— И дату, — с готовностью добавил Юлий. — Тогда станет понятно, что ее нашли после того, как освободили Святой Город от нечестивцев, и никто не будет сомневаться в ее подлинности.

— И печать, — посоветовал Роджер. — Здесь требуется печать.

— У меня печати нет, — ответил Джеффри, который не носил тяжелых перстней, какими многие запечатывали свои письма. Он уже закончил выводить своим аккуратным, округлым почерком латинские слова, и теперь ждал, когда жаркое вечернее солнце высушит чернила.

— Значит, возьми мою, — предложил Роджер, стягивая со среднего пальца массивное кольцо. — Мой отец купил себе другое, побольше, а это отдал мне.

Роджер не умел писать, и ему никогда не приходилось прикладывать печать к документам, но перстень был золотым, и он его очень любил. Он представлял собой диск размером с серебряный пенни и был украшен крестом, увенчанным митрой. Это означало, что епископ Даремский является прелатом.

Джеффри взял перстень и притиснул его к воску, которым Юлий капнул на пергамент.

— Вот так, — удовлетворенно сказал нормандец. — Теперь на нем стоит печать могущественного епископа. Никто не осмелится задавать вопросы о его подлинности.

Учитывая сомнительную репутацию многих епископов — в частности, отца Роджера, — Джеффри не был в этом так уверен, но решил придержать язык за зубами и начал старательно помахивать пергаментом, чтобы воск застыл. Потом протянул документ Пичарду. Тот взял его и спрятал назад в суму. Снова зазвенели колокола, собирая к молитве, и монах повернул в Храму Гроба Господня. Остальные пошли следом.

— Вы слышали, что здесь произошло? — спросил Роджер, глядя на странную мешанину башенок и куполов Храма. — Майлз из Клермонта, который атаковал именно это место, наткнулся на араба, и тот заявил, что он верный слуга нашей Церкви — и потребовал, чтобы за это его и его семью пощадили. Ну, Майлз объяснил ему, что происходит с нечестивцами, которые оскверняют наши святыни своими погаными руками. О чем, интересно, думали священники, впуская араба в такое место?

— Традиция, — тихо отозвался Пичард. — Род Барзака долгие годы охранял реликвию. Он действительнобыл преданным слугой нашей Церкви, и Майлзу не следовало его убивать.

Монах прощально кивнул Джеффри и Роджеру и вошел в церковь. Юлий торопливо шагнул за ним, а англичанин с тревогой смотрел им вслед. Напрасно Пичард рассказал нормандцу о реликвии, и лучше бы Юлию не пускаться завтра утром в путь вместе с монахом. Кроме того, Джеффри не знал, правильно ли он поступил, сказав Петру, что Пичард достоин доверия. Крестоносец опасался, что готовность Пичарда доставить реликвию в Рим вовлечет того в большие неприятности.

Он посмотрел, как оба монаха шли в сторону алтаря, и пошел следом, решив через церковь срезать путь к своему временному жилищу, расположенному в переулке по другую сторону здания. Уже шла вечерняя служба, и по нефу растекался опьяняющий запах ладана. Священники столпились вокруг высокого алтаря, распевая псалом, их голоса эхом отдавались в часовнях, составлявших небольшую церковь. Внутри было прохладно, особенно после дневного зноя, и Джеффри захотелось задержаться ненадолго и насладиться покоем, но у Роджера были другие планы, и он начал потчевать своего друга красочными описаниями нового борделя, в который он хотел сегодня сходить. Когда Джеффри остановился, Роджер потянул его за рукав, поторапливая рыцаря.

Они вышли в заднюю дверь и направились к узкому переулку, где располагалось их пристанище. Роджер разливался соловьем, описывая прелести Дворца Наслаждений Абдула. Джеффри слушал вполуха, больше озабоченный Пичардом и Юлием, чем рассказом о проститутках. Из этих мыслей его вырвало бранное восклицание Роджера — некто в коричневой рясе грубо оттолкнул их с дороги. Сначала Джеффри показалось, что это Петр, но человек был моложе, и у него было больше волос. Он метнулся к куче каких-то тряпок, упал на колени и горько, глухо застонал.

Джеффри ощутил острый укол тревоги, когда разглядел, что это вовсе не куча тряпок, а еще один человек в коричневой рясе, и человек этот мертв. Рыцарь быстро подошел к скорбящему монаху и посмотрел ему через плечо. Там лежал Петр с белым, как воск, лицом, и его синие глаза невидяще смотрели в темнеющее вечернее небо.

— Крови нет, — произнес Роджер, рассматривая тело опытным взглядом человека, который видел слишком много трупов. — Должно быть, с ним случился удар.

— Он говорил, что умрет, — прорыдал друг Петра. — Сразу же, как только отдаст… — И замолчал, словно понял, что об этом лучше не говорить.

— Реликвию? — спросил Джеффри, глядя, как монах поднимается на ноги и тревожно пятится от него. — Частицу Истинного Креста?

— А ты откуда об этом знаешь? — монах боязливо огляделся.

— Петр просил, чтобы я доставил ее в Рим, — объяснил Джеффри. — Я отказался, так что он поручил это кому-то другому. Кто ты?

— Марк, — прошептал монах. — Мы с Петром состоим в Ордене, именуемом Братство Креста, и посвятили свою жизнь поклонению Святому Распятию.

— Но не тому, кто на нем умер? — спросил Джеффри, подумав, что у них в головах все перепуталось.

— Крест — святая вещь, наделенная великой силой, — отозвался Марк, вытирая рукавом глаза. Это прозвучало так, будто он наизусть читает строчки, которые запомнил механически. — Он достоин нашей совершенной преданности. Некоторые ордена поклоняются какому-нибудь святому.

— Сколько же частей Истинного Креста находится в Иерусалиме? — спросил Джеффри. — Мне показалось, что существует только один фрагмент.

Марк посмотрел вниз, на Петра, и на его глаза снова навернулись слезы, но он все же ответил на вопрос.

— Кусочек здесь, в Храме Гроба Господня, самый священный, потому что он залит кровью Христа. Но в городе есть и другие частицы, и все они достойны наших молитв и поклонения.

— Есть большой кусок в Церкви святой Катерины, — вмешался Роджер, широко разведя руками. — От него откалывают щепки и продают за пять золотых монет.

— Этот кусок наш Орден не признает, — сказал Марк, шмыгнув носом и вытерев его о рукав. — Но и он может быть истинным, как мне кажется. Во всяком случае, он не настолько святой, как тот.

Услышав его слова, Джеффри заподозрил, что какой-то бессовестный клирик отрубил кусок дерева и теперь делает себе состояние, обманывая доверчивых покупателей. Он представил себе, как эти щепки расползаются по церквям и монастырям всего христианского мира, где им поклоняются и верят, что они наделены чудодейственной целительной силой. Храмы и монастыри, обладающие святыми реликвиями, могут заработать кучу денег, и большинство из них готовы немало заплатить, чтобы заполучить реликвию. Джеффри чувствовал, что коммерческая деятельность в церкви святой Катерины, вероятно, первое звено в длинной цепочке обманов и мистификаций, которые последуют за крестовыми походами.

— Несчастный Петр, — снова заплакал Марк. — Он сказал, что умрет, и не ошибся.

— Почему он это сказал? — Джеффри слышал, как Петр говорил, будто Пичарда ждет смерть, но про собственную кончину, насколько ему помнилось, не упоминал.

— Проклятье, — прошептал Марк. — Проклятье Барзака.

— Проклятье? — переспросил Роджер, быстро делая шаг назад. — Какое еще проклятье?

— Барзак заявил, что любой, кто хоть пальцем прикоснется к реликвии, погибнет. — Марк жалобно шмыгнул носом. — Петр трогал ее, чтобы передать монаху, который должен доставить реликвию в Рим. И сказал, что как только отдаст ее, тут же умрет. Я надеялся, что проклятье Барзака не подействует, но Петр был уверен, что подействует, поэтому не разрешил никому из нас прикасаться к реликвии. Он пожертвовал собой, чтобы спасти нас.

Джеффри наклонился, чтобы тщательней осмотреть тело. На нем не было ни одной видимой раны. Он провел рукой по голове монаха и не нашел ничего; видимо, удара по голове тоже не было. Насколько мог понять рыцарь, Петр умер от естественных причин.

— И он встретился с Создателем сразу же, как только передал эту штуку Пичарду? — спросил Роджер, с беспокойством глядя на собственную суму, в которой лежала недавно купленная щепка. — Господи, спаси нас и помилуй!