— Ты пока еще не главарь шайки, — огрызнулся Адам.

— А я думаю — да.

Уилл подтянул шкатулку к себе. Адам насмешливо произнес:

— Ладно, забирай. Мне она ни к чему. Только запомни: она не твоя и ничья — она наша, и ты не имеешь права ничего с ней делать.

— Тогда я куплю ее у тебя, — легко согласился Уилл. — Он отсчитал половину своих денег и вдруг заколебался. — Нет, мы здесь, чтобы выпить, а Эндрю нет. Мы продадим эту штуку ему. — Он взял деньги Эндрю и поделил их поровну, потом положил завернутую шкатулку рядом с собой. — Когда Эндрю придет, может забрать ее.

— Ну нет! — возмутился Роб. — Я сам за ней присмотрю. Отдай мне.

— А если он не придет, Роб? — беззаботно спросил Уилл.

Роб выпалил:

— Он скоро вернется! — но даже сам в это не поверил.

Чуть позже тело нашел лесник. Старик Хоб гулял с собакой по общественному выгону, у брода со стороны Эксетера, тут пес кинулся бежать, застыл у ежевичника и зарычал, тихо и угрожающе.

Пес был не пастуший, а охотничий, умеющий выслеживать добычу по запаху, и лесник ему доверял. Он поспешил к собаке, гадая, не олень ли там спрятался, и надеясь, что хороший удар топором (без свидетелей) обеспечит его мясом на несколько дней.

— Господи Иисусе! — выдохнул он, увидев среди кустов лицо. Лицо мертвеца, голубовато-серое в сумерках, с перерезанным от уха до уха горлом.

Много позже Уилл рыгнул и схватился за дверной косяк, выходя из пивной. На улице было темно, и город опустел, только шлюха Молли прижала какого-то мужчину на углу. Уилл стоял на пороге и всматривался в темноту.

Адам думает, что он умник, но впредь их поведут мозги Уилла. Даже Робу уже понятно, что его драгоценный братец не вернется, так что теперь все будет решать Уилл. Он уже все продумал, и в скором времени воплотит свои планы в жизнь.

А о большем он никогда и не просил. Роб — просто старая баба, когда речь заходит о выборе цели, а вот на Адама можно положиться. Единственная сложность — он почему-то уверен (как трогательно!), что у него есть мозги. С точки зрения Уилла, мозгов у Адама меньше, чем у снопа пшеницы.

Взять хотя бы сегодняшний случай. Как только Уилл на него надавил, он сразу же надулся и пришел в себя только после того, как вышиб несколько бочонков дерьма из того несчастного мужеложца в пивной. Как его там? А, да, Тэд. Его называют Тэд-вонючка, потому что он вечно портит воздух, но сегодня он был Тэд-растоптанный. Да-да, хохотнул Уилл. Тэд-растоптанный. Это было здорово. Взбешенный Адам так его отделал, что просто чудо, как он вообще смог, подвывая, уползти прочь.

Уилл бы такого не сделал. Он с Тэдом не ссорился. И вообще, если бы Адам настаивал и попытался отобрать у него шкатулку, Уилл бы в конце концов отдал ее. Но, конечно, потом он бы сделал так, чтобы Адам ему больше никогда не смог перечить. Вот в чем беда с такими маленькими шайками. Просто невозможно, когда еще кто-нибудь пытается верховодить. Сейчас Уилл стал главным, и он не собирается позволять кому-нибудь еще, уж не говоря о таком дерьмоголовом болване, как Адам, занять его место.

Позор, что Роб так расстроился. Конечно, это его брат, но, во имя Господа, даже братья когда-нибудь расстаются! И нет ничего постыдного в том, что Эндрю погиб от руки рыцаря. Понятно, что Роб именно так и подумал, когда тот, на лошади, сшиб его брата.

Уилл подвигал челюстью. Если рыцарь остался в городе, он может устроить неприятности, вот в чем беда. Кто мог предсказать, что этот ублюдок отстанет и появится на полном скаку как раз тогда, когда они уже позаботились о жалком маленьком клирике? Никто не мог подумать, что такое случится, но если б командовал Уилл, он бы отправил одного приглядывать за клириком, а еще троих — дожидаться рыцаря, чтобы сдернуть его с седла и убить. Но зато Эндрю больше такой ошибки не сделает. Если уж на то пошло, он больше вообще не сделает ни одной ошибки, тупица.

Уилл задумался. Рыцарь был слишком далеко и не мог их разглядеть, точно? Разве он мог как следует всмотреться им в лица? Уж во всяком случае, не в Уилла. Уилл был на другой стороне прогалины. Однако он мог увидеть Роба или Адама. Если так, это их проблема, а не его.

Куда важнее то, что шкатулка такая красивая, и теперь в надежных руках. Адам пытался ее сцапать, но Уилл не отдал. Потом он снесет ее к одному человечку, который живет за бойней Эксетера, над лавкой мясника. Тот иногда скупает безделушки.

Поглядеть на шкатулку, так она, должно быть, ценная, вот только для чего в склянке лежит щепка, Уилл никак не мог взять в толк. Он подозревал, что это какая-нибудь реликвия, почему и вытащил ее — вдруг принесет удачу? Но в пальцах не возникло никакого магического покалывания, и никакой искры возбуждения в животе, и никакого пожара в кишках… Просто старая щепка. Может, продана какому-нибудь легковерному путнику за большие деньги, а смысла никакого. Да ладно, если немного повезет, Уилл найдет еще одного, у кого в кошельке больше, чем в голове. Он мельком подумал про те два куска пергамента — что бы они значили? — но праздная мысль тут же ушла, пока он сворачивал в узкий проулок, а потом в другой, еще уже.

Этот путь вел не домой, там жила Молл, а Уилл хотел ее кое о чем спросить. Она прилипла к тому мужику, как дешевая рубашка, и Уиллу почему-то ужасно захотелось узнать, кто же он такой. Почему-то он показался ему неприятно знакомым. Когда Молл вернется домой, Уилл будет ее поджидать.

Изгой очень долго не мог заснуть. Тело в переулке не покидало его мысли, и он то и дело представлял то отталкивающее лицо, вывалившиеся кишки и свой меч, залитый кровью. Хотя он привык к кровопролитию — кости Христовы, он слишком долго был воином, чтобы не привыкнуть к этому! — все же убийство сильно подействовало на него, да и собственное яростное нападение на труп.

Потом он долго шел по улочкам и переулкам, пока не добрался до гостиницы; жалкого места, но обладавшего важным преимуществом ни хозяин, ни его жена не интересовались ни им, ни другими постояльцами. Они хотели только денег, которые те им приносили, а чего там люди натворили, им было наплевать. Больше ни о чем человек вне закона и мечтать не мог.

Они вежливо кивнули ему, когда он закрыл за собой дверь, и молча посмотрели на него. Оба сидели у очага, убогого огня посреди комнаты, окруженного камнями, как заблудившаяся овца.

— Вы остаетесь на всю ночь? — требовательно спросила вдруг старуха.

Изгой взглянул на нее. Он выглядела чуть лучше, чем нищенка, а ее муж походил на дворняжку, только что жестоко избитую.

— А что такое? Вы что, собрались следить за моими делами?

— Нет, Господи, нет! — поспешно перебил его хозяин. — Просто… там ходят ночные сторожа, могут вам навредить.

— Я не собираюсь рисковать, — негромко, но злобно ответил изгой. Он тихо подошел к ним. Его башмаки из цветной кордовской кожи почти бесшумно ступали по земляному полу. Он встал перед ними, положив руку на эфес меча. — Надеюсь, здесь я в безопасности?

— Ну конечно, сударь, — ответил хозяин.

Но изгой смотрел не на него, а на его сварливую жену. Она из тех, что, не задумываясь, перережет человеку глотку, сука. Такой женщине доверять нельзя. Любой мужчина, проживший свою жизнь в обете безбрачия, узнает этот тип: женщина, готовая подвергнуть своего мужчину опасности ради удовлетворения собственных прихотей.

Женщины вечно хотят денег или вещей. Изгоя предупреждали об их уловках, еще когда он был монахом.

— Значит, я останусь здесь.

Она бросила ему на пол, у очага, соломенный тюфяк, но изгой, не обратив на него внимания, прошел за стойку. Там был небольшой погреб, и он удовлетворенно осмотрелся.

— Чего вам здесь надо? — сердито спросила старуха, входя следом.

— Покоя, — коротко бросил он и вытолкал ее наружу. Потом закрыл дверь и задвинул тяжелый засов. Другого входа не было, окна тоже. Довольный, вытащил он меч, закутался в плащ и сел на пол лицом к двери.