Литмир - Электронная Библиотека

— Эндрю, — напомнил Томас, которого больше интересовал кармелит, чем чувствительность Урбана. — Что, приведшее к такому ужасному концу, произошло с ним сегодня?

Урбан глубоко, судорожно вздохнул.

— Сказав мне, что отдал реликвию кому-то другому, он попросил прогуляться с ним до реки. Я рассердился и расстроился, и не хотел его слушать, и тогда он пошел один по тому причалу — может, чтобы не видеть моего глупого, горделивого дурного настроения. И прежде, чем я что-то успел сделать, доски затрещали, и он нырнул в реку ногами вперед.

— Ногами вперед? — уточнил Бартоломью. — Он не упал на доски, не замахал руками?

— Он падал прямо, как стрела, как будто знал, что доски сломаются, и был к этому готов. Я попытался до него дотянуться, но я не умею плавать и побоялся далеко отходить от берега.

— Река сейчас совсем обмелела, и течение слабое, — заметил Майкл. — Ты мог бы дойти до него, как это сделал Томас.

Послушник посмотрел на него страдальческими глазами.

— Вы хотите сказать, что я мог бы его спасти, если бы решился войти в воду?

— Нет, — ответил Бартоломью прежде, чем монах успел еще усугубить положение. — Даже если бы ты дошел до него, ты не сумел бы предотвратить смерть — по трем причинам. Во-первых, было очевидно, что доски на причале прогнили, особенно в дальнем его конце, и я подозреваю, что Эндрю точно знал, что делает, когда наступил на них. Во-вторых, судя по твоему описанию его падения, он намеревался как можно глубже погрузиться в воду, чтобы утонуть; и его ноги, несомненно, очень крепко завязли в иле. И в-третьих, он мог просто поднять голову над водой, если бы хотел. Но он этого не сделал.

— Бартоломью прав, — согласился Томас. — Эндрю был уверен, что умрет, и с готовностью заключил в объятия свою судьбу. Ты ничего не мог сделать, чтобы спасти его. Но объяснил ли он тебе, почему выбрал вместо тебя другого человека?

— Он сказал, что я слишком молод.

— А сказал он тебе, кому отдал реликвию? — спросил Бартоломью.

Урбан кивнул.

— Но он заставил меня пообещать — я поклялся своей бессмертной душой — что никогда этого не открою. И не открою, и делайте со мной, что хотите. — И он вызывающе вздернул подбородок.

— Не тревожься, парень, никто не собирается вынуждать тебя нарушить клятву, — мягко произнес Майкл и повернулся к Бартоломью. — Ты уверен, что эта смерть оказалась сочетанием несчастного случая и самоубийства? Тебе не кажется, что кто-то заманил его на причал, зная, что он обрушится?

— Сначала я так и подумал, — признался Томас, не дав Бартоломью ответить. — Но теперь не думаю. Бартоломью осмотрел труп, и на нем не было следов борьбы. Эндрю просто позволил себе умереть. Я предполагал, что он будет сопротивляться смерти.

— Да откуда вам знать, как он мог поступить? — разозлился Урбан. — Вы его не знаете. Он все это время в Кембридже находился рядом со мной — кроме сегодняшнего утра — и ни разу с вами не встречался. Откуда незнакомцу знать, каким он был?

— Это правда? — кротко спросил Майкл, разглядывая шею Томаса — нет ли на ней пурпурного мешочка. — А где вы были сегодня утром, Томас?

— Эндрю не давал мне реликвию, — ответил Томас, не сомневаясь, какой смысл заключен в вопросе монаха. — Хотел бы я, чтобы отдал.

— Он никогда не отдал бы ее доминиканцу! — с горечью, обвиняющим тоном воскликнул Урбан. — Они бы ее уничтожили, объявив еретической.

— Многие так бы и поступили, — согласился Томас.

— А вы? — спросил Майкл. — Вы очень уклончивы относительно вашей позиции в полемике. Следуете ли вы учению своего ордена, или у вас более независимое мнение?

— Не имеет значения, что думаю я…

— Вы знали Эндрю, — вмешался Бартоломью, внимательно глядя на доминиканца. Некоторые факты вдруг сделались для него совершенно ясными. — Вы очень расстроились, узнав о его смерти. Как бывший проктор, привыкший к насилию, вы не могли так скорбеть о незнакомце — или о человеке, с которым познакомились совсем недавно и знали очень недолго. Отсюда вывод — вы знали друг друга в прошлом.

Томас опустил голову, а когда заговорил, голос его был почти неслышным.

— Я знал Эндрю, хотя позаботился о том, чтобы он не увидел меня здесь. Когда-то он был моим наставником.

— Это невозможно, — неуверенно произнес Урбан. — Вы доминиканец, а он — кармелит. Он никогда бы не стал учить доминиканца.

— Эндрю в молодости путешествовал, — сказал Бартоломью. — Его приор отправил его в Венгрию, где и находится Пэкс. Вы встретились там.

Томас кивнул.

— Я учился с ним, но мы слишком во многом расходились во мнениях.

— Я вам не верю, — несчастным голосом произнес Урбан. — Мы кармелиты, и он не стал бы учиться с доминиканцем. Или вы приехали сюда с твердым намерением убить его и завладеть реликвией?

— Хороший вопрос, — заметил Майкл.

— Только совпадение привело нас в Кембридж одновременно, — ответил Томас. — Я не ожидал когда-либо снова увидеть его и не показался Эндрю, когда случайно заметил его на улице. Я не хотел, чтобы мое присутствие здесь огорчило его.

— Он все равно знал, что вы здесь, — сказал Бартоломью, вспоминая. — Он считал, что вы его не заметили, так же, как и вы считали, что он не видел вас. Но он видел. Он говорил мне о вас иносказательно — дважды.

Томас уставился на него.

— Говорил?

— Он сказал, что был когда-то студент, которому он надеялся доверить реликвию, но юноша доказал свою несостоятельность. И еще сказал, что когда-то занимал должность, подобную проктору. Как и вы.

— Да, — согласился Томас. — Я научился этому у него.

— Он предостерегал меня не давать студентам чрезмерной свободы. Вам он дал слишком много, и это обернулось против него.

Томас повесил голову.

— Мы разошлись: я начал больше читать, а ему это не понравилось. Мы расстались, и я не думал, что когда-нибудь снова увижу его. Я знал, что он вернулся в Англию, в свой любимый Девоншир, но это и все. Увидеть его здесь, так далеко от дома, оказалось для меня потрясением. Но я любил его и отнес бы реликвию в Норвич, неважно, какой ценой.

— Так он не дал ее вам? — нажимал Майкл. — Если бы отдал, я бы понял. Он бы скорее послал на смерть вас, предателя, чем юношу, к которому привязался.

Томас вздрогнул.

— Лучше бы я открылся ему, а он бы попросил меня взять реликвию. Но я не сделал этого.

— У вас слишком много секретов, — мрачно заявил Майкл. — Есть ли что-нибудь еще, о чем мне следует знать? Если так, лучше расскажите сразу. Если я узнаю из других источников, мне придется арестовать вас и предъявить обвинение в убийстве.

— В убийстве кого? — встрепенулся Томас. — Не Эндрю, потому что вы только что заключили, что его смерть была самоубийством. И не Уитни, потому что, когда умер он, я был с вами.

— Я сам сделаю выводы о смерти Эндрю и не позволю вашему — или Мэтта — толкованию «фактов» сбить меня с толка. Итак, я снова спрашиваю вас есть ли еще что-нибудь, о чем мне следует знать?

— Нет, — ответил Томас. — Не обо мне. — Он взглянул на Урбана. Тот злобно смотрел на Томаса с таким видом, словно мечтал причинить доминиканцу как можно больше вреда.

— Смерть Эндрю — ваша вина, — гневно заявил Урбан. — Он увидел вас, потому и решил принять раннюю кончину. Если бы вы не появились, ничего подобного и не случилось бы.

— Это несправедливо, — мягко заметил Бартоломью. — Кроме того, ты должен взять на себя больше ответственности за случившееся, потому что и ты лгал.

— Что вы хотите сказать? — вскричал Урбан.

— Я хочу сказать, что ты не кармелит. Недавно я лечил от лихорадки Уильяма де Линкольна, приора кармелитов. Он хорошо знает учреждения своего ордена и поведал мне, что в Эксетере нет монастыря кармелитов — а Эндрю занимал в монастыре совершенно особое положение, потому что считал, что укрепленная позиция монастыря обеспечивает сохранность реликвии. По сути, Линкольн сказал, что в Эксетере существует только два монастыря, соответствующих описанию Эндрю — доминиканский и францисканский. И я сильно подозреваю, что ты из одного из них.

71
{"b":"153244","o":1}