— Хм. Стало быть, все они умерли?
— Де Божё — это вы? Я не был уверен. По правде говоря, когда констеблю показалось, что он вас видел, я ему не поверил. В конце концов, что может быть настолько важным, чтобы будущий гроссмейстер ордена бедных рыцарей храма проделал весь этот путь до Оксфорда? Но когда я вспомнил описание Джоном Хэнни… того видения, что парило над телом Джона Барлея, пришлось задуматься. Прежде, чем прийти сегодня сюда, я еще раз поговорил с Джоном. — Магистр не стал признаваться, что в основном возвращался в колледж Аристотель, чтобы убедиться — Хэнни получил свою законную долю еды. Совесть сильно мучила его. — И на этот раз я подумал, что смуглый человек мог и в самом деле быть молодым евреем Дьюдоном. Но Хэнни сказал, что крадущийся во тьме был спокоен и хладнокровен. Подобного самообладания, чтобы не торопясь обыскать труп, не может быть у горячего юнца. Он хвастун, но обязательно запаниковал бы, в то время как вы, тамплиер… — Фальконер не закончил фразу, и она повисла в воздухе. Он вспомнил, как мельком увидел знакомое лицо в толпе, собравшейся вокруг погибшего масона. — Если это и в самом деле были вы, реликвия должна быть чем-то особенным.
Он все еще ощущал стальную хватку Гийома де Божё на своих плечах. Почти на шее. Так близко к горлу, что он не знал, что и думать про человека, которого когда-то считал своим другом. Фальконер вспомнил слова Баллока, что тамплиерам доверять нельзя, если их мотивы не совпадают с твоими. Возможно, констебль был прав. Но, так или иначе, а он должен выяснить правду.
— Так это вас видел мой студент над телом Джона Барлея?
Пальцы де Божё впились в плоть Фальконера — и расслабились.
— Право, Уильям, вы же не думаете, что это я убил монаха? Мне казалось, вы знаете меня лучше.
— Честно говоря, я думаю, что вообще вас не знаю. Вы очень… загадочный человек.
— Ну да, а вы своих чувств вообще не скрываете… Кстати о чувствах — как дела у прекрасной Энн?
Фальконер не ответил на вопрос тамплиера о мистрис Энн Сегрим. Она была и всегда будет женой другого, и на этом все.
— Понятно. — Де Божё убрал руки с плеч Фальконера и сел на соседний стул. — Что ж, вы не ошиблись насчет видения, которое обыскивало труп. Это был я, и я искал реликвию. Кроме того, я знал, что юноша меня видел, только поэтому и ушел оттуда, чтобы меня не втянули в эту неразбериху. Я шел по следу совершенно определенной реликвии, услышал, что монах Джон Барлей предлагает ее кому-то в городе, и договорился, что он мне ее принесет. Но я опоздал. Убийца добрался до него первым, и на теле не осталось и следа реликвии. Все, что я смог сделать для бедняги Барлея — уложить его тело немного аккуратнее, чем это сделал убийца.
Фальконер тут же вспомнил, как они нашли тело, как благочестиво уложены были руки и ноги, и свои слова, обращенные к Баллоку. Выходит, это сделал де Божё, а не убийца. Он поверил утверждению тамплиера, что тот не убийца. Если бы убил он, Джон Хэнни уже был бы мертв. Храмовник не оставил бы свидетеля в живых.
— Должно быть, эта реликвия очень много значит для вас?
Тамплиер потупился, а голос его задрожал и стал звучать приглушенно.
— Вы правы. Я прибыл сюда, чтобы найти реликвию от имени Ордена. Но у меня есть и личные причины. Позвольте объясниться.
В сгущающейся тьме де Божё поведал Фальконеру историю смерти и отчаяния, очень подходившую тому мрачному помещению, в котором они сидели. Он рассказал историю о части Истинного Креста, залитой кровью Христовой, которая переходила из рук в руки в течение ста пятидесяти лет, оставляя за собой трагедии и увечья. Он рассказал о проклятье, наложенном на реликвию, которое вызывало смерть любого, прикоснувшегося к ней. Он рассказал о том, как страж-мусульманин, охранявший реликвию, проклял ее перед тем, как его убил крестоносец — просто за то, что тот, араб, находился в Иерусалиме.
— Тем крестоносцем был Майлз де Клермонт, мой предок.
Фальконер чувствовал по интонациям де Божё, каким грузом легло это на него. Орден хотел спрятать проклятую реликвию от мира. Но де Божё считал, что он лично отвечает не только за поступок предка, но и за каждую смерть, вызванную с тех пор проклятой реликвией. Однако Фальконер не желал признавать существование колдовства.
— Я не верю в такую чушь, как проклятья. Да если бы я в них верил, от меня бы уже ничего не осталось, так меня проклинают студенты из года в год за работу, которой я их нагружаю!
Де Божё печально покачал головой.
— Это слишком опасно, чтобы так легко к этому относиться, Уильям. Если бы вы только слышали все байки, что сопровождают путь реликвии…
Фальконер резко прервал его.
— Вот именно. Это как раз то самое. Байки, которые рассказывают, чтобы порадовать простофиль и болванов.
— А смерть шестерых монахов? — Де Божё постучал по клочку пергамента с шестью именами. — Разве не они присвоили себе реликвию, чем погубили свои души, так что смерть стала неизбежной? Разве не то, как они погибли, привело вас к заключению, что именно эти шестеро были теми монахами, кто прикасался к реликвии?
Фальконер попал в ловушку собственной логики. Именно так он и рассуждал, вынужденно согласился он с тамплиером.
— Но ведь их убили людские руки, а не сама реликвия каким-то мистическим способом!
— Какая разница, как они погибли? Дело в том, что они прикасались к реликвии, а теперь все мертвы. В том числе и масон, Ля-Суш. — Де Божё помолчал. — А вместе с ним умерла и последняя надежда, что я смогу отыскать реликвию.
Фальконер не смог подавить улыбку, потому что только сейчас сообразил.
— Вы не совсем правы. Если, конечно, Ля-Суша столкнул не какой-нибудь разгневанный ангел или призрак того убитого араба… — Он поднял руку, упреждая возмущенный протест де Божё на это легкомысленное замечание. — Если только не вмешались какие-нибудь сверхъестественные силы, Ля-Суша убил кто-то другой, а не один из шестерых заблудших монахов, потому что они все сами давно мертвы. Кто-то, знающий о проклятой реликвии и думающий, что масон-каменщик выяснил, где она находится. Тот человек считал, что эту тайну следует сохранить. И я, пожалуй, знаю, как можно выяснить, кто этот человек.
Баллок спешил сквозь ночь, надеясь, что не опоздает. Неудавшаяся попытка отыскать Яксли толкнула его на поиски Уилла Плоума. Ему пришло в голову, что простачок должен был знать, что в ту ночь хранителя не будет у раки. Даже Уилл не мог не сообразить, что брат Ричард помешает ему залезть в Святую Яму и оказаться рядом со святой. Мальчик жил на Сивинг-лейн, за городскими стенами. Жилье ему милосердно предложила ни много, ни мало — еврейка Беласет. Это была совсем простая комнатка, но Беласет не требовала за нее денег, взамен получая энергичные, хотя и ненадежные, услуги Уилла.
Пусть Беласет и была деловой женщиной, причем преуспевала в деле лучше, чем муж или сын, но при этом она была матерью и не могла видеть, как чей-то сын вынужден просить милостыню на улицах. Немногие знали, что она добра к дурачку, и она старалась, чтобы никто и не узнал. Но Питер Баллок знал, и хотя час был поздний, он обратился к Беласет. Ему требовалась ее помощь при разговоре с Уиллом.
Беласет согласилась пойти с ним, хотя волновалась за собственного отсутствующего сына, Дьюдона. Он ушел куда-то по собственным делам. Беласет боялась, что он опять попадет в беду, и надеялась, что он просто пошел добиваться благосклонности Ханны. Но отказать констеблю в попытке выяснить правду у Уилла Беласет не могла. Так что, разбудив сторожа у Южных ворот и отругав его за халатность, Баллок в сопровождении Беласет вышел из калитки, встроенной в массивные городские ворота.
Растерявшегося Уилла разбудили быстро, и он зажег дешевый светильник. Желтое мерцание осветило крохотную комнатку спартанского вида, но на удивление аккуратную. Из мебели в ней стояли всего лишь низкая кровать, табурет и стол. На столе лежали настольные игры. Одну, круглую дощечку с дырками, заполненными колышками, Баллок узнал, а вторую — нет. Она походила на две соединенные вместе шахматные доски. На них лежали фишки, круглые, треугольные и квадратные. Баллок решил, что это легкая детская игра, специально для простачка Уилла. Мальчик увидел его взгляд и объяснил:
