного подоконника. Он, должно быть, хотел кинуть последний взгляд на своих преследователей, чтобы еще раз подразнить их. Ворон распростер крылья, и я заметил, что одно из них здорово неровное. Может быть, все дело в его возрасте (Хетч говорил, что он старик), а может быть, он находился слишком близко от выстрелившего пистолета. Держи-крепче взмахивал крыльями, и солнце вспыхивало на том, что он держал в клюве. Держи-крепче — отличное имя для этого ворона. Он не выпустит эту штуку, пока не найдется подходящий повод.

— Вы погнались за ним? — спросил Шекспир.

— Не то, что бы погнались, — ответил я. — Но мы заметили направление, в котором он полетел. Он направлялся к реке, на юг. Может, собрался доставить реликвию Хенслоу.

— Ворон никому ничего не будет доставлять, — хмыкнул Шекспир. — Он сам по себе.

Я сидел в квартире Шекспира на Магвелл-стрит. Хорошая квартира. Мы пили вино. Хорошее вино, достойное одного из пайщиков театра «Глобус». Шекспир был полон заботы и внимания. Он пришел в ужас, услышав о неприятностях и сумятице, в которую Джек, Абель и я попали вчера по его вине, разыскивая грязные страницы «Домициана».

Хотя часть заботы была наигранной, я все же достаточно хорошо знал Шекспира, чтобы понять — в основном он вел себя искренно.

Спасенные грязные страницы лежали теперь на столе рядом с их создателем — неаккуратная небольшая стопка. Листы были испачканы красной кровью Хетча и засалились, потому что я таскал их под рубашкой. И все-таки, все хорошо, что хорошо кончается… как где-то говорится.

— Если верить Улиссу Хетчу, существует легенда, связанная с частицей креста, — сказал я. — Он проклят, и тот, кто до него дотронется — умрет. Похоже, в его случае так и произошло.

— Я тоже слышал подобные истории, — отозвался Шекспир. — Что человек, который владеет такой вещью, погибнет, если расстанется с ней. Интересно, ворон ее уже выронил?

Я представил себе Держи-крепче, отпускающего стеклянную трубочку, потому что (хоть она и сверкает на солнце), он не знает, что с ней делать. Я представил себе, как он роняет ее где-нибудь на отдаленных просторах Темзы, и она падает в мягкий ил или в воду.

— Значит, ты думаешь, что Том Гейли собирался купить реликвию по поручению Хенслоу? — спросил Шекспир.

— Похоже на то. Говорили, что Хетч намеревался продать ее каким-то «актерам». А Гейли быстро исчез. Позже его на ярмарке никто не видел.

— Может, он услышал, что случилось с Хетчем. А что касается той парочки, Соловья и…

— Питера Перкина. Я думаю, они случайно вляпались в эту историю. По правде сказать, я не верю, чтобы исполнитель баллад имел к ней какое-то отношение. Он просто пением привлекал людей, стоял себе и распевал, пока Перкин подбирал жертвы. Карманником был Перкин. Возможно, он пошел в палатку Хетча, чтобы купить его «пикантного» товара. И, пока он находился там, Хетч увидел в нем возможного покупателя. Он говорил мне, что продаст все, что угодно, лишь бы цена подходила. И неважно, что он уже успел пообещать реликвию Хенслоу. А когда Перкин увидел реликвию, он мог решить, что на ней можно заработать легких денег. Его история звучала вполне правдиво. Он торговался с Хетчем во второй раз, когда птица спрыгнула вниз и наступила на пистолет, заставив его выстрелить.

— Неужели такое возможно? — спросил Шекспир.

— Абель Глэйз разбирается в таких вещах, — объяснил я. — Когда он воевал в Голландии, он видел, как один парень случайно выронил пистолет из-за ремня. Тот ударился о землю и выстрелил, и убил парня наповал.

— Так что Улисс погиб из-за собственного оружия?

— Перкин утверждает, что перепугался насмерть, и его оглушило. Он выскочил из палатки, сжимая пустую шкатулку. Потом встретился с Соловьем, и они разделили дневной заработок. Он показывал ему шкатулку и рассказывал, что произошло, хлопая руками, как птица крыльями. Не думаю, что Соловей ему поверил. Да и кто бы поверил?

— До тех пор, пока сама птица не появилась, чтобы дать показания, — фыркнул Шекспир. — Естественно, что ворон подобрал стеклянный флакон. Блестящий, сверкает на солнце — очень ценная вещь.

— А потом он, должно быть, улетел из палатки, — добавил я.

— А что, судья Фарнаби наказал тех людей за воровство?

— Нет, Уильям. Думаю, он так… удивился повороту событий, что ему уже не хотелось заниматься относительно банальными делами. Кроме того, против Перкина и Соловья не было никаких свидетельств. Никто не видел, чтобы они воровали. Деньги, что нашли при них, могли быть их собственными, честно заработанными. Нет, они остались безнаказанными. А смерть Хетча сочли странным несчастным случаем.

Шекспир повернулся, взял со стола стопку бумаги, нагнулся к камину и швырнул листы туда. Он ударил кремнем, и пламя охватило листы.

— Ну вот, — произнес он, когда огонь разгорелся, а бумага почернела и покорежилась. — Иногда огонь — лучший друг писателя. Больше никто и никогда не увидит моего «Домициана» и не услышит о нем. Ты оказал мне немалую услугу, Ник.

— Взамен я попрошу кое-каких сведений.

— Если они у меня есть.

— Когда-то вы знавали некую женщину по имени Долл. Долл Вопинг.

Шекспир сидел на корточках, глядя, как исчезает рукопись. Услышав меня, он поднялся на ноги, застонал и бросил какое-то замечание насчет старых костей.

— Долл Вопинг? Нет, не думаю.

— Улисс Хетч утверждал обратное.

— В самом деле?

— Сказал, что вы с ним поругались из-за нее.

— Никогда не спорь с мертвецами, — заметил Шекспир.

— Так он прав?

— Что за настойчивость, Ник?

Наступила моя очередь ощутить неловкость.

— Ты хотел спросить, был ли я когда-нибудь молодым, энергичным и жил ли далеко от родного дома в этом большом городе, как совсем недавно ты сам? И радовался ли любому обществу?

— Ну, что-то в этом роде, — признался я.

— Юным воронам нужна пища, знаешь ли. Однако ты задал справедливый вопрос, учитывая, что ты для меня сделал. Я никогда не рассказывал тебе о моих молодых годах в Лондоне, верно?

— Совсем немного, — ответил я.

— Значит, расскажу сейчас.

И рассказал.

Мутные воды Темзы бурлили у излучины реки, как грязное какао в гигантской водосточной трубе. Полдюжины рабочих в твердых желтых касках суетились, разгружая стальные балки с баржи, пришвартовавшейся к причалу на южном берегу. Телескопический подъемный кран, установленный на громадном грузовике, по широкой арке переносил двухтонные балки и опускал их на землю у причала. Купол Миллениума переживал очередной косметический ремонт в надежде устроить очередное мероприятие, которое, наконец, даст возможность этому месту начать приносить доход.

Бригадир оглянулся на противную полусферу, вытаскивая узкую жестянку, чтобы скатать себе тоненькую сигаретку.

— Эта работа — сплошная потеря времени. Чертово место проклято! — пессимистически пробормотал он.

Заорав «Держи пять!», он сделал знак крановщику. Стефан Козловски заблокировал панель управления и оставил балку раскачиваться футах в двадцати над землей. Спустившись вниз, он с благодарностью выгнул ноющую спину, закурил сигарету и пошел вдоль заваленного мусором берега, чтобы размять ноги. Он прошел несколько ярдов, заметил какой-то желтый блеск и наклонился, чтобы поднять то, что принял за золотую монету.

Блестящая штучка зарылась в старый ил над отметкой высокого прилива, и когда Стефан потянул, из грязи, чавкнув, неохотно выползла стеклянная трубочка. Он вытер верхушку, и она заблестела, но крановщик поскреб ее пальцем и понял, что под солнечными лучами сверкали просто-напросто остатки золотой фольги.

Стефан лениво вытащил плотную пробку из перепачканной илом трубочки и вытряхнул ее содержимое. К его отвращению, там лежал просто сгнивший кусочек дерева, размокший и крошащийся. Он потыкал им в ладонь, пожал плечами и сунул обратно в склянку. Прямо над ним на берегу высилась одна из громадных куч мусора, «украшавших» стройплощадку вокруг купола, и Стефан верхним броском, сделавшим бы честь любому игроку в крикет, зашвырнул разочаровавший его предмет прямо туда.