Гвин вытащил накидку с остроконечным капюшоном, а под нее накрутил на шею старый мешок из-под ячменя.

Они проскакали еще часа два, с подозрением вглядываясь в каждого путника, идущего по дороге. В пивной, в маленькой деревушке, они остановились, чтобы перекусить хлебом и мясом и согреться кружкой эля, который хозяин подогрел раскаленной кочергой. Они справились, не появлялся ли здесь человек со сгнившим носом, но такого путника никто не видел.

Когда они опять пустились в путь под свинцовым небом, обещавшим снег, Гвин задал вопрос, который давно крутился в голове де Вольфа.

— Как долго мы будем ехать, коронер?

— До вечера. Завтра утром повернем назад, — буркнул в ответ Джон. — К тому времени мы перегоним его, пешего. И если не обнаружим никаких следов этой свиньи, это будет значить, что он либо пошел на запад, либо свернул в Дорчестер.

— Будем надеяться, что Гэбриелу в Бакфесте повезет больше, — помолился корнуолец. Но еще через милю выяснилось, что удача повернулась лицом к ним.

Дорога там шла через густой лес. Деревья росли прямо на обочинах. Им навстречу проскрипела телега, нагруженная сеном, и на пустой дороге впереди они заметили одинокую фигуру с длинным посохом, шагавшую вперед. Подобравшись поближе, они увидели потрепанный серый плащ с капюшоном, увидели, что путник слегка хромает. Со спины человек почти не отличался от десятков других, кого они уже встретили по пути, но тут он услышал конский топот и обернулся. Он был из Эксетера, жил раньше около «Куста» и узнал коронера мгновенно. Швырнув посох, человек помчался к деревьям, росшим буквально в нескольких ярдах. Гвин, взревев, пришпорил кобылу, но чуть-чуть опоздал, и человек уже нырнул в подлесок, заполнявший пространство между высокими деревьями.

Де Вольф отстал на несколько ярдов. Выругавшись, он соскользнул со спины Одина одновременно с Гвином, спрыгнувшим с седла, и кинулся в лес за беглецом. Хотя почти вся листва с деревьев уже слетела, между деревьями рос запутанный ежевичник вперемешку с папоротниками, но дальше в лесу земля была голой, и трое мужчин мчались вперед, петляя между деревьями. Хотя Гвин бежал впереди, он был тяжелее жилистого коронера, и де Вольф быстро нагнал его.

Казалось, что мужчина впереди забыл о своей хромоте, словно страх неминуемой смерти придал ему крылья, но длинные ноги коронера прытко несли его вперед, и через сотню ярдов, с последним воплем, де Вольф прыгнул на спину беглецу и повалил его на землю, и тотчас же подбежал Гвин.

Тяжело дыша, Джон вытащил кинжал и прижал его к глотке беглеца, а Гвин перевернул его. Гротескный залом с одной стороны носа человека уничтожил последние сомнения — они поймали Саймона Клейвера, смотревшего теперь на них с раболепным ужасом и твердой уверенностью в том, что сейчас умрет.

Коронер добрался до Эксетера на следующий день около полудня, нещадно подгоняя своего боевого коня, хотя Один вовсе не был бегуном на короткие дистанции. Торопясь скорее вернуться назад, чтобы убедиться в безопасности Несты, де Вольф оставил Гвина позади. Тот передвигался медленнее, потому что за его кобылой шел Саймон Клейвер с привязанными к седлу руками.

Они доберутся до Эксетера не раньше, чем через день, но де Вольф хотел освободить свою возлюбленную из тюрьмы как можно скорее. Эта задача не облегчалась тем, что Саймон упрямо отрицал убийство Герваза, хотя они нашли выцветшую шкатулку с реликвией в карман его плаща.

Де Вольф прискакал в замок и поспешил в главную башню, где в кабинете констебля сидел Ральф Морин.

— Он в дурном настроении, Джон, — такими словами встретил он вошедшего коронера. — Должно быть, леди Элеанор устроила ему веселую жизнь, и он страшно разгневался, узнав, что мы затеяли поездку в лес против его желания. Тебе придется нелегко, если ты хочешь убедить его освободить Несту.

Де Вольф рассказал ему об успешном пленении человека вне закона и о том, что они обнаружили святую реликвию.

— Но ублюдок упрямо отказывается признаваться, что убил Герваза. Он говорит, что встретил его после того, как то сходил в монастырь святого Николая, и Герваз согласился отдать ему эту штуку, чтобы он сам продал ее в Гластонбери, а выручку они бы поделили пополам.

Ральф цинично фыркнул.

— Ну и сказочка! Но де Ревелль в нее вцепится, будь уверен.

Он не ошибся. Когда Джон спустился в зал и прошел в комнату шерифа, тот встретил его смесью гнева, сарказма и откровенной злобы.

— Этого человека все равно повесят, так почему бы ему не рассказать всю правду? На таких шатких основаниях я ни под каким видом не собираюсь освобождать главную подозреваемую. Этот Клейвер, разумеется, вор и человек вне закона, но это не значит, что он убил того, в трактире.

Ничто не могло поколебать решимость упрямого шурина Джона, и коронер ушел в бешенстве, пообещав вытянуть из Саймона правду, как только тот появится, даже если ему придется пытать разбойника чуть не насмерть. По дороге на Мартин-лейн он встретил своего друга архидиакона и выплеснул все свои беды на Джона де Аленсона.

— В некотором роде это должно быть делом Церкви, — мрачно заявил священник. — Я слышал об этой реликвии и, учитывая ее происхождение, подтвержденное письмом сэра Джеффри Мэппстоуна, она и в самом деле может оказаться частицей Истинного Креста. — Его рука машинально метнулась ко лбу, сердцу и плечам, напомнив де Вольфу клерка с его почти навязчивой привычкой. — Даже если она и проклята, она все же часть нашего христианского наследия, и у разбойника необходимо выбить полное признание.

Джон предложил представить Саймона Клейвера к peine forte et dure, и даже всегда сострадательный архидиакон согласился. А когда он услышал, что шериф не желает добиваться правды по своим собственным причинам, де Аленсон заявил, что он сам отправится к де Ревеллю и выдвинет свое, церковное требование — они обязаны выяснить у изгоя правду.

На следующий день, когда Гвин приволок измученного, со стертыми ногами Саймона, втянул его на подъемный мост, а потом в грязный, зловонный подвал главной башни Ружмонта, там вовсю шли приготовления, чтобы заставить изгоя разговаривать более красноречиво.

Стиганд, злобный тюремщик, шел из ниши и нес толстые плиты ржавого железа, каждая площадью около фута. Он с громким грохотом свалил их в центре промозглой камеры, задыхаясь от натуги: его жирное тело не было приспособлено к тяжелой работе. Когда появился офицер коронера с новым пленником, Стиганд приковал разбойника к решетчатой загородке, тянувшейся сквозь полудюжину сжатых камер.

— Они придут в полдень, чтобы послушать, как поет этот парень! — прошепелявил Стиганд своими вялыми, выпяченными губами. Потом пнул пленника, в изнеможении опустившегося на пол, и получил крепкий удар по голове от Гвина.

— Оставь его в покое, ты, поганый мужеложец! — гаркнул офицер. — Дай ему воды и пару хлебных корок!

Тот ушел, а Гвин задумался, с чего вдруг он начал проявлять такую заботу о человеке, которого они собираются сначала пытать, а через несколько дней вздернуть, но что-то в потерявшем всякую надежду узнике напоминало ему побитую собаку.

Когда соборные колокола прозвонили полдень, в подвале собралась небольшая толпа, чтобы наблюдать за дознанием. Туда неохотно спустился сам шериф, а также коронер, его офицер и клерк, констебль и архидиакон Эксетера. Сержант Гэбриел, вернувшийся из своих бесплодных поисков на западе, отвечал за троих воинов, которых привели, чтобы удерживать пленника. Немного пришедшего в себя после долгого перехода за крупом лошади Гвина Саймона выволокли на середину помещения. Он сопротивлялся и грязно ругался. Двое солдат повалили его на пол и приковали за вытянутые руки и ноги к ржавым кольцам, вделанным в камни, врытые в сырой земляной пол.

Шериф стоял в стороне, скрестив руки под ярко-зеленым плащом, и Джон де Вольф начал командовать. Хотя он не был сторонником пыток, но это являлось частью юридического процесса, а поскольку на кону стояла свобода Несты, Джона не мучили угрызения совести.