— О-о! Я не верю глазам! — Он повернулся к Сексту и Корнелии, лицо его сияло. — Знаете, кто там? Луций Септилий! Primus pilus из легиона Фимбрии! Мы прошли с ним и Понт, и Армению! Я много раз его награждал! А потом мы почти дошагали до Каспия! Но повернули, нам там не понравилось. Эй! Луций! Эй!

Такую радость гасить было неудобно, и потому Корнелия ограничилась обыкновенными напутственными словами вроде «будь осторожен и много не пей». А Секст в это время перебросился парой слов с двумя центурионами из первого легиона, которые настояли на своем праве сопровождать генерала.

— Не выпускайте его из виду, — шепнул он парням.

— Пошли, Филипп, пошли! — заторопился Помпей, размашисто перешагивая через леер и ничуть не заботясь о целости проконсульской тоги.

Ахилл, спустившийся первым, провел Помпея в нос лодки.

— Самое сухое место, — пояснил он весело.

— Септилий, мошенник, садись рядом со мной! — крикнул Помпей, подвинувшись. — Как же я рад тебя видеть! Ну, говори, что ты делаешь в этой глуши?

Филипп и его личный раб заняли скамью в центре лодки — между двумя из шести гребцов. Два центуриона эскорта и генерал-египтянин устроились на корме.

— Осел здесь с людьми Авла Габиния, — сказал Септилий, совсем седой и слепой на один глаз ветеран. — И едва выжил после истории с сыновьями Бибула. Зачинщиков бунта казнили… ну, да ты знаешь. Рядовых послали служить в Антиохию, а нас — мелкую офицерскую сошку — генерал Ахилл взял к себе. Теперь я — primus pilus в набитом евреями легионе.

Помпей поболтал с ним еще, но шлюпка шла очень медленно, и он решил проштудировать свою речь. Ведь говорить придется с мальчишкой, к тому же на греческом языке. Дело ответственное. Он окликнул Филиппа.

— Передай-ка мне свиток!

Филипп молча полез за пазуху. Помпей углубился в детальное изучение того, что успел набросать еще вчера.

Совсем неожиданно приблизился берег. Помпей поднял глаза.

— Надеюсь, шлюпку вытащат из воды, чтобы я не замочил обувь, — засмеялся он, обращаясь к Септилию и готовясь к толчку.

Гребцы были отменные, шлюпка вылетела на грязный берег и замерла.

— Ап! — искренне веселясь, воскликнул Помпей.

Ночь с Корнелией была изумительной, и впереди еще много таких же ночей. В Серике, в новой жизни, где старый солдат сможет обучать восхищенных туземцев римским ухваткам. Говорят, там есть люди, у которых головы растут прямо из плеч. И двухголовые, и с одним глазом во лбу. Морских змеев он еще тоже не видел. Но увидит. О, чего он только там не увидит! В странах рассвета очень много чудес.

«Можешь взять себе Запад, Цезарь! Я ухожу на Восток! Серика и свобода! Что знают жители Серики о Пицене, о Риме? Ничего или очень мало. Мужлан из Пицена в их глазах будет равен Корнелиям или Юлиям!»

Что-то хрустнуло, лопнуло, разорвалось. Помпей, уже стоя одной ногой на песке, повернул голову. Луций Септилий смотрел на него. Теплая жидкость полилась по ногам. На секунду ему показалось, что он обмочился, потом в ноздри ударил густой узнаваемый запах. Кровь? Его кровь? Но больно не было. Ноги Помпея вдруг ослабели, и он ничком повалился в сухую грязь. «Что это? Что со мной?» Кто-то рывком перевернул его на спину, блеснул меч.

«Я — римский аристократ. Никто не должны видеть мое лицо в момент смерти. А также то, что делает мужчину мужчиной. Я должен умереть, как подобает!» Одной рукой он постарался прикрыть тогой бедра, другой накрыл складкой тоги лицо. Острие меча вошло в его грудь. Помпей замер.

Ахилл нанес по удару в спину обоим центурионам. Но убить двоих одним махом трудно. Завязалась борьба. Задние гребцы поспешили на помощь. Оцепеневшие Филипп и раб вдруг поняли, что их вот-вот тоже убьют. Они вскочили, выпрыгнули из лодки и убежали.

— Я их догоню, — предложил Луций Септилий.

— Двух глупых греков? — усмехнулся Ахилл. — Что они смогут сделать? Зачем они нам?

Поблизости ожидала небольшая группа рабов. Большой глиняный кувшин стоял рядом с ними. Ахилл вскинул руку. Рабы взяли кувшин и поволокли по песку.

А тем временем Септилий стянул складку тоги с головы мертвеца и увидел, что выражение лица мирное, черты не искажены. Он приставил острие окровавленного меча к горловине туники и рассек ее до талии. Да, так и есть. Второй удар был верней. Точно в сердце.

— Будет трудненько отрезать голову при таком положении тела, — сказал он. — Эй, кто-нибудь, притащите кусок плавника!

Принесли бревнышко, облизанное волнами. Септилий подсунул его под шею Помпея, поднял меч и отрубил голову своему бывшему генералу, чисто и аккуратно. Голова откатилась. Тело сползло на песок.

— Никогда не думал, что мне придется убить его. Смех, да и только. Хорошие генералы должны умирать не так. Правда, никаким генералом он уже не был. Ты хочешь положить голову в этот горшок?

Ахилл кивнул. На него все это подействовало сильней, чем на римского центуриона. Когда Септилий потянул голову за волосы, Ахилл невольно всмотрелся в лицо мертвеца. Тот словно думал… о чем он мог думать? Ответа этот вопрос не имел.

Широкогорлый кувшин был наполнен окисью натрия — жидкостью, в которой бальзамировщики месяцами выдерживали выпотрошенные тела. Один из рабов поднял деревянную крышку. Септилий опустил в кувшин голову и отскочил, ибо через края полилось.

Ахилл кивнул. Рабы взяли кувшин за плетеные ручки и понесли. Гребцы столкнули свою лодку в море и погребли прочь от берега. Луций Септилий отер меч о сухую траву, сунул в ножны и пошел следом за египтянами.

Через несколько часов вольноотпущенник и раб прокрались к месту, где лежало обезглавленное тело их господина. Кровь засохла, тога приобрела бурый цвет, но сквозь нее все еще что-то сочилось.

— Мы застряли в Египте, — сказал раб.

Полуослепший от пролитых слез Филипп поднял голову.

— Застряли?

— Да, застряли. Они уплыли, наши триремы. Я видел.

— Тогда только мы можем его проводить. — Филипп огляделся, кивнул. — По крайней мере, здесь есть плавник. Место пустынное. Неудивительно, что его много.

Они трудились, пока не сложили погребальный костер высотой шесть футов. Нелегко было положить наверх тело. Но они справились.

— У нас нет огня, — сказал раб.

— Тогда сходи и попроси у кого-нибудь.

Уже стемнело, когда раб вернулся, неся дымящееся металлическое ведро.

— Мне не хотели давать это ведро, но я сказал, что нам нужно сжечь Гнея Помпея Магна, и они дали.

Филипп разбросал горящие угли. Посеребренные морем обломки разбитых судов понемногу затлели. Он еще раз осмотрел тело хозяина, заботливо подоткнул края тоги и отошел.

Огонь разгорелся не скоро, но, когда плавник занялся, жар его высушил новый поток слез Филиппа.

Уставшие, они улеглись на некотором расстоянии от костра и уснули. Им не было холодно. В безветренном воздухе жар расползался далеко. А на рассвете, найдя на месте костра еще горячие черные головешки, они залили их морской водой, используя ведро, которое принес раб. Потом стали собирать прах Помпея.

— Я не могу отличить, где прах, а где пепел, — сказал раб.

— Есть разница, — терпеливо объяснил Филипп. — Дерево крошится. Кости — нет. Спроси меня, если усомнишься.

Что нашли, то сложили в ведро.

— А теперь что мы будем делать? — спросил бедняга-раб, умевший только мыть и скрести.

— Мы пойдем в Александрию.

— У нас нет денег, — сказал раб.

— Хозяин всегда доверял мне свой кошелек. Он и сейчас у меня. Голодными мы не будем.

Филипп поднял ведро, взял раба за руку, и они пошли по берегу. Прочь от Пелузия, позабывшего, что такое покой.

Исследуя описываемый в книге период времени, очень хорошо задокументированный в древних источниках, я должна была действовать избирательно, не пересказывая подробно все события, чтобы сохранить объем произведения в рамках, приемлемых для моих издателей. «Записки» Цезаря о событиях в Длинноволосой Галлии и о его войне против Помпея Великого очень обогатили собранный мною фактологический материал.