— И я скажу тебе, кого он мне напомнил. Того тамплиера, Гийома де Божё!

Фальконер немного подумал и помотал головой.

— Нет, это невозможно. Последнее, что я о нем слышал — он во Франции и готовится стать гроссмейстером ордена. Его обязанности просто не позволят ему инкогнито путешествовать в Оксфорд в самом начале зимы. Ты, должно быть, ошибся, Питер.

По ворчанью Питера стало понятно, что Фальконер его не убедил. Он просто не видел приезжего и ту атмосферу властности и спокойствия, которая укутывала его плотнее, чем теплый плащ.

Это правда, прошло больше года, как оба они видели тамплиера. И в то время все были очень заняты, потому что тогда в Англии находились язычники-татары. Тамплиер тогда здорово помог Фальконеру в разгадке убийства. Но Баллок не верил, будто это означает, что он всегда будет на их стороне. Тамплиеры были замкнутым орденом, идущим в христианском мире своими собственными, уединенными путями. Лежавшие на поверхности обязанности заключались в том, чтобы сопровождать паломников в Святую Землю. Кроме того, они еще действовали, как надежные банкиры и гарантировали, что доверенные им на Западе деньги будут переправлены на Восток. Но все догадывались, что под поверхностью существовали и подводные течения. Поэтому Баллок не сомневался: если ваш путь совпадает с путем тамплиеров, можно получить от союза выгоду. Но если ваши дорожки пересекутся, стоит держать ухо вострю. Особенно если имеется что-то, обладающее ценностью для Ордена Бедных Рыцарей Храма.

— Ну, ты можешь думать все, что хочешь, Уильям. Но я готов держать пари, что должно произойти нечто нехорошее.

Словно в ответ на предсказание Баллока дверь в убежище Фальконера распахнулась, и на пороге возникла растрепанная фигура Майлза Байкердайка, одного из новых студентов Фальконера. Он определенно бежал, потому что задыхался, стоя в дверях. Лицо его светилось от волнения.

— Магистр…

— Глубоко вдохни, Майлз Байкердайк, и расскажи, в чем дело, — сделал замечание Фальконер. С каждым годом студенты казались ему все моложе и вели себя все более по-детски. Фальконер не понимал, почему. Майлза с его круглым, пухлым лицом и тонкими светлыми волосами можно было принять за младенца. Однако младенец все же сумел выпалить свою новость.

— Магистр Фальконер. Произошло убийство. Говорят, голова полностью отделена от тела.

Брат Роберт Ансельм любил бродить в лабиринте. Симметрия радовала и успокаивала его, когда в голове была путаница. Путаница была и сейчас, и он шаркал по извилистой дорожке лабиринта, стараясь сосредоточиться на четырех элементах мессы, когда переходил из одной четверти в другую. Вход в Евангельскую Весть. Три поворота — и Приношение. Поворот назад, и снова Евангельская Весть. Три петли назад, вернуться в Приношение. Две петли, войти в Освящение. Как и с религиозным рвением — путь прямым не бывает. Еще две петли, и он окажется в последней четверти — Причащение. Головокружительная, петляющая дорожка внутрь представляла собой первый шаг на тройном пути. Очищение.

Нельзя сказать, что голову монаха отделили от тела. Слухи, несомненно, окажутся преувеличенными. Однако, когда Питер Баллок и Уильям Фальконер увидели тело, они поняли, что в данном случае слухи не сильно отличались от действительности. Но прежде всего требовалось, чтобы их отвели туда, где лежит тело. Майлз Байкердайк проводил их к Джону Хэнни, еще одному студенту Фальконера, сидевшему в холодном, похожем на пещеру холле на первом этаже колледжа Аристотеля. Хэнни сидел с белым лицом и дрожал. Именно он и нашел тело. Все еще сильно перепуганный, он согласился отвести обоих мужчин туда, где видел предположительно обезглавленный труп. Они пошли по Хай-стрит, и на Карфэксе, когда Хэнни собирался повернуть к Северным воротам, Баллок его остановил.

— Где, ты говорил, лежит тело, мальчик?

— За борделями Броукен-Хейз, на нижнем заливном лугу.

— Тогда пойдем через замок, через боковые ворота в Гемель.

Баллок говорил о проходе, которым пользовались каноники аббатства Осни, чтобы попасть в часовню святого Георгия, расположенную в стенах замка. Этот путь будет быстрее, чем обходить городские стены. Баллок повел остальных вдоль по Грейт-Бейли на территорию замка, от входа в который хранил ключи. Они прошли сквозь боковые ворота и оказались на заливных лугах рядом с аббатством Осни гораздо быстрее, чем если бы шли обычной дорогой. Пока они шли по мосту и по Осни Лейн, Баллок расспрашивал юношу.

— А что ты там делал вместо того, чтобы готовиться к занятиям?

Юноша вспыхнул и начал заикаться. Прежде, чем он успел сказать какую-нибудь глупость, Фальконер остановил его, подняв руку. Вопрос Баллока был вполне уместным, потому что любой, оказавшийся рядом с убийством, мог стать подозреваемым. Он должен был хотя бы поднять крик, обнаружив тело. Если юношу поймают на лжи, его положение станет еще более затруднительным. Фальконер примерно представлял себе, что тут происходило, поэтому он подтолкнул Хэнни к правдивому ответу.

— Я уверен, что Питер Баллок простит тебе этот грешок, если ты скажешь нам правду.

Юноша молча уставился себе на ноги, для тепла плотно закутанные в мешковину.

— Магистр, я проснулся еще до рассвета, чтобы поудить угрей. В последнее время я постоянно голоден, а денег на еду нет.

Угри были собственностью аббатства, и ловить их считалось браконьерством. Фальконер молча выругался — как он мог не обращать внимания на благосостояние тех, за кого отвечал? Почему не видел, что Джон Хэнни голодает?

Не все студенты университета происходили из богатых семей. Многие были бедными, и им разрешалось просить милостыню, чтобы остаться в университете. Для таких, как они, образование было единственной надеждой на будущее и способом достичь успеха. Хэнни зарабатывал, прислуживая за едой богатым однокашникам, и питался тем, что оставалось после них. Уж наверное оставалось немного. Фальконер только сейчас увидел, сколько заплат на плаще юноши. Несколько лет назад он не пропустил бы подобные признаки нужды.

— Продолжай, — грубовато бросил он, желая скрыть чувство вины.

— Вчера ночью я остался за городскими воротами и переночевал в пустой хижине на окраине Броукен-Хейз. Там холодно, но довольно сухо. Я собирался встать пораньше и порыбачить, но проспал. — Тут он просиял. — Наверное, я не нарушил закон, правда? Потому что проспал?

— Твое намерение уже считается преступлением, Джон Хэнни. Продолжай.

Лицо Хэнни опять вытянулось — он увидел во взгляде Фальконера непреклонность. Следовало сразу понять, что наставник не даст ему улизнуть так легко. Пожалуй, все обозримое будущее придется запоминать наизусть бесконечные свитки «Грамматики» Присциана.

Юноша вздохнул.

— А потом меня что-то разбудило. Это походило на вой собаки. Сначала я решил, что мне это снится, но тут же услышал звук снова. Тогда я подумал, что лиса попалась в капкан, и пошел на луг посмотреть. — Его голос задрожал. — Вот тогда я его и увидел.

Фальконер положил свою большую, крепкую руку на плечо юноши и сжал его.

— Далеко отсюда?

Юноша покачал головой и молча показал на высокий берег за небольшой речушкой. На первый взгляд все выглядело вполне мирным. На лугу паслись коровы, вокруг ноздрей у них клубился пар, потому что горячее дыхание смешивалось с холодным утренним воздухом. На берегу лежало что-то, напоминающее кучу тряпья.

— Останься здесь, Джон. — Фальконер подчеркнул свой приказ, еще раз стиснув плечо Хэнни, и поманил за собой Баллока.

Оба друга зашагали по узкой дамбе через ручей. Оттуда пришлось спуститься на луг, где паслись коровы, не обращавшие внимания на людей. К счастью, земля под ногами была довольно твердой, потому что старые, потрескавшиеся башмаки у Фальконера протекали. На близком расстоянии стало понятно, что куча тряпок — это тело монаха-августинца в рясе каноника, а не простого монаха. Он, должно быть, принадлежал к здешнему аббатству. И был убит. Ему перерезали горло, и кровь пропитала верхнюю часть рясы и землю вокруг. Но по-настоящему странным было положение тела.